Джонатан Франзен - Поправки
Она никогда по-настоящему не знала отца. Наверное, никто его не знал. Застенчивость, сухость, вспышки тиранической ярости – все это была лишь маска, за которой он прятался, отстаивая себя настолько свирепо, что человек, любивший Альфреда так сильно, как любила его дочь, чувствовал: правильней всего будет отнестись с уважением к его воле и оставить в покое.
Альфред продемонстрировал свою веру в дочь, принимая ее по номинальной цене он никогда не пытался заглянуть за тот фасад, который она предъявляла миру. Их отношения больше всего радовали Дениз, когда публичная оценка подтверждала отцовскую веру, когда она приносила домой одни пятерки, когда ее ресторан процветал, когда ее хвалили репортеры.
Дениз хорошо, чересчур даже хорошо понимала, что для Альфреда обмочиться при ней – катастрофа. Лежать в луже быстро остывающей мочи – нет, это не для него. Для Альфреда и Дениз существовал лишь один способ поддерживать отношения, но этот способ исчерпал себя.
Для Альфреда любовь означала не близость, а умение соблюдать дистанцию. Дениз ощущала эту особенность отца глубже, чем Гари или Чип, а потому вся ответственность ложилась на нее.
Чипу, к несчастью, казалось, будто Альфреда в детях интересует только успех. Чип вечно оставался «непонятым» и даже не замечал, до какой степени сам не понимает отца. Недостаток отцовской нежности означал, по мнению Чипа, что Альфред не знает своего сына и знать не хочет. Чип не догадывался (хотя это было очевидно), что лишь его одного на всем белом свете отец любит чистой любовью, любит таким, каков он есть. Дениз не доставляла ему такой незамутненной радости, в их отношениях слишком большую роль играли формальности и пресловутые «достижения». Но именно к Чипу Альфред взывал посреди ночи, хотя знал, что Чип еще не приехал.
«Я старалась тебе объяснить, – мысленно сказала она своему глупому братцу, пробираясь через заснеженное поле. – Как тебе еще разжевать?!»
Она вернулась в дом, залитый светом. Кто-то – Инид или Гари – расчистил с дорожки снег. Дениз вытерла ноги о пеньковый коврик. Дверь резко распахнулась.
– А, это ты, – сказала Инид. – Я-то думала, это Чип.
– Нет, всего-навсего я.
Дениз вошла, сняла сапоги. Гари развел огонь и устроился в кресле поближе к камину, сложив у своих ног груду старых альбомов с фотографиями.
– Послушайся доброго совета, – сказал он Инид. – Забудь про Чипа.
– Он попал в беду, – сказала Инид. – А то бы давно позвонил.
– Мама, Чип – патологическая личность. Пора бы тебе это усвоить.
– Ты совершенно не знаешь Чипа! – сказала Дениз брату.
– Я знаю, кто не хочет нести общее бремя!
– Мне просто хотелось, чтобы мы все собрались вместе! – простонала Инид.
Гари задохнулся от сентиментального восторга.
– Ой, Дениз! – позвал он. – О-о! Ты только взгляни на эту малышку!
– В другой раз.
Но Гари прошел через гостиную с альбомом в руках и протянул ей, ткнув пальцем в семейную рождественскую фотографию. Круглощекая, растрепанная, слегка семитского облика девчушка – Дениз в возрасте примерно полутора лет. Ни капли тревоги в ее улыбке, в улыбках Гари и Чипа. Она сидела между братьями в гостиной на диване, еще со старой обивкой; Чип и Гари с обеих сторон обнимали малышку, их чисто умытые лица почти соприкасались над головенкой сестры.
– Правда, миленькая девчушка? – сказал Гари.
– О, какая прелесть. – Инид втиснулась между ними. Из альбома выпал конверт с наклейкой «Заказное».
Инид подхватила его, отнесла к камину и швырнула в огонь.
– Что такое? – всполошился Гари.
– А, бумаги «Аксона», теперь уже все улажено.
– Папа выслал половину денег «Орфик-Мидленд»?
– Он просил меня сделать это, но я не успела, никак не управлюсь со страховкой.
Гари, посмеиваясь, пошел наверх.
– Смотри, как бы эти двадцать пять сотенных не прожгли дыру у тебя в кармане!
Дениз высморкалась и пошла на кухню чистить картошку.
– На всякий случай приготовь с запасом, чтобы и Чипу хватило, – предупредила Инид, входя вслед за ней. – Он сказал, самое позднее – сегодня вечером.
– Полагаю, вечер уже наступил, – заметила Дениз.
– В общем, нужно побольше картошки.
Все кухонные ножи затупились так, что годились только масло намазывать. Дениз взяла овощной нож.
– Папа когда-нибудь говорил, почему отказался от перевода в Литл-Рок вместе с «Орфик-Мидленд»?
– Нет! – резко ответила Инид. – А что?
– Просто любопытно.
– Он сказал им, что поедет. И если б он так и сделал, Дениз, это все бы для нас изменило в финансовом плане. Всего два года, и пенсия была бы почти вдвое больше. Нам бы сейчас жилось гораздо лучше. Он сказал мне, что поедет, сам согласился, что так будет разумно, а три дня спустя пришел домой и объявил, что передумал и уходит на пенсию.
Дениз посмотрела в глаза туманному отражению в окне над раковиной.
– И он так и не объяснил почему?
– Ну, он Ротов терпеть не мог. Я так понимаю, дело было в личной неприязни. Со мной он ничего обсуждать не стал. Ты же знаешь, мне он никогда ничего не говорит. Принимает решение, и все тут. Даже если это ведет к финансовой катастрофе, решение принято, и точка.
Слез уже не сдержать. Дениз уронила в раковину и картофелину, и ножик. Вспомнила про наркотик, спрятанный в рождественском календаре: он бы помог продержаться до тех пор, пока она не покинет Сент-Джуд, но наркотик чересчур далеко, она совершенно беспомощна здесь, на кухне.
– Лапонька, что с тобой? – встревожилась Инид. На какое-то время Дениз превратилась в размазню из слез, всхлипов, бесплодных сожалений. Потом заметила, что стоит на коленях возле раковины, под ногами лоскутный коврик, вокруг – шарики насквозь промокших салфеток. Никак не удавалось поднять глаза на мать, которая сидела рядом на стуле, исправно снабжая Дениз сухими салфетками.
– О стольком беспокоишься зря, – с внезапно обретенной мудростью сказала Инид, – а потом видишь: это вовсе не имеет значения.
– Кое-что все-таки имеет значение, – возразила Дениз.
Инид невидящим взглядом уставилась на гору нечищеной картошки.
– Он уже не оправится, верно?
Слава богу, мать думает, она плачет из-за болезни Альфреда.
– Боюсь, что нет, – сказала она.
– И дело не в лекарствах, да?
– Наверное, не в них.
– И нет никакого смысла ехать в Филадельфию, – продолжала Инид. – Он все равно не сможет выполнять указания врачей.
– Ты права. Нет смысла.
– Дениз, что же нам делать?
– Не знаю.
– Я еще утром поняла: что-то неладно, – сказала Инид. – Если б ты откопала конверт три месяца назад, он бы задал мне взбучку. А сегодня – ты сама видела. Он даже не отреагировал.
