Джон Апдайк - Кролик, беги
Она живет этажом выше. Ее дверь в дальнем конце покрытого линолеумом коридора, ближе к улице. Пока Рут скребет ключом в замке, он стоит у нее за спиной. В холодном свете уличного фонаря, проникающем сквозь четыре неровных стекла в окне, возле которого он стоит, – эти синие стекла на вид такие тонкие, что кажется, стоит к ним прикоснуться, как они тотчас же лопнут, – его неожиданно охватывает дрожь: сперва начинают дрожать ноги, потом кожа на боках. Наконец ключ поворачивается в замке, и дверь открывается.
Войдя в квартиру. Рут тянется к выключателю; Кролик, оттолкнув руку, поворачивает ее к себе и целует. Это какое-то безумие; он хочет ее раздавить; моторчик у него под ребрами удваивает и учетверяет это желание – давить, давить что есть силы; это не любовь, что взглядом скользит по коже, ни своей, ни ее кожи он не ощущает, ему хочется только вдавить ее сердце в свое, чтобы раз и навсегда ее утешить. Она вся сжимается. Податливая влажная подушечка губ, охотно принявших его поцелуй, твердеет и высыхает, и как только Рут удается откинуть голову и высвободить руку, она отталкивает ладонью его подбородок, словно желая выбросить его череп обратно в коридор. Пальцы ее скрючиваются, и длинный ноготь впивается в нежную кожу у него под глазом. Он отпускает ее. Чудом уцелевший глаз косит, шея начинает ныть.
– Убирайся, – говорит она. В свете, падающем из коридора, ее пухлое помятое лицо кажется уродливым.
– Перестань, – говорит он. – Я же хотел тебя приласкать.
В темноте он видит, что ей страшно; он чует этот страх в изгибе ее крупного тела, как язык чует кровь в полости из-под вырванного зуба. Самый воздух как бы велит ему стоять недвижимо; его душит беспричинный смех. Ее страх и его внутренняя уверенность очень уж не вяжутся друг с другом – он-то ведь знает, что не причинит ей вреда.
– Приласкать? – говорит она. – Скорее задушить.
– Я так любил тебя весь вечер, – продолжает он. – Мне надо было вытеснить эту любовь из своего организма.
– Знаю я ваши организмы. Пшик – и все.
– Со мной так не будет, – обещает он.
– Пусть лучше будет. Я хочу, чтоб ты поскорее отсюда убрался.
– Неправда.
– Вы все воображаете себя замечательными любовниками.
– А я такой и есть. Я – замечательный любовник, – уверяет он и, гонимый волной алкоголя и возбуждения, словно в забытьи подается вперед.
Она отступает, но не настолько быстро, чтобы он не успел почувствовать, что каверна ее страха затянулась. В свете, проникающем с улицы, он видит, что они в маленькой комнате, обстановку которой составляют два кресла, диван-кровать и стол. Рут идет в соседнюю комнату, чуть побольше, с двуспальной кроватью. Штора наполовину опущена, и в низких лучах света каждый бугорок на покрывале отбрасывает тень.
– Ладно, заходи, – говорит она.
– Куда ты? – отзывается он, заметив, что она взялась за ручку двери.
– Сюда.
– Ты хочешь там раздеваться?
– Да.
– Не надо. Позволь мне раздеть тебя. Ну, пожалуйста.
Он так поглощен этой мыслью, что подходит и берет ее за руку. Она уклоняется от его прикосновения.
– Я смотрю, ты привык командовать.
– Пожалуйста, прошу тебя.
– Мне нужно в сортир! – говорит она уже с нескрываемым раздражением.
– Только возвращайся одетая.
– Мне нужно там еще кое-что сделать.
– Нет, не нужно. Я знаю, о чем ты. Терпеть не могу эти штуки.
– Тебе-то что, ты и не почувствуешь.
– Ноя ведь знаю! По мне, это как искусственные почки, что ли.
Рут смеется.
– А ты привереда! Может, сам тогда примешь меры?
– Ну нет. Это я совсем не перевариваю.
– Слушай, я не знаю, что ты хочешь получить за свои пятнадцать долларов, а только я рисковать не желаю.
– В таком случае верни мне пятнадцать долларов.
Она пытается уйти, но теперь он крепко держит ее за руку.
– Ты так командуешь, словно мы муж и жена.
Его снова обдает прозрачной волной, и он еле слышно шепчет:
– Ну что ж, пожалуй. – Так стремительно, что она не успевает шевельнуть руками, висящими вдоль тела, он опускается на колени у ее ног и целует на пальце то место, где должно быть кольцо. Потом начинает расстегивать ремешки ее туфель. – И зачем только женщины ходят на высоких каблуках? – спрашивает он и таким сильным рывком поднимает ей ногу, что она вынуждена схватить его за волосы, чтобы не упасть. – Неужели у тебя от них ноги не болят?
