Законы границы (СИ) - Серкас Хавьер

Кто никогда или почти никогда не пропускал наши ежедневные сборища в «Ла-Фоне» — так это я. Вскоре после моего присоединения к компании Сарко мои дни стали протекать по одному и тому же расписанию: я поднимался около полудня, завтракал, потом читал или просто бездельничал до обеда, а когда мои родители ложились отдохнуть в час сиесты, а сестра отправлялась на работу в свою фармацевтическую лабораторию, уходил из дома и возвращался под утро. Около трех часов я появлялся в «Ла-Фоне» и, дожидаясь своих друзей, болтал с хозяйкой бара или с кем-нибудь из его завсегдатаев. С некоторыми из них я даже немного подружился, особенно с Кордобой — тщедушным человечком в фетровой шляпе, всегда в черной одежде и с неизменной зубочисткой в зубах. Он часто угощал меня пивом, и мы разговаривали с ним обо всем, что происходило в жизни китайского квартала. Кроме того, я сдружился со старой проституткой-коммунисткой Эулалией, которая никогда не поднимала свой стакан анисовой без того, чтобы не выпить за здоровье Пассионарии [10] и за смерть предателя Каррильо. Среди моих новых знакомых был также продавец тыквенных семечек, арахиса и карамелек — его звали Эрминио, он появлялся в «Ла-Фоне» по выходным и принимался разглагольствовать о корриде, читать стихи на жутком каталанском, предсказывать конец света и захват нашей планеты пришельцами, после чего отправлялся по борделям предлагать свой нехитрый товар, сложенный в плетеной корзинке. Еще имелась парочка, торговавшая безделушками и женским бельем — двое братьев-близнецов, чьи имена я то ли забыл, то ли вообще не знал. Они приходили, предварительно плотно пообедав в каком-нибудь ресторане в центре, — толстые, потные, с красными лицами, с дешевыми сигарами во рту и залатанными чемоданами в руках. Когда наступало время ужина, братья уходили, громогласно извещая всех о том, что они продали свои лучшие товары.

Мои друзья появлялись около половины пятого, и с того времени мы болтали, ходили курить гашиш на мосту через Галлигане и пили пиво среди невероятного скопления проституток, цыган, бродячих торговцев, проходимцев, бездомных, воришек и разных криминальных личностей, собиравшихся в «Ла-Фоне». Позднее отправлялись в «Руфус», чтобы хорошо провести остаток ночи. Так происходило в самом начале, в первые две-три недели, когда мы целыми днями почти не выбирались из китайского квартала. Вскоре мы начали совершать вылазки в сторону побережья или вглубь провинции, и «Ла-Фон» стал для нас местом встречи. Но в то время мы были уже самой настоящей преступной бандой.

— Прежде чем вы продолжите свой рассказ, позвольте задать вам вопрос, который уже давно вертится у меня на языке.

— Пожалуйста.

— Вы больше не видели своих друзей с Катерина-Альберт?

— В то лето? Редко, очень редко, и каждый раз мимоходом. Я уходил из дома около половины четвертого и возвращался лишь утром, так что была невелика вероятность где-нибудь с ними встретиться — тем более что они не бывали там, где бывал я. В любом случае с Батистой мне вообще ни разу не довелось столкнуться. А почему вы об этом спрашиваете?

— Я хотел узнать, не возникало ли у вас желания отомстить им? Вы могли бы, например, попытаться устроить так, чтобы Сарко со своей компанией проучили Батисту.

— Подобная мысль у меня возникала, но всерьез я об этом не задумывался. У меня не было столь доверительных отношений с ними, чтобы я мог решиться обратиться к ним с такой просьбой. Прежде всего потому, что пришлось бы рассказать им о том, что со мной сделал Батиста вместе с остальными, а я не хотел. Я чувствовал невыносимый стыд и вину за то, что произошло, и мне нужно было стереть это из памяти. Это одна из причин, по которой я оказался в компании Сарко и Тере. Я хотел начать новую жизнь, стать другим, переродиться, выбраться из старой кожи и превратиться из змеи в дракона, как герои с Лян Шань По. Вот чего мне хотелось, и, хотя я был бы рад отомстить, в тех обстоятельствах это было невозможно — по крайней мере, на тот момент. Для меня мои прежние друзья и компания Сарко были из двух совершенно разных миров, как я сам и мои родители, как мое старое и мое новое «я».

