Владимир Чивилихин - Память (Книга первая)
Произошло это 2 января 1203 года, то есть на следующий день после похорон Игоря, и можно предположить некую связь между двумя столь близкими событиями. Простившиеся с телом отца Игоревичи должны были тут же сесть в седла и скакать, меняя коней, долгую ночь по заснеженной дороге, чтоб на следующий же день подступить к Киеву. Позже три сына Игоря — Роман, Святослав и Ростислав, призванные галичанами на княжеские столы как внуки Ярослава «Осмомысла», будут повешены местным боярством — такой массовой и жестокой казни князей на Руси не было «от крещенья над Кыевом» и не будет никогда позже…
Есть и другие загадки, связанные с жизнью и смертью Игоря Святославича. Почему летописцы посвятили его младшему брату Всеволоду, князю удельному, развернутый, с чувством написанный некролог, а о смерти Игоря Святославича, умершего после четырехлетнего черниговского стольного княжения, сообщили столь скупо, в одну строчку? И почему во враждебной Игорю Лаврентьевской летописи, которую, очевидно, цензуровал сам Всеволод Большое Гнездо, покойный даже не удостоился отчества? Приведу это сверхкраткое летописное сообщение и — опять для контраста — последующую фразу: «В лето 6710. Преставися князь Черниговьскый Игорь. Того же лета преставися княгыни Михалкова Февронья, месяца августа в 5 день, на память святого мученика Евсегния, и положена бысть в церкви святыя Богородица, в Суждали» (ПСРЛ, т. 1, 1846, стр. 175).
…Однако самое таинственное открылось мне в знаменитом рукописном средневековом источнике — Любечском синодике. Не раз я вчитывался в этот исключительный по своей исторической ценности документ, где записаны для поминовений при церковных службах черниговские удельные и владетельные, стольные, называемые «великими», князья.
Отсутствие в Любечском синодике Владимира Мономаха, его отца Всеволода Ярославича, а также Бориса Вячеславича, сына смоленского князя Вячеслава Ярославича, сидевших на черниговском столе в последней четверти XI в., объясняется просто — составители синодика справедливо считали законными владетелями Чернигова только потомков Святослава Ярославича, четвертого сына Ярослава Мудрого. Но почему в этом драгоценнейшем историческом документе не назван по имени князь Игорь? Загадка! Читаю список в том месте, где должен значиться Игорь Святославич. Синодик упоминает «Великого князя Ярослава черниговского, в иноцех Василия, и княгиню его Ирину». Как известно, Ярослав Всеволодович княжил в Чернигове с 1177 по 1198 год. Назван по именам и отчеству великий князь Всеволод-Даниил Святослав(ич) черниговский (Чермный) и княгиня его Анастасия. Этот князь впервые занял черниговский стол в 1204 году.
Как мы знаем, с 1198 по 1202 год великим черниговским князем был Игорь Святославич, однако Любечский синодик между Ярославом Всеволодовичем и его племянником Всеволодом Святославичем помещает некоего «Великого князя Феодосия Черниговского…». Но в Чернигове никогда не сидел князь Феодосий, и вообще на Руси среди сотен удельных и великих князей не было князя, носившего такое имя! Если Игорь Святославич не назван в синодике, то это чрезвычайно показательно, только я предполагаю, что под псевдонимом «Феодосий» — это имя самого досточтимого святого русской церкви — записан в поминальник Игорь! Допускаю, что он, будучи автором полуязыческого «Слова», «покаялся» перед смертью в своих «грехах», принял схиму и в синодике значится его монашеское имя.
И еще очень важное. В Любечском синодике есть продолжение поминальной записи о загадочном великом князе черниговском Феодосии — в ту же строку местные священники записали «и княгиню его Евфросинью». Не Ярославна ли это «Слова», мать всех детей Игоря?
Под именем Евфросиньи Ярославны супруга Игоря проходит во всем современном «Слово»-ведении. Ее впервые назвала Екатерина II в своих «Записках касательно российской истории», но источник этого сведения нам неизвестен, как и источник первоиздателей «Слова», также назвавших жену Игоря Евфросинией. Не исключено, что Екатерина II, наверняка не знакомая с Любечским синодиком, который был обнаружен в крохотной провинциальной церкви сто лет спустя после ее «Записок», знала какой-то не сохранившийся летописный манускрипт.
Загадка имени Ярославны остается, и пока единственный достоверный источник — Любечский синодик, где она, Евфросинья, названа «княгиней», то есть супругой князя Феодосия, под которым, вероятно, следует подразумевать Игоря. Кстати, только в этом синодике названы по именам современницы Евфросиньи Ярославны — Мария, жена великого князя киевского Святослава Всеволодовича, н жена Ярослава Всеволодовича черниговского Ирина…
И Любечский синодик молчаливо хранит главную для меня тайну! Если Евфросинья — это Ярославна «Слова», а «Великий князь Феодосий Черниговский», то почему тогда Ярослав-Прокопий Всеволодович-Кириллович, очевидно, также принявший перед смертью схиму, значится в поминальнике и по своему светскому имени, и по монашескому (Василий), а для поминовения его преемника на княжеском столе Игоря оставлено только монашеское имя? По какой такой важной причине средневековые черниговские священники, записав полными именами множество князей, среди которых немало второстепенных, таких, что даже не зафиксированы в летописях, не решились назвать ни светского, ни христианского имени великого князя черниговского Игоря-Георгия Святославича-Николаевича? Исключено, чтоб они не знали этих имен, но не исключено, что они знали, кто был автором «Слова», отвергнувшим христианскую смиренническую мораль и возродившим рудименты языческих верований…
Наконец, еще одна глубокая тайна того времени, которая приоткрылась мне много лет назад. Она связана именно с годами черниговского княжения Игоря. Приведу для начала слова замечательного знатока русской старины, историка, археолога, великого библиофила и собирателя рукописей Ивана Егоровича Забелина, книжный дар которого составил основу московской Исторической библиотеки: «Все, что сохранилось от прежней жизни человечества… могло сохраниться под видом памятников… Каждый памятник есть… свидетель, очевидец великого, в бесконечном разнообразии единого дела, именуемого творчеством… Только подробным описанием и расследованием… почтенных остатков старины мы достигнем возможности выяснить себе нашу историю» (И. Е. Забелин. История и древности Москвы. М., 1867, стр. 29).
Это высказывание можно отнести и к великому памятнику истории, культуры и духовной жизни наших предков — Игореву Слову, и ко всем иным свидетелям стародавних времен — былинам, летописям, иконам, берестяным грамотам, средневековым законоположениям и официальным документам, монетам, гербам, печатям, предметам ремесел и прикладного искусства, архитектурным сооружениям.
