Юрий Брайдер - Миры под лезвием секиры. Между плахой и секирой
Вдали снова грохнуло, но уже куда сильнее, чем раньше. Одна из вертикальных опор небесного невода перекосилась, потянув за собой сочлененные конструкции. Зрелище было весьма гнетущее. Одно дело, когда с крыши соседнего дома падает лист шифера, и совсем другое, когда рушится гора, на склоне которой расположен целый город.
— Опять какая-то хреновина начинается, — сказал Зяблик с досадой. — Давайте лучше выруливать на открытое место.
Ватага свернула в сторону, где виднелось что-то похожее на заброшенное поле для гольфа. Незапланированный отдых никого не радовал, одни только дети беззаботно кувыркались в траве, да и они не забывали время от времени посматривать в ту сторону, откуда доносился глухой и мощный рокот.
— Может, пронесет, — сказала Верка неуверенно.
— Два раза уже проносило, — буркнул Зяблик. — Дважды прощается, а в третий раз карается. Это любой шкет знает.
— Думаю, все не так уж страшно, — сказал Цыпф, впрочем, без особой уверенности. — У нас есть оружие, пределы возможностей которого неизвестны… Да и могучие покровители рядом.
— На добро надейся, а беду жди, — вздохнула Лилечка. — Так моя бабушка говорила.
То, что произошло в следующий момент, напоминало вариант знаменитой картины «Последний день Помпеи», с той, правда, разницей, что ни одна живая душа не попыталась покинуть гибнущие дома, да и не было в древней Помпее зданий высотою в полсотни этажей.
Толчок снизу был так силен и резок, что дома взрывались, словно начиненные динамитом. Обломки бетона, осколки облицовки и куски арматуры свистели в воздухе, как шрапнель. Там, где только что торчали башни-цилиндры, башни-пирамиды и башни-гробы, на глазах вспучивались холмы. Лопаясь, они выворачивали наружу утробу города: пустые полости подземных гаражей и складов, лабиринты туннелей, переплетение коммуникационных трасс, путаницу трубопроводов, монолиты фундаментных блоков. Издали все это походило на развороченный термитник.
После первого толчка не прошло и минуты, а огромный городской массив исчез, превратившись в плоскую, дымящуюся пылью плешь, среди которой огромными фурункулами торчали остроконечные холмы. Что-то ворочалось внутри них, посылая во все стороны новые и новые разрушительные волны, перемалывающие в щебень все, размером превышающее кирпич.
Пространство, отделявшее зеленую лужайку от уничтоженных городских кварталов, завибрировало и поперло вверх, выгибаясь несуразным горбом. Металлические ограждения лопались, как паутинки. Сверху обрушился град песка и гравия.
— Лева, стреляй! — заорал Зяблик. — Иначе хана нам всем!
Руки у Цыпфа тряслись. Он не знал, куда стрелять — вверх, вниз или прямо перед собой. Опасность, казалось, исходила со всех сторон. В грохоте бушующей стихии, в слепящем песчаном шквале, в агонии земной тверди и в ледяном равнодушии тверди небесной он растерялся, как заблудившийся в дремучем лесу ребенок.
Вокруг быстро росли зловещие холмы. Они были как гнойные нарывы на теле трупа — единственное живое на мертвом, — но эта чужая жизнь не обещала ничего, кроме новых смертей. Даже и думать было нельзя, что человек способен каким-то образом помешать неведомой силе, просыпающейся в камне, земле, воде и воздухе.
И тем не менее Лева выстрелил — выстрелил, даже не представляя себе, что из всего этого может получиться. Вполне возможно, что древняя мощь, рожденная жаром звезд и холодом космической пустоты, была выше законов, управляющих нынешним одряхлевшим и выхолощенным миром. Это напоминало попытку смертного поразить своим жалким орудием всемогущего Бога.
Своей целью Лева выбрал громадный курган, возникший путем слияния воедино сразу нескольких холмов и уже начавший пожирать их последнее прибежище — лужайку. Конечно, назвать его действия стрельбой можно было только условно. Эффекты, свойственные огнестрельному оружию: дым, огонь, гром, — начисто отсутствовали. Оставалось только надеяться, что пушка сработала, и ждать результатов.
И они не замедлили сказаться.
Гром слепой стихии перешел в рев живого существа. Курган исчез, словно и не существовал никогда, а на его месте взорам ошарашенных людей предстал одетый в багряную чешую пернатый змей.
Он был страшен, как все семь чаш Божьего гнева.
