Роберт Фленаган - Черви
Адамчик наклонился к спящему и потряс его за плечо. Хорек дернулся, но не проснулся, однако дрожь прошла, он расслабился и затих.
«Что тут только не снится», — подумал Адамчик. Ему самому дня два тому назад приснилось, будто он провалился в зыбучие пески, предательская трясина тянет вниз, засасывает, он кричит, а оба сержанта и весь взвод стоят вокруг, молча наблюдают за его агонией, слушают предсмертные вопли и даже не собираются помочь.
Когда утром он вспоминал об этом кошмаре, его почему-то не оставляло ощущение, будто весь этот ночной ужас имеет свое продолжение наяву. Они стояли в строю, и вдруг Адамчику показалось, что вытянувшийся рядом с ним Уэйт является двойником того Уэйта, который ночью спокойно взирал на его муки и не сделал даже шага, чтобы вытащить товарища из зыбучих песков. Такими же людьми из ночного кошмара показались ему другие солдаты, сержант Магвайр. Да что там солдаты и сержант. Весь Пэррис-Айленд представлялся теперь ему одним страшным сном, порождением больного воображения. Казалось, что здесь нет ничего настоящего, реального, ощутимого. Один сплошной обман. Временами ему даже хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что все происходящее вокруг не сон, а горькая реальность. «Как было бы хорошо, — думал он, — если бы можно было вот так ущипнуть себя и проснуться уже дома, в своей постели, в том привычном прежнем мире, который был единственной реальной вещью. В мире, где нормальные люди поддерживают друг с другом нормальные отношения, нормально решают вопрос о том, что человек может делать, а что нет».
Луч карманного фонарика все еще высвечивал на белом потолке неяркий, расплывчатый круг. Адамчик снова поглядел туда, где на нижней койке спал Хорек, а над ним слегка похрапывал рядовой Карузерс. Оба они были укрыты форменными одеялами грязно-зеленого цвета (как и все солдаты, спавшие в ту ночь в этом кубрике и в десятках, сотнях других кубриков в гарнизонах и на базах морской пехоты). Посредине одеяла четко выделялись большие черные буквы — «КМП США»[11]. По углам металлической рамы, прикрепленной строго вертикально к спинкам обеих коек и образующей вместе с ними что-то вроде ружейной пирамиды, на специальных крючках были растянуты две солдатские кожаные портупеи с подсумками тоже грязно-зеленого цвета. У каждой из ник слева был пристегнут ножевой штык в ножнах, а посредине коробка с пакетом первой помощи. Сверху над портупеями на пирамиде лежали два покрашенных в серебристый цвет пластмассовых подшлемника, снизу же, на железной поперечине нижней койки, висели грязно-зеленые ранцы. Ремни их были тщательно свернуты, свободные концы закреплены в пряжках. Под каждым ранцем стоял темно-зеленый деревянный рундук с традиционным черным замком. Замки были огромные, и каждый с секретом, чтоб вор не забрался. Сзади, за кроватью, находился еще один рундук, а спереди в ряд была расставлена обувь — черные походные бутсы, спортивные тапки и надраенные до зеркального блеска выходные ботинки. Вся обувь обязательно шнуровалась до самого верха, концы шнурков убраны внутрь, чтоб не болтались. Так было положено.
Такими же одинаковыми до мельчайших деталей были обе солдатские постели. Хотя Адамчик и не видел этого в темноте, но знал, что столь же однообразны были все тридцать пять коечных спарок, находившихся в кубрике. Стояли они в раз и навсегда установленном порядке, двумя строго параллельными рядами, точность и параллельность которых периодически проверялись сержантами с помощью специальной длинной веревки.
Адамчик выключил фонарик. Сквозь затянутые сетками окна в казарму проникал едва ощутимый поток прохладного ночного воздуха. И, немного успокоенный его приятным дуновением, солдат невольно вновь задумался: так что же он собирался сделать?
А кубрик жил своей ночной жизнью. Вокруг слышалось приглушенное дыхание спящих солдат, прерываемое время от времени то глубоким вздохом, то кашлем. Кто-то невидимый в темноте негромко похрапывал, кто-то слегка стонал. Замершему в темноте Адамчику даже показалось, будто он слышит дыхание не семи десятков спящих солдат, а одного огромного существа. Он даже представил себе, будто в кубрике сейчас никого нет, только он и это гигантское живое существо, это шумно дышащее чудовище по имени Взвод. От этой мысли Адамчику стало не по себе, будто мороз по коже пошел, он почувствовал себя полным ничтожеством, одиноким, неприкаянным пигмеем, и сразу же постарался поскорее отогнать от себя непонятно откуда появившийся страх, вернуться в реальный мир.
