Владимир Колотенко - Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия
Глава 20
Никого из наших я в то утро на пляже не заметил. Спали, видимо, все спали после бурно проведенной ночи. Еще бы! Я рано проснулся, а Жора еще спал. Он всегда по утрам долго дрыхнет. Долго не просыпается. Аня тоже спала… Когда я выходил из бунгало, она только спросила, шутя: «Ты меня бросаешь?». И натянула простынь на голову. Разве мог я тогда знать, что больше никогда не услышу ее? Это – жутко!.. И все остальные еще спали… Есть не хотелось, только пить… И была такая тишина, что казалось мир вымер… Я стоял с пластиковой бутылкой воды, отпивая маленькими глотками, и смотрел на линию горизонта, бесконечную линию горизонта, где море слилось с небом и думал, что уже завтра, может быть, даже сегодня весь мир узнает…
– А разве до сих пор мир не знал?
– Знал. Не верил.
– А сегодня…
– Да, мы решили собрать пресс-конференцию на одном из островов, который подарил нам Хосе еще пять лет тому назад.
– Хосе?
– Речь идет о Хассанале Болкиахе Муиззаддине Ваддаулахе…
– Это тот, что?..
– Да, султан Брунея, Хосе… Я просто стоял на берегу, счастливый, с мыслями о том, что мы добились, добились того, о чем люди мечтали тысячи лет, выстроили-таки свою Вавилонскую башню и достигли небес, и стащили, стащили-таки Небо на Землю, как любил говорить Жора. И никто, слава Богу, не смешал языки, чтобы нас разлучить, разъединить… Никакого прибоя не было, вода была так непривычно далеко от привычного берега, что мне лень было к ней идти, стоять в одиночестве на полупустынном берегу было истинным наслаждением, блаженством, глубоко вдыхать утреннюю свежесть бездыханного воздуха, улыбаться самому себе… Инка, я успел это заметить, еще раз обернулась и махнула мне рукой, как бы извиняясь, за то, что она оставила меня одного, но я сделал вид, что уже не смотрю в их сторону. На небе – ни облачка. Истинное блаженство! Меня просто распирает от одной только мысли о том, что сделано. А тут еще – небо, слепящее солнце, песок, свежесть моря…
Это был Индийский океан. Или какое-то прибрежное море, переходящее в океан. Было утро, но уже жарко. Легкий ветерок, я заметил, подул легкий освежающий ветерок – редкость в этих краях в такую пору.
Мое ликование было бескрайним! Я сожалел лишь о том, что нет рядом Юли, улетевшей в Москву по каким-то срочным делам. Несколько раз у меня даже судорогой перехватывало горло. Так бывает: ты не в состоянии сдерживать собственных эмоций, тебя просто несет… Впору ором орать! Мысленно я перенесся в Сокольники и пожелал Юле приятных снов. Я едва сдерживал себя, чтобы не закричать во все горло, и, чтобы не уронить себя в собственных глазах и не сорваться на крик, я побежал трусцой… К горизонту. Меня догнала Аня: «Привет!.. Я с тобой!..». Пожалуйста! Отлив был необычно-далеким, вода отошла более, чем на километр, нам кто-то сзади кричал (я оглянулся) и махал руками, рядом никого уже не было, но мы продолжали бежать к воде, Аня отстала, а я, стягивая с себя на ходу футболку, бежал уже по влажному песку, а затем подпрыгивая и стягивая с себя шорты, бежал и бежал, пока не выбился из сил, а затем шел быстрым шагом к воде, чтобы бухнуться в воду и затем плыть и плыть что есть мочи… Я плыл и плыл, задыхаясь уже и думая о том, что пора, наконец, снова возобновить утренние пробежки и взять в руки ракетки, о которых с этими Навуходоносорами и цезарями забыл и думать. Вокруг – ни одной головы. Аня осталась на берегу. Никто не отважился заплывать так далеко. Плавать я умею, и страха никакого не было. Ни о каких акулах или там осьминогах в этих местах никогда не говорили. А что еще могло меня остановить?! Я плыл до тех пор, пока не стал задыхаться, дна давно уже не было под ногами, я не видел его и, когда открыл глаза под водой, то увидел, что там была стихия воды, привычная зеленоватая толща воды, пронизанная солнцем, ставшая родной. Она не могла испугать (я видел ее довольно часто), но мысль о том, чтобы сил хватило на обратный путь, остановила меня, я поплыл к берегу. Сил хватило, и я снова почувствовал дно под ногами… Аня стояла на берегу и приветственно махала руками. Не хватало воздуха! Я шел по песку, обходя обнажившиеся и успевшие подсохнуть розовые рифы, медленно брел, тяжело дыша, фух!.. Завтра же, решил я, возобновлю утренние пробежки. Жора утром не любил ни бегать, ни есть, сова есть сова, он всегда спал почти до обеда. Мы бегали без него – я, Инна, Ната, Аня, Стае… Юра же с нами тоже не бегал, он садился на шпагат, а в позе лотоса мог сидеть часами. Стойку на голове он делал в белых груботканных льняных штанах и всегда старался, чтобы штанины, казавшиеся измятыми жестяными трубами, не обнажали его белые волосатые икры. Как ему это удавалось – одному Богу известно. Ушков, когда прилетал к нам в гости, нередко тоже выходил на берег и отдавался во власть своей вращательной гимнастике. Он вращал всем, чем только было можно. И он был в восторге от восхода солнца. А закат его раздражал. Он никогда не дожидался заката.