Сарко и я жили очень близко и очень далеко друг от друга, разделенные пропастью.

— Синей границей?

— Рекой Лян Шань По.

— Инспектор Куэнка рассказывал мне, что в те времена полиция держала китайский квартал под полным контролем.

— Это правда. Позднее, в восьмидесятые и девяностые годы, все изменилось: полиция предоставила китайский квартал своей судьбе и перестала вмешиваться, в результате квартал деградировал и полетел к чертовой матери. Или нет — это как посмотреть. В любом случае китайский квартал прекратил свое существование. Но в мое время полицейские полностью контролировали его: там постоянно дежурили патрульные из тайной полиции, проверяли бары и бордели, приглядывали за проститутками, останавливали людей на улице, проверяли документы, обыскивали, спрашивали, что здесь делаешь, куда направляешься.

— Вас они никогда не останавливали?

— Много раз.

— Вас это не беспокоило? Я имею в виду, вы не боялись? Не думали, что полиция могла рассказать все вашим родителям? Или вас могли посадить в тюрьму?

— Конечно, я боялся, как и все. Но так было только вначале. Со временем ко всему привыкаешь, и то, что тебя останавливает полиция, становится обыденностью. Да и мнение моих родителей не волновало. Что касается возможности попасться… Тогда мне исполнилось уже шестнадцать, и я знал, что меня отправят не в исправительный дом для несовершеннолетних, а прямо в тюрьму. Но в таком возрасте для любого подростка — пока угроза оказаться за решеткой не станет реальностью — тюрьма воспринимается как смерть — нечто такое, что может произойти с кем-то другим, но не с тобой.

— Вы правы, только сами вы не были «любым» подростком: вы совершали преступления, с тех пор как познакомились с Сарко — ну, или помогали их совершать.

В любом случае вы не переставали приумножать деяния, за которые вас могли посадить в тюрьму.

— Да, но тут кроется весь секрет: чем больше преступлений безнаказанно совершаешь, тем меньше страха в тебе остается и тем больше становится уверенность, что никогда не попадешься и тюрьма тебе не грозит. Это действует словно анестезия и создает иллюзию, будто ты находишься под надежной броней. Это потрясающее, нет, я бы даже сказал, феерическое ощущение: за исключением секса и наркотиков, в свои шестнадцать лет я не знал ничего лучше этого.

— Расскажите, какие преступления вы совершали.

— Сначала, примерно до августа, мы занимались, тем, что выхватывали сумки у прохожих на улице, угоняли машины и обчищали дома. Угонять автомобили было легко, и мы делали это при любом удобном случае — иногда даже не по разу в день и не всегда потому, что нам это было нужно. Например, автомобиль нам приглянулся, и мы хотели прокатиться на нем. Еще часто устраивали это, чтобы посоревноваться — кто в данном деле быстрее. Лучше всех были Сарко и Тио, они могли вскрыть машину за минуту, поэтому всегда ходили на дело в разных группах. Я тоже быстро научился вскрывать автомобили, запускать двигатель без ключа и водить. В вождении не было ничего сложного, а в том, чтобы завести автомобиль — и того меньше: сначала нужно резким движением сломать блокиратор руля, затем вытащить провода, определить среди них провода питания и зажигания и соединить их. Вот вскрывать машины — другое дело: проще всего было выбить ногой стекло рядом с боковым окошком, просунуть туда руку и открыть дверцу. Для более изощренного способа, с использованием пилки с загнутым в виде крючка концом, требовалась определенная ловкость: вставив лезвие в щель между стеклом и дверью, следовало нащупать защелку и потянуть ее. Мы часто прибегали к данному способу как к наиболее быстрому и не привлекающему внимания. Несколько раз я видел, как Сарко вскрывал таким образом машину в людном месте, у всех на глазах — и никто ничего даже не заподозрил. Но чаще всего мы просто взламывали замок, поковырявшись в нем чем-нибудь вроде консервного ножа, какие в те времена использовали для открывания банок с тунцом или сардинами. В нашей компании все мы — кто в большей, кто в меньшей степени — умели это делать, но Сарко в этом не было равных, ведь угонами автомобилей он начал заниматься лет с шести-семи. Угонять автомобили было легко, мы делали это чуть ли не каждый день, однако это не означало, что нам не доводилось иногда пережить хорошую встряску, и у меня душа при этом уходила в пятки.