Дорис Лессинг - Золотая тетрадь
— Эти чрезвычайно вульгарные насекомые не заслуживают нашего внимания, — заявил Пол.
И он был прав. Одно такое насекомое, или же дюжина, или сотня могли показаться красивыми: они были яркими, словно их раскрасили только что выдавленными из тюбика масляными красками, и они почти светились в тонкой, изумрудного цвета траве. Но когда их были тысячи — пронзительно зелено-красных, с вытаращенными бессмысленными глянцево-черными глазами, — они выглядели абсурдно, непристойно и, помимо прочего, вопиюще тупо.
— Гораздо приятнее смотреть на бабочек, — сказала Мэрироуз, которая так и делала. Они были невероятно прекрасны. Сколько хватало глаз, синий воздух грациозно трепетал от легких движений их белых крылышек. А стоило посмотреть вдаль, бабочки словно превращались в белую мерцающую кисею, раскинутую над зеленью травы.
— Но, дорогая моя Мэрироуз, — возразил Пол, — ты, несомненно, воображаешь в присущей тебе очаровательной манере, что бабочки собрались здесь, чтобы отметить праздник жизни, или же они просто играют и забавляются своим полетом, но дело обстоит совсем иначе. Ими движет низменный мотив, им нужен секс, в точности так же, как этим, таким ужасно вульгарным, кузнечикам.
— Откуда ты знаешь? — спросила Мэрироуз своим неизменно тихим голоском, и очень искренне; и Пол рассмеялся очень громко, зная, насколько привлекательно звучит этот его смех, и он замедлил шаг и пошел рядом с ней, оставив Джимми одного впереди всех. Вилли, который сопровождал Мэрироуз, уступил место Полу и направился ко мне, но я уже ушла вперед, к Джимми, которому было одиноко.
— Но это действительно абсурдно, — сказал Пол, и в его голосе прозвучало искреннее смущение. Мы проследили за его взглядом. В бесчисленной армии совокупляющихся кузнечиков выделялись две пары. В одной — гигантское, могучего вида насекомое, как поршень, закрепленный на огромных пружинах ног, а на его спине — крошечный беспомощный партнер, неспособный вскарабкаться на нужную высоту. А в паре, стоявшей рядом с этой, все было наоборот: крошечный, яркий, жалобный кузнечик, а на нем — давящее, расплющивающее и почти сокрушающее его гигантское, мощное, неистовое насекомое.
— Я попытаюсь провести небольшой научный эксперимент, — заявил Пол.
Он, осторожно ступая, стараясь не передавить кузнечиков, отошел к обочине, где росла высокая трава, положил на землю ружье и сорвал травинку. Он опустился на одно колено, в песок, смахивая в сторону насекомых уверенными и безразличными движениями руки. Он аккуратно снял тяжеловесное насекомое с его крошечного товарища. Но в то же мгновение, совершив один точный и в высшей степени удивительный с точки зрения проявленной решимости скачок, большой кузнечик вернулся на то самое место, где он только что находился.
— Для проведения операции понадобятся двое, — провозгласил Пол.
Джимми тут же выдернул из земли стебелек для себя и занял место рядом с Полом, хотя на его лице и было написано мучительное отвращение, вызванное необходимостью приблизиться к кишащей массе насекомых. Двое молодых людей теперь стояли на коленях и совершали манипуляции травинками. Я, Вилли и Мэрироуз стояли рядом и наблюдали. Вилли хмурился.
— Как все это фривольно, — иронично обронила я.
В то утро мы с Вилли, как обычно, не очень ладили между собой, но, несмотря на это, он разрешил себе улыбку, он мне улыбнулся и, искренне дивясь происходящему, он мне сказал:
— А все же интересно.
И мы друг другу улыбнулись, с любовью, но и с болью, потому что такие вот мгновения нам выпадали очень редко. А Мэрироуз, стоявшая по другую сторону от коленопреклоненных мальчиков, внимательно за нами наблюдала, наблюдала с завистью и с болью. Ей казалось, что перед ней — счастливая пара, и она чувствовала себя забытой и покинутой. Я не могла этого вынести и, оставив Вилли, я пошла и встала рядом с Мэрироуз. Мы с ней склонились над спинами мальчиков и стали смотреть, что будет дальше.
— Давай, — сказал Пол.
Он снова приподнял своего монстра и снял его со спины маленького насекомого. Но Джимми сделал неловкое движение, у него не получилось, и, прежде чем он успел еще раз попытаться это сделать, большое насекомое, которым занимался Пол, опять решительно вернулось в свою исходную позицию.
— Ах ты идиот, — сказал Пол, раздраженно.
Наружу вырвалось то раздражение, которое обычно он подавлял, поскольку знал, как обожает его Джимми. Джимми выронил травинку и обиженно рассмеялся; он пытался скрыть свою обиду — но Пол уже схватил обе травинки, быстрым движением он снял тех насекомых, что были сверху, и большое и маленькое, с двух других, и так же быстро поменял их местами. И получились две прекрасные пары: пара больших и пара маленьких кузнечиков.
— Ну вот, — сказал Пол. — Вот вам научный подход. Как аккуратно. Как просто. И насколько эффективно.
Так мы там и стояли, все пятеро. Мы стояли и созерцали торжество здравого смысла. А потом мы опять принялись хохотать, мы хохотали безудержно, не в силах остановиться, все, даже Вилли; потому что все это было совершенно абсурдно. А в это время вокруг нас, повсюду, тысячи и тысячи ярко раскрашенных кузнечиков усердно трудились над продолжением своего рода, и без малейших к тому усилий с нашей стороны. И даже наш маленький триумф скоро закончился, потому что большое насекомое, которое сидело на другом большом насекомом, упало на землю, и тут же то, которое до этого было снизу, взгромоздилось на него, или же — на нее.
— Как непристойно, — серьезно сказал Пол.
— У нас нет доказательств, — подхватил Джимми, стараясь попасть в тон своему другу, стараясь повторить ненавязчивую серьезность его голоса, но не справляясь с этим, потому что его голосу всегда недоставало легкости, он звучал слишком резко или чрезмерно возбужденно. — У нас нет доказательств, что в том, что мы называем естественной природой, порядка больше, чем у нас. Какие имеются у нас доказательства того, что все эти — все эти миниатюрные троглодиты аккуратно расположились так, что самец всегда находится на самке? Или даже, — дерзко прибавил он, непоправимо неверным тоном, — что в каждой паре обязательно есть самка и самец? Мы не знаем, может быть, мы наблюдаем полный разгул и пиршество разврата: самцы с самцами, самки с самками…
Он поперхнулся сдавленным смешком. И, глядя на его разгоряченное, смущенное и умное лицо, мы видели, что Джимми никак не может взять в толк — ну почему же ничто из сказанного им (или из того, что он мог бы при случае сказать) никак не может прозвучать так просто и легко, как все, что говорит Пол. Ведь если б этой же тирадой разразился Пол, а он вполне мог бы это сделать, мы все бы хохотали. А вместо этого нам стало всем неловко, мы остро ощущали, что окружены этими уродливыми, карабкающимися друг на друга насекомыми.