Иногда с нами бегали и наши навуходоносоры и Эйнштейны…
Я искал глазами того, кто махал мне, казалось, руками, это был какой-то мужчина, он был в шортах с кривыми черными тонкими ногами, и смешно было смотреть, как он махал длинными черными руками, как крыльями маленькой ветряной мельницы. Его нигде не было. Вообще берег был непривычно пуст… Только Аня меня дожидалась. И махала, призывно махала руками, и прыгала, прыгала…
Когда потом я смотрел любительские кинокадры, я видел себя, устало бредущего по мелкой воде и не подозревающего, что сзади в сотне метров от меня… Кто-то снимал меня кинокамерой с неблизкого расстояния, я казался небольшим черным пятнышком с малюсенькой головой и спичечными ручонками, едва движущимся на фоне серого песка. Это был я, я и Аня. Как потом оказалось, снимали не нас, а то, что было за моей спиной. Я оказался случайно в кадре. Но это был я, а за мной… Оторопь берет! Я уже видел искаженное ужасом лицо Ани, но недоумевал: что случилось?! Когда я оглянулся на нарастающий шум, вода уже грозно нависла над нами мутно-зеленой накатной стеной.
Аня бросилась ко мне, обвив шею руками:
– Voila tout…[73] – вот и все, что мне удалось расслышать в этом беспощадно жутком навале стихии.
В тот же вечер эти кадры облетели все страны мира. Все люди мира видели, что я в шаге… что у меня нет… что мне не устоять… Это был всевселенский вздох сожаления и бессилия: никто ничем мне не мог помочь.
Глава 21
Я видел перед собой залитый солнцем белый берег, стену изумрудной растительности, бездвижные опахала пальм, их частые темно-коричневые кривые стволы, словно ножны сказочных сабель. Ни Стаса, ни Инны нигде не было, не было никого, кто мог бы привлечь мое внимание. Вскоре я восстановил дыхание и теперь брел уже по подсохшему песку, обходя розовые рифы, удивляясь лишь тому, почему до сих пор на пляже никого нет. Был, как сказано, выходной день, и обычно к нам на остров приезжало множество разных гостей. С утра все они спешили на пляж. Среди зарослей и пальм то тут, то там виднелись, высвеченные ярким солнцем, синие крыши отдельных строений. Ни страха, ни каких-либо тревожных ощущений я не испытывал. С чего бы?!. Только любопытство: где же все? Я ни разу не оглянулся. Что я мог там, сзади, увидеть? В моих ближайших планах был завтрак, затем мне хотелось обсудить с Жорой и Юрой завтрашний день, затем – Аня, может быть, Слава Ушков, который так и не поверил в завершение строительства Пирамиды («Пирамиды не будет и быть не может!»), но на звонок отозвался и прилетел. Чтобы воочию убедиться: Пирамиды не будет! Он придавал мало значения духометрии и не верил в нее. Как, ну как можно измерить дух?! Дребедень какая-то! А уж жить без денег!!! Об этом и речи быть не могло. В этом они с Витом держались друг друга.
Итак, я брел себе, размышляя…
Волна была такой силы… Бедный Йорик!..
Я не успел испугаться, только обернулся на нарастающий шум. Испуг был погребен этим серым вероломным валом, я просто задохнулся от страха, видимо, инстинкт заставил меня вдохнуть и тотчас меня пронзило ощущение абсолютной беспомощности, словами этого не передать, я завис, но сознания не терял, бывали мгновения, когда я падал, как в яму, летел, словно это были качели, мчался вниз в ожидании удара о дно, но удара не было, меня вертело в этом вихре воды, как Богу было угодно и, когда вдруг кожей я почувствовал воздух, я открыл глаза и мне снова удалось глубоко вдохнуть, я успел совсем рядом заметить верхушки пальм, но и только, и опять провалился, меня снова накрыло водой, а я, будь что будет, открыл под водой глаза…
Я не успел даже удивиться, мол, а ты кто такой?!. Кто такая?!! Жалкое, жадное тупое серое, не знающее ни слова ни по-русски, ни по-английски, ведущее себя просто по хамски, мокрое, как мокрица, как какой-то слизняк, мутное, слепое чудовище! Да ты… Да я… Да ты знаешь, кто я такой?! Я был бесконечно возмущен: как ты смеешь?!. Эта мысль мелькнула в моем мозгу лишь на мгновение. В самом деле: какая-то там вода, обычное Н2O, сочившееся всегда, как вода сквозь пальцы или уходящее просто в песок… Я никогда не знал силы воды, никогда не испытывал на себе ее мощи. Иногда меня настигал ливень, я как-то было даже тонул… Я, конечно, видел всякие там репортажи о ее вероломстве – сносило дома, мосты, слышал о жертвах… Но никогда не был в ее власти… А ты кто такая?!. Она меня не то что не заметила, она обратила на меня внимания не более, чем на собачью кучку, просто плюнула на меня. Все эти рваные мысли молнией сверкнули в мозгу, и тут же их сменили мысли о прошлом, о том, что было в моей жизни значительного и никчемного. Точно так, как это описывается в книжках: мальчик на велосипеде, живые родители, моя несравненная бабушка Саня, что-то из школы – лампочка, как я однажды разбил лампочку, и в классе стало темно, что-то еще, молнией, вспышка воспоминаний, Оля, затем Таня, кажется, Рия и целая вереница лиц, а затем наши клоны, клоны, колонии клонов… Все в цвете (мне всегда снятся лишь цветные сны). А потом – свет, безжалостный слепящий белый свет во все глаза, море света, и я снова вдохнул.
