Жиль Легардинье - Совсем того!
— Я же не говорю, что вы готовите невкусно! Я говорю, что надо иметь настоящий талант, чтобы приготовить такое блюдо.
Одиль поспешно встала, чтобы не показать Блейку, как она тронута. Она взяла тряпку, открыла духовку, в которой ничего не готовилось, и пошла к раковине мыть руки, которые и так были чистыми.
Блейк подмигнул коту:
— Так ты, значит, не любишь, когда тебя гладят.
Кот отвел взгляд.
— Тем хуже для тебя, — продолжал Эндрю. — Ты многого себя лишаешь.
— Он любит, когда его гладят, — вмешалась Одиль, — но только если глажу я. И потом, это не его время, потому что обычно…
Не дав ей договорить, Мефистофель встал, подошел к Блейку и принялся, мурлыча, тереться о его ноги. Кухарка была потрясена. Впрочем, к ее изумлению примешивалась изрядная доля ревности. Эндрю погладил кота — тот и не думал сопротивляться.
— Это действительно ваш кот, Одиль. Внешняя сдержанность и подлинное обаяние.
Одиль от удивления отрыла рот.
— А почему он меняет место на кухне? — спросил Блейк.
— Это же кот! У него не на все есть причины…
— В этом я не уверен. Вы позволите мне на днях провести эксперимент?
— Что вы собираетесь делать?
— Доверьтесь мне.
— Вы обещаете, что не причините ему зла и не заставите меня нервничать?
— Мефистофель ничем не рискует, вы же — напротив… Кухарка сделала вид, что собирается запустить в мажордома тряпкой. На миг обоих охватило легкое, почти ребяческое веселье.
— Мадам Одиль, все это замечательно, но я должен вас покинуть. Пойду к месье Манье. Надо обсудить с ним кое-какие дела.
17
Едва приоткрылась дверь, Юпла радостно бросилась встречать Блейка. Собака прыгала и поскуливала, восторженно виляя хвостом. Что и говорить, настоящая сторожевая.
— Месье Кейк! Как хорошо, что вы зашли. Если бы знал, я бы что-нибудь приготовил.
— Прошу прощения, что без предупреждения, но мне нужно с вами поговорить. Я не очень вас побеспокоил? Вы никого не ждете?
Манье с усмешкой покачал головой, однако видно было, что ему немного не по себе.
— Выпьете чего-нибудь?
— Нет, спасибо, я только что из-за стола.
— Может, ликеру?
— Нет, правда, не хочу.
— Ну, а в шахматы вы играете?
Эндрю не был уверен, что понял смысл вопроса.
— Что вы сказали? Это что, тоже какое-то выражение?
— Нет, просто я спрашиваю, играете ли вы в шахматы. Черные и белые клетки, король, ферзь, ладьи, кони…
— А почему вы спрашиваете?
— Потому что вы не похожи на любителя посидеть за бутылкой, вот я и думаю, чем бы нам занять время.
Своей искренностью Филипп обезоруживал.
— Я играл в молодости, но это было так давно.
— Вот и замечательно. Вспомним молодость. Но только не сегодня, я думаю. Ну, так о чем вы хотели со мной поговорить?
— Надо бы починить домофон на главных воротах. А заодно наладить линию между вашим домом и замком.
Манье, скривившись, почесал подбородок.
— Что касается главных ворот, я не против. А вот мой… Если линией будете пользоваться вы — согласен, но если Одиль…
— Что у вас с Одиль? — воспользовавшись удобным моментом, задал вопрос Эндрю.
— Да ничего, в том-то и дело! Я даже не имею права заходить на кухню! А ведь мы трудимся на одну хозяйку!
— Вы что, поссорились?
— Она всегда боялась потерять работу. Вот и отпихивает всех, кто может ступить на ее территорию. Я работал здесь до нее и тоже жил отдельно. Держать меня на расстоянии не так уж сложно. С вами у нее будет больше хлопот…
— Неужели со временем она так и не успокоилась?
— Не думаю.
— Все еще настроена против вас…
— Тут другое… Вам я могу признаться. Я один, она тоже одна, вот я как-то и попытался…
— Понимаю.
— А ей это не понравилось. Вот с тех пор она на меня и взъелась. Я, конечно, действовал не очень-то деликатно, но все же…
— Простите, что задаю вам такие вопросы, но, раз уж я здесь, я хочу понять, почему в замке все идет вкривь и вкось. И это касается не только водопровода, но и того, что творится у людей в головах.
— Мир таков, месье Клейк! Таков печальный удел человеческий. Мы катимся к хаосу, и люди все дальше от совершенства…
— Стало быть, это правда…
— Это вы о чем?
— О том, что французы философствуют по любому поводу. Ну, ладно, Манье, плесните мне вашего глистогонного, и я пойду.
Филипп торопливо достал бокалы и бутылку без этикетки.
— Знаете, месье Флейк, играть в шахматы на воздухе гораздо приятнее, чем в доме. Мы можем устроиться в беседке. Давайте не будем откладывать в долгий ящик, воспользуемся последними погожими деньками…
— Вы мне положительно нравитесь, месье Манье. В самом деле нравитесь. Но если вы еще раз исковеркаете мою фамилию, я вырву ту хреновину, что у вас потоптал, и скромлю вам вместе с землей и корнями.
18
Четвертый день подряд Блейк осторожно ставил свой таинственный прибор возле кота, а тот позволял себя гладить.
— В конце концов я разгадаю твой секрет, — шепнул коту Блейк.
Утреннее солнце заливало кухню ярким светом. Одиль была на этаже Мадам, помогала ей одеваться. Ровно в девять часов Эндрю услышал, что кто-то ковыряет ключом в замочной скважине. Он вышел в холл, но звук шел не от входной двери. Он пошел назад, и тут в конце западного коридора увидел крадущуюся тень. Если это Манон, то почему она прошла через служебную дверь, которой никто никогда не пользуется? А если это не Манон? Надо пойти посмотреть, подумал Блейк. Решительным шагом он устремился за тенью. В кладовой никого, в прачечной тоже. Блейк осторожно открыл последнюю дверь.
— Манон, вы здесь?
В дальнем углу комнаты, возле полок с бытовой химией стояла Манон и что-то искала на верхней полке.
— Здравствуйте, месье Блейк. Как поживаете? Произнося эти слова, она даже не обернулась. Что-то здесь не так, подумал Эндрю. Он уже собрался развернуться и уйти, но не в его характере было, почуяв неладное, не попытаться разобраться, в чем дело.
— Хорошо, спасибо. А вы?
— Классно, все в порядке.
Голос у девушки был какой-то странный.
— А как прошел день рождения Жюстена? — спросил Блейк. — Вы все успели приготовить, как хотели?
Девушка перестала шарить среди коробок и флаконов и тяжело вздохнула. Вся как-то обмякнув, она прильнула лбом к полке. Потом тихонько заплакала.
— Что случилось, Манон?
Эндрю положил руку ей на плечо. Она продолжала плакать, потом опять вздохнула и ответила:
— Это был худший вечер в моей жизни.