Он швыряет в соседнюю комнату одну туфлю с переплетенными ремешками, вслед за ней вторую. Ее ноги теперь твердо стоят на полу. Схватив ее за лодыжки, он начинает с силой растирать округлые толстые икры. Когда он нервничает, массаж действует на него успокаивающе.
– Ну ладно, – говорит Рут. Голос ее слегка напряжен – она боится упасть, потому что он всем своим весом пригвоздил ей ноги к полу. – Ложись в постель.
Он чует подвох.
– Не выйдет, – говорит он, распрямляясь. – Ты меня надуешь.
– Да нет же, что ты привязался, ты ведь ничего не заметишь.
– Еще как замечу. Знаешь, какой я чувствительный!
– Господи! Ну, хорошо, в сортир-то мне все равно надо.
– Давай валяй, это меня не трогает, – говорит он, удерживая дверь открытой.
Она усаживается по-женски чинно, спина прямая, подбородок втянут. Ноги повыше колен стреножены полоской трусиков, и Рут неподвижно ждет, замерев над вкрадчивым шелестом струи. Дома они с Дженис начали приучать Нельсона к унитазу, и вот сейчас, когда он стоит в дверях, опершись на косяк, такой большой и сильный – словом, папаша, – он вдруг чувствует, вот потеха, безотчетное желание сказать ей: «Вот молодец, вот умница». И какая опрятная – клочок лимонно-желтой туалетной бумаги ныряет вниз, под платье; она рывком встает, и на какую-то сладостную долю секунды перед ним открывается все сотканное из лоскутков беззащитное потаенное целое – чулки и резинки, и шелк и мех, и нежная плоть.
– Вот и умница, – говорит он и ведет ее в спальню.
За спиной у них возмущаются и воркуют водопроводные трубы. Завороженная его волей, она движется скованно и робко. Он тоже робеет. Дрожа всем телом, он подводит ее к кровати и начинает искать застежку платья. Нашарив на спине пуговицы, он не может сразу их расстегнуть, потому что берется за петли не с той стороны.
– Дай я сама.
– Не спеши, я расстегну. Ты должна радоваться. Ведь это наша брачная ночь.
– По-моему, ты просто спятил.
Он грубо поворачивает ее к себе, и его снова обуревает неуемное желание ее утешить. Он касается ее густо накрашенных щек, и когда он смотрит сверху на затененное сердитое лицо, она кажется ему совсем маленькой. Он ласково тянется к ее глазу, пытаясь внушить ей, что в эту ночь не надо торопиться. Рискуя вызвать смех своей бесстрастной осторожностью, он целует второй глаз, потом, возбужденный собственной нежностью, поддается страсти и так неистово покусывает и лижет ей лицо, что она и в самом деле смеется от удовольствия и отталкивает его. Он прижимает ее к себе, наклоняется и вдавливает зубы в мягкую горячую ложбинку у основания шеи. Ожидая укуса. Рут испуганно вздрагивает и упирается ему ладонями в плечи, но он не отпускает ее и, чуть не задушив в объятиях, кричит, что ему нужно не ее тело, а она, она вся. Хотя слов не слышно, Рут все понимает и говорит ему:
– Не старайся доказать, какой ты замечательный любовник. Делай свое дело и катись.
– Ишь ты какая умница.
Подняв руку, чтобы ее ударить, он сдерживается и предлагает:
– Ударь меня. Валяй. Тебе ведь очень хочется. Отколоти меня как следует.
– О Господи, эта канитель на всю ночь. – Он хватает ее вялую руку, нацеливает на себя, но она сгибает пальцы и легонько шлепает его по щеке. – Бедняжка Маргарет, точно так ей приходится ублажать этого старого подонка, твоего приятеля.
– Не говори о них, – умоляет он.
– Проклятые мужчины. Непременно хотят сделать больно или чтобы больно сделали им.
– Я вовсе этого не хочу. Ни того, ни другого. Честное слово.
– Кончай эту волынку! Раздевай меня, и давай ближе к делу.
– Ну и язычок у тебя, – вздыхает он.
– Мне очень жаль, если я тебя шокирую. – В голосе ее звучит металлическая нотка.
– Нет, ничуть не шокируешь, – отвечает он и, всерьез приступив к делу, берется за подол ее платья. Глаза его теперь настолько привыкли к темноте, что ясно различают зеленый цвет ткани. Когда он тянет платье вверх, она поднимает руки, и голова ее на секунду застревает в узком вороте. Она сердито трясет головой, платье высвобождается и бесформенным теплым комком падает ему на руки. Он швыряет его на маячащий в углу стул. – Ох, до чего ж ты хороша! – восклицает он.
В серебристой комбинации она похожа на привидение. Стаскивая через голову платье, он растрепал ей прическу. Хмуро глядя на него. Рут быстро вынимает шпильки, и волосы густыми кольцами рассыпаются по плечам. В комбинациях все женщины похожи на новобрачных.
