Юрий Поляков - Гипсовый трубач
— А может, Амалия вас просто не любила? — осторожно предположил писатель.
— Меня? — удивился Жарынин.
— Вас.
— А что? Как-то не приходило в голову. Не исключено. Вот и Юлия своей самодостаточностью довела мужа до полного ничтожества. Теперь у меня к вам такой вопрос: есть ли у нее любовник?
— А это так важно для сюжета?
— Чрезвычайно!
— Не знаю. Возможно.
— Кто? Только без пошлостей. Роман с преподавателем математики мне не нужен.
— Без пошлостей? А если наша Юлия… — лесбиянка? — неожиданно для себя брякнул Андрей Львович и замер сердцем.
— В принципе, это, конечно, возможно, — не удивился режиссер. — И даже заманчиво. Представьте, как она встает, обнаженная, после объятий, идет в душ… Нет, к черту! У америкосов вечно героиня моется, а кто-то тем временем крадется к ней с мясницким крюком в руке. Нет, она встает, одевается, ходит по комнате, рассуждает о Чехове, а ее партнера мы пока не видим, он под одеялом. Наконец, уже облаченная в строгий учительский костюм, Юля садится на край постели, наклоняется для прощального поцелуя, откидывает одеяло — и мы обнаруживаем белокурую юницу…
— Ученицу?
— Кокотов, уймитесь! Почему мучительные поиски гармонии нужно обязательно превращать в педофилию? Фу! Может, и ученица, но уже выросшая и поступившая в институт. А разве так не бывает, что выпускница потом встречается с любимым учителем истории и выходит за него замуж?
— Бывает…
— Так почему бы не встречаться с любимой учительницей? Или вы гомофоб?
— Нет!
— Смотрите у меня! Гомофобам и антисемитам в кино делать нечего! Потом Юлия торопится домой, она как рачительная хозяйка заходит в магазин, покупает разную снедь, даже просит поменять заветрившийся кусок мяса на свежий. Вокруг нее люди — мужчины, женщины… Я панорамно покажу ее в толпе, выделив чуть более яркой одеждой. И никто из них не подозревает, что эта милая домохозяйка только-только выскользнула из отзывчивых женских объятий. Улавливаете архетип?
— Какой именно? — уточнил писодей.
— Да боже ж ты мой! Разве вы сами, едучи, скажем, в метро, можете догадаться, какова личная жизнь пассажира или пассажирки, стоящих рядом? Это — тайна! Вы соприкасаетесь с этими людьми, но ничего о них не знаете. Ничего! А потом наша сапфическая Юлия возвращается домой, голубит мужа…
— Минуточку, она же у нас самодостаточная!
— Правильно! И голубит она его самодостаточно. Знаете, так на ходу, автоматически поправляют складку на скатерти. Потом Юля строго выговаривает Варе за позднее возвращение из клуба. Понимаете, как это тонко и метафизично? У зрителя-то еще перед глазами стоит ее прощание с белокурой подружкой…
— Здорово!
— Остается один вопрос.
— Какой?
— На хрена нам все это надо? Мы что, снимаем кино про лесбиянок?
— Нет.
— Вот именно! Да, это — актуальная тема. Будет шум. Премии. Факт! Но наше кино не про это. Нет, не про это! Юля — нормальная женщина, мечтающая о своем единственном мужчине. Будем же, коллега, оригинальны! Но я добавил бы еще одну красочку.
— Какую?
— Я бы показал ее разговор с любимым учеником — красивым, умным, перспективным мальчиком, похожим на молодого Борю. И по тому, как она смотрит на него, с какой нежной благосклонностью слушает, ясно: место Борьки в ее сердце так никто и не занял — оно пусто. А занято ли его место в ее теле, пусть останется тайной. Согласны?
— Абсолютно.
— Тогда займемся Борисом. Он у нас кто?
— Вы же сказали: олигарх.
— Я не об этом. Он окончательный мерзавец, вроде этого Ибрагимбыкова, или не окончательный?
— Наверное, не окончательный, — подумав, веско молвил Кокотов.
— Правильно. Во-первых, что будет делать Юлия с полным негодяем? На этом наш сценарий и сдохнет. Во-вторых, он получил стартовый капитал без преступления. Не грохнул компаньона, друга юности, не пустил по миру пенсионеров, придумав какую-нибудь пирамидку, не продал американцам рыбоносный шельф. Он просто выгодно женился. Это, конечно, его не украсило в глазах зрителя, но зато спасло от криминала. Кровавые ваучеры у него в глазах не стоят. Согласны?
— В принципе.
— А не в принципе?
— Тоже согласен, — не сразу кивнул писатель.
— Тогда где, как и с кем просыпается наш Боря через двадцать лет после первой брачной ночи?
— С женой Ксенией?
— Ой ли!
— С двумя девицами, блондинкой и брюнеткой, — предложил автор «Сердца порока», посмотрев на игровода с невинным ехидством.
— Кокотов, вы опять спустились в долины похоти? Нет! Он просыпается один в своем загородном доме. На ночном столике — заложенный очками томик Рене Генона «Царство количества и знамения времени». Или нет, лучше Панарин, «Православная цивилизация».
— Да, пожалуй, Панарин лучше, — солидно согласился писодей, услышавший оба имени впервые в жизни.
— Борис к сорока стал философом. Это естественно. Когда в течение двух лет из советского инженера с единственным выходным костюмом превращаешься в миллиардера с яхтой, самолетом и дворцом на Корсике, в психике случаются необратимые изменения. Кто-то спивается, кто-то, ошалев, лезет в Кремль и ломает шею, кто-то бросает верную жену и окружает себя гаремом из подиумных дистрофичек. Они настолько слабы от недоедания, что вряд ли переживут полноценный половой акт со здоровым мужчиной, поэтому их и держат целыми стаями, как борзых. И лишь немногие из разбогатевших, подобно нашему Борису, становятся философами. Вот он в шелковом халате спускается по резной лестнице в залу с готическим камином. Там накрыт завтрак. На двоих. Накрахмаленная горничная, словно спорхнув с полотен бидермейера, разливает чай. А по другой лестнице, из другой спальни спускается Ксения. Она почти не изменилась, ибо современные косметология и пластическая хирургия по своей эффективности вплотную подошли к сакральному мастерству древнеегипетских бальзамировщиков. Ксюша медленно, шурша диоровским пеньюаром, подходит к мужу, мертво целует его в щеку, и садится напротив. Они завтракают, и, судя по всему, совместный прием пищи — это единственное, что у них осталось общего. Ах, как я это сниму! Из разговора мы узнаем, что сын учится в Англии и на уикенд полетит к дедушке в Марбеллу… Позавтракав и простившись с женой как с другом, Боря отправляется в офис. Охрана серьезная: две, нет — три машины сопровождения. Сирена. Встречная полоса. Бешеная скорость. Почти как у президента, который всегда мчится как на пожар: чуть опоздает — и все сгорит, сгорит Государство Российское к чертовой матери! Прямо обербрандмейстер какой-то! Но, конечно, у нашего Бори все скромнее, — чтобы Кремль не сердить. Вот он входит в свой офис, шутит с хорошенькой секретаршей, безнадежно влюбленной в шефа.