Его рубиновые глаза выжигали человеческие души. Одной капли его яда было достаточно для того, чтобы отравить океан. Одним взмахом своих крыльев он мог потопить парусный флот, одним ударом клыков убить такого зверя, как Барсик, а одним только видом обратить в бегство армию. Он был порожден злом, под защитой зла находился и для насаждения зла предназначался.
Естество его не изменилось за миллиарды лет тяжкого сна, но облик оставался тайной. То, что видели перед собой люди, было лишь временной оболочкой, карнавальным нарядом, в который коварная сила антипричинности одела это загадочное создание. Ничто превратилось в нечто. Бесформенное обрело форму. Прах возродился для жизни. Извергнутый кирквудовской пушкой вихрь хаоса не смог повредить древнему хозяину планеты, а лишь придал его сущности зримую реальность.
Полупарализованный страхом Лева действовал уже чисто автоматически, на уровне подсознания. Еще один выстрел, и багряный змей превратился в огнедышащего дракона. Потом в медноклювую гарпию. Потом в кровожадного молоха. А когда он вновь стал змеем, но уже не багряным, а белым, Лева выронил пушку из рук. Все было бесполезно. Одно чудовище превращалось в другое, и финалом этих метаморфоз могло быть только одно — рождение мирового зверя, чья губительная власть уже не будет иметь пределов.
Однако были здесь и те, кого все происходящее несказанно радовало. Появление багряного змея, а затем и вся цепь его перерождений вызвали у близнецов бурный восторг. Впервые они видели столь забавную игрушку и, еще даже не заполучив ее, уже спорили — жестами, естественно, — кому из них она будет принадлежать.
Никто из ватаги и глазом моргнуть не успел, а дети уже наперегонки бежали к чудовищу. Змей зашипел и так широко раскинул свои крылья, что заслонил ими полгоризонта. Пасть его распахнулась, и клыки, до этого упрятанные в ножнах челюстных костей, приняли боевое положение. Глаза — единственное, что контрастировало со зловещей бледностью змеиного тела, — вспыхнули багровым адовым пламенем.
Девочка оказалась проворнее и первой ухватила чудовище за петушиную шпору, украшавшую каждую из его четырехпалых лап. Мальчишка не растерялся и вцепился в перепончатое крыло. Мигом повалив змея на землю, близнецы вскарабкались ему на загривок и самым бесцеремонным образом стали понуждать к взлету.
Страшилище, неуклюже размахивая хотя и огромными, но чисто декоративными крыльями, вприпрыжку помчалось по пустоши, кое-как оторвалось от земли, но уже метров через двести рухнуло грудью на крыши уцелевших зданий. Его заставили развернуться и погнали обратно. С бешеной скоростью мелькали лапы, оглушительно хлюпали не обладавшие нужными аэродинамическими качествами крылья, кончик хвоста вращался наподобие пропеллера.
Промчавшись мимо ватаги, змей тяжело, как перегруженный самолет, взмыл в воздух и, кренясь, стал описывать над городом плавную дугу. Сейчас он был похож на белую летучую мышь, по ошибке покинувшую свою пещеру при ясном свете, а примостившиеся на его спине дети напоминали двух крошечных мошек.
Круг за кругом, набирая высоту, пернатый змей поднимался в небо. Близнецам был нужен простор для освоения фигур высшего пилотажа. Они то заставляли чудовище планировать, то бросали в крутое пике. Косые петли сменялись «бочками» и восьмерками, разворот следовал за разворотом, горка за горкой. Сквозь свист разрезаемого воздуха и шорох крыльев сверху доносились звонкие ликующие вопли.
— Во попался! — Странное оцепенение отпустило наконец Зяблика, и язык его перестал быть куском льда. — Это тебе, гад летучий, не над простым народом изгаляться! Заездят они тебя, как паршивую клячу.
Змей, окончательно обессилев, падал. Глотка его источала уже не шипение, а хрип. Крылья судорожно трепетали, безуспешно пытаясь найти опору в воздухе. Кровавые шары глаз выражали не злое торжество, как раньше, а элементарный ужас. Столь многообещающий дебют не удался.
Когда до земли оставалось уже совсем немного, змей рассыпался и тучей пыли обрушился вниз. Курган, возникший на месте падения, по форме да и по размерам очень напоминал тот, который считанные минуты назад, при содействии кирквудовской пушки, породил это столь странное создание. Близнецы, чумазые, как трубочисты, выбрались из-под останков змея и съехали вниз по крутому склону. Выражение их лиц можно было охарактеризовать однозначно: хорошо, но мало.
— Интересно, а будут ли этих деток со временем интересовать проблемы добра и зла? — задумчиво сказала Верка. — Или они уже давно выше всего этого.
