Леонид Леонов - Русский лес
Гиганов начал с общих жалоб на каторжные тяготы солдатской службы, причем в особенности горячился на какого-то офицера с прибалтийской фамилией, своего ротного командира, при котором состоял в денщиках. Он собрался даже приспустить штаны, чтобы показать Саше поясницу со следами многочисленных обид и притеснений, а юноша не допустил его до этого — не из опасения оскорбить недоверием горе народное, а из боязни, что придется чем-то платить за погляденье, и еще из чувства физической гадливости. Однако совершенно естественно было поинтересоваться у Гиганова, что заставило его нести свои слезы через весь город в сравнительно богатый, внешне ничем не отмеченный дом на Сергиевскую. Ребром ладони приглаживая колечко волос на лбу, посетитель отвечал, будто не раз слышал про студентову отзывчивость от ихнего дворника, земляка ему по костромской деревне, и тогда Саше стало немножко жарко и щекотно, потому что ему и в самом деле дважды довелось говорить с тем дородным бородачом о причинах крестьянской нищеты и о некоторых радикальных якобы способах избавления от нее; для установления конспиративной связи и чтоб помалкивал, он украдкой сунул дворнику полтинничек из карманных денег и, значит, семя Сашиной правды крепко запало в его дремучую душу. Однако на сей раз Саше было страшновато отзываться на подобную разновидность горя — с военным оттенком, так как оно могло завлечь, затянуть в омут и отравить удовольствие бискайской поездки.
Саша так прямо и отрезал тогда горю народному, что вследствие ограниченности круга его знакомств лишь студенческого да профессорско-духовною средою он помочь Гиганову затрудняется, а горячо рекомендует ему обратиться с рапортом к военному министру, в случае же неудачи — прямо в Государственную думу для придания рассказанным фактам всероссийской гласности, после чего правда уж наверняка восторжествует.
«Это куды, куды обратиться?» — вытянув шею, быстро переспросил Гиганов.
«Я говорю: прямо по начальству...» — поостерегся Саша.
«Э, долга песня: какая в начальстве правда! — разочарованно махнул тот рукой — В начальстве правды нет, в ём один ливер... Ну, что ж тогда, ничего мне тогда не остается, кроме как веревочку на шею альбо в ледяную пролубь головой».
Конечно, как интеллигентный человек, Саша никак не мог допустить, чтоб человеческая жизнь ни за грош пропала в проруби.
«Напрасно вы отказываетесь от борьбы, надо сильнее любить жизнь, Гиганов, — строго сказал юноша и терпеливо пояснил ему в доступной форме неповторимую прелесть бытия. — И совсем уже неразумно пускаться на такой шаг перец самым избавлением... Вы же сказали, что в деревню едете»
«А к чему нам жизнь, раз удобствия в ней нету и никто на наше народное горе не откликается?» — с каким то остервенением уперся на своем Гиганов.
С одной стороны, Саше и льстило, что чужая полновесная судьба как бы лежит в его ладони, а с другой — чуточку неправдоподобно получалось, что взрослые, штыками и ружьями владеющие солдаты прибегают к защите безусого первокурсника из Лесного института. Он сам же и возразил себе на это, что простой народ, обладая детскою душою, всегда нуждался в людях большого ума и сердца для воплощения своих затаенных мечтаний... и потом, не с колыбели же начинали бунтовать все известные вожаки вроде Гарибальди, Пугачева там или Уота Тайлера... были же и они детьми, пока какой-то ничтожный, даже смешной повод не вытолкнул легонько на подвиг, а там уж сама волна народная понесла их на гребне в сверкающие, так сказать, анналы истории. Смутный голос давно уже позывал Сашу на что-нибудь такое, не слишком опасное, а временами он был бы не прочь даже и возглавить нечто в этом роде, если бы только до поры до времени фамилии своей не называть. Надо оговориться, что и в ту пору Александр Яковлевич вовсе не страдал излишней наивностью... но вдруг он представил себя в медном виде, на пьедестале ближайшего тысячелетия, в чем-нибудь нищем и простреленном, развевающемся по ветру истории, размягчился, доверился и покричал Аксюше принести чайку, чтоб собраться с мыслями, пока горе народное займется угощеньем.
«Не вижу, однако, чем я могу помочь вам, Гиганов... — блудливо, сдаваясь и стыдясь, простонал Саша. — Объясните же мне ваши намерения».
Тут-то Гиганов и раскрылся начистоту. Воровским голосом и глядя куда-то поверх Сашина плеча, он сказал, что для острастки всех прочих врагов народных хотел бы он удружить ротному извергу перед отъездом, то есть совершить на него небольшое, но солидное покушение, причем исполнение казни брал на себя, так что господину студенту и мараться о грязное дело не придется, пускай только выдаст малость динамитцу из своих запасов... в крайнем случае под его, Михаилы Гиганова, личную расписку, что ничего такого он от студента Грацианского никогда не принимал.
Холодные мурашки открытия пробежали по Сашиной спине. Он молчал; за окном проехала извозчичья пролетка с гулким, по мокроте, щелканьем подков... он все молчал. Гость терпеливо дожидался согласия своей жертвы с собачьей преданностью во взоре, и лишь теперь бросилось Саше в глаза, что не только ухо у него было особливого, шпионского устройства, но даже и глаз какой-то трубчатый, вроде как с присосками, прислушивающийся. Саша опустил глаза, стараясь подавить сердцебиенье; значит, настолько физически и нравственно подрос он, что и за ним охотились... И вдруг ощутил в кончиках пальцев острый ответный зуд, сродни тому, что при отрастанье коготков заставляет до крови царапаться еще несмышленого зверка!
«Но как же вы успеете привести свой приговор в исполнение, если в деревню уезжаете на днях? — вполголоса, с самым детским видом, дождавшись Аксюшина ухода, спросил Саша. — Надо же какой-то план составить, варьянты, возможные улики заранее отвести. Это же не в баню сходить, это же террористический акт, Гиганов».
«Про то уж вы не сумлевайтеся, в лучшем виде управимся, — тоже неявственно как-то и рассекая воздух ладонью, отозвался Гиганов. — У них там певичка одна имеется... вот как они вечерочком, посля переклички, в блудуарчик к ней направятся, тут бы мы из подворотенки и шарахнули их, подлецов. Было бы чем!»
Саша сокрушенно качал головой.
«Вдобавок... — искусно, опасаясь всполошить негодяя, сопротивлялся Саша, — в настоящее время у меня просто нет под рукой... ну, того, что вы просите. В домашнем буфете, как вы понимаете, такого товара не держат, в аптеках им тоже не торгуют. И вообще подобные вещи я не берусь решать без своих товарищей...»
Можно было понять из намека, что он не вправе единолично распоряжаться имуществом организации.
«Главное, мне ведь горстки-другой хватило бы... чтоб мозгами пораскинул, сукин сын, насчет нашего горюшка народного», — взад-вперед раскачиваясь, маялся Гиганов.