Больше всего, пожалуй, решил он, его угнетают здесь темнота и усталость. Прекратив бесцельное хождение по кубрику, он вышел в коридор, ведущий к сержантской. По пути заглянул в умывальную и туалет, убедился, что там никого нет, и, сдерживая дыхание, на цыпочках подкрался к страшной двери. Постоял несколько минут, прислушиваясь. В комнате слышалось тихое похрапывание, заглушаемое монотонными звуками капающей в душевой воды.
Уверившись в том, что Мидберри спит, Адамчик несколько приободрился, почувствовал себя спокойнее. Он не раз слышал от солдат, что у «эс-инов» есть привычка шпионить за дневальными, и очень боялся, как бы Мидберри не вздумал проследить, как несет вахту наказанный им новобранец.
Однако сержант, по-видимому, все же спал. Успокоившийся Адамчик пошел снова в кубрик. Там, где под потолком висела единственная на все помещение 60-ваттная дежурная лампочка, проход немного расширялся, образуя что-то вроде площадки. Здесь обычно проводилась физподготовка. Чаще всего сержанты занимались здесь с новобранцами, которые в силу своего слабого развития отставали от всего взвода. Занятия эти обычно устраивались ночью и проводились по особой методе, разработанной лично Магвайром. Он считал, что таким способом можно сделать человека из любой рохли, любого слабака.
В одном углу здесь на небольшом помосте стояли параллельные брусья, в другом — окрашенная в черный цвет штанга, около которой лежали дополнительные блины. Рядом блестели сталью большие спиральные пружины с красными деревянными ручками — специальные эспандеры. Тут же был и турник. Вернее, длинная железная труба, закрепленная на двух стойках.
Часть противоположной стены представляла собой большое зеркало. Около него находился щит, на котором был нарисован в полный рост солдат морской пехоты в парадном обмундировании. Тут же на стене висела в рамке инструкция по правилам ношения формы.
Адамчик остановился, поглядел на запертую на ключ входную дверь казармы и подумал, что для того, чтобы избавиться от всего этого, ему достаточно лишь сперва отпереть эту тяжелую дверь, затем открыть наружную, раздвижную, и выйти на улицу. Как ему хотелось, чтобы это было действительно так просто — взять и выйти, закрыть за собой дверь и оставить за ней Магвайра с его постылым корпусом морской пехоты. Но за дверью было море, а он не умел плавать. Да даже если бы и умел, то все равно не решился бы (им говорили, что вокруг острова шныряет много акул). А единственный путь по суше, проходивший по дамбе, тщательно охранялся. Так что шансов у него не было никаких, и надо было смириться.
Вчера еще у него была надежда. Пусть крошечная, зыбкая, но надежда. Сегодня утром она развеялась без следа. Да, пожалуй, мысленно поправил он себя, ее и раньше-то не было. Не было надежды, нечему было и развеиваться. Вот так, пожалуй, точнее. Просто вчера он вбил себе в голову какую-то чушь, ерунду, навоображал невесть что и сам поверил в это. А пришло утро, и оказалось, что ничего не было. Ничего, кроме пустых выдумок.
Вздохнув, он подошел к дверям, отпер их, открыл настежь. Прохладный бриз с океана пробежал по лицу, пробрался за ворот рубашки, приятно лаская кожу. В воздухе царили мир и покой. Адамчик привалился к косяку раздвижной двери и стал смотреть на раскинувшийся перед казармой, казавшийся ночью необозримым плац. За плацем и за металлическим забором с колючей проволокой поверху проходило шоссе, и по нему бежали, помаргивая огоньками, машины.
Наблюдая за этими далекими светлячками, двигавшимися в темноте, Адамчик в душе проклинал всех, кто ехал на этих машинах. Они ведь не могли даже представить себе, какими были счастливцами. Считают, наверно, что все так и должно быть. А тут сиди за этой проклятой проволокой, за этим забором, которому нет ни конца, ни края. Как было бы здорово очутиться вдруг по ту его сторону. Стать снова хозяином самому себе. Мчаться куда-то в машине и ни о чем не думать. Ах, если бы он мог оказаться сейчас на месте этих счастливцев! Он опустил бы боковое стекло, и пусть ветер треплет волосы, задувает в уши, холодит за пазухой. Он включил бы на полную мощность радио и так бы мчался и мчался. Тихо покачивает машина, слегка светится зеленоватым светом приборная доска, правая рука слегка касается баранки, левая, согнутая в локте, лежит на опущенном стекле. А может быть, и не так все. Иначе. Левая небрежно держит руль, правой же он прижимает к себе девушку, и пальцы скользят по ее теплому телу. Это его девушка. И его машина. Время тоже принадлежит ему. Все без остатка. Он может ехать тогда, когда хочет, туда, куда ему заблагорассудится. Машина мчится, шины умиротворенно шуршат по асфальту, иногда лишь слегка постукивая на неровностях дороги. И с каждой секундой он уносится все дальше и дальше от этого острова и ненавистного старшего сержанта-инструктора Магвайра.
