Наталья Нестерова - Однажды вечером (сборник)
– Ты прав. Мы в последнее время, хотя раньше… Как инцест, только дозволенный и справедливый. Но я не могу быть женой в силу физиологических причин! – пробормотала Инна, которой показалось, что прокричала.
– Как-как? – не понял Борис. – Причин чего?
– Моей врожденной инвалидности по женской части. Ой, неужели сейчас скажу? Была не была. Боря! Перед тобой сидит фригидная женщина.
– Какая?
– Терминами не владеешь? В интимном плане я холоднее айсберга. Мне нельзя выходить замуж, потому что мужчине я принесу только разочарование, неудовлетворение естественных потребностей. Без этой важной составляющей брака, – мямлила Инна, – семья неполноценна. Что вывели психологи только в начале прошлого века. А раньше как-то люди жили…
Если бы Борька посочувствовал, даже струсил, отступил, извинился за поспешное предложение руки и сердца, Инна поняла бы. Вместе поплакали бы (Инне уже хотелось пустить слезу) и разошлись с миром. Но Боря ничуть не испугался, более того – заинтересовался. Точно увидел перед собой симпатичного и прежде неведомого зверька.
– Борь? – с надеждой спросила Инна. – А ты случайно не импотент?
– Ни-ни. В полном расцвете. Но если на заводе еще два перекрытия рухнут или фундамент под новыми станками поведет, я за себя не отвечаю. Шутка. Допьем? – разлил он остатки шампанского.
Инна уже не чувствовала вкуса. Вино было не хмельней воды. Голова кружилась, мысли отсутствовали. Еще бы, после таких признаний. Хотелось плакать, а более хотелось – запретной нежности любимого человека.
Борис, естествоиспытатель доморощенный, пытал:
– Значит, фригидная? Тебя воротит от мужских прикосновений, объятий, поцелуев?
Коль тайна Инны, вытащенная на свет, не получила должного сострадания и требуются уточнения, придется их дать.
– Все элементы прелюдии: объятия, поцелуи – мне очень приятны. Тепло растекается и что-то вибрирующее! Но потом! Господи, спасибо, что избавилась! Нет у меня терпения чувствовать себя биологической дыркой, в которую ритмично бьется потный сопящий самец.
– Животных договорились оставить в покое. Они, кстати, редко вступают в половой контакт ради удовольствия. У них инстинкт продолжения рода прочно связан с бурными ощущениями сакрального момента.
– А фригидные собаки, волчицы, слонихи, жирафихи, ослицы, львицы существуют?
– Никогда не задавался вопросом. Инка, у тебя сколько мужиков было?
– Где?
– Ну… – слегка растерялся Борис, – там, сама знаешь… Инночка, кроме мужа, суслика, или… как его… луговой собачки, у тебя других не было?
– Чтобы понять, что перец горек, не обязательно съесть много штук, – произнесла Инна, как ей казалось, авторитетным тоном.
Но Борис улыбнулся и тихо пробормотал:
– Перебор шампанского. Хватило бы и стакана. Чудна жизнь: бывший супружник ей лапши навешал, но для моего же удовольствия.
– Что ты бормочешь?
– Инночка! – повысил голос Борис, навалился на стол и взял ее руки в свои ладони. – Я люблю тебя! Безумно! Навсегда! Твои тревоги, комплексы, заморочки не имеют никакого значения. Главное, чтобы мы были вместе.
Не отпуская рук Инны, Борис поднялся и, огибая столик, двигался к дивану, на котором она сидела.
– Ты изумительная, неповторимая, парадоксальная, чертовски привлекательная…
– Перебарщиваешь.
– Ничуть. Последние полчаса я с трудом заставляю себя не пялиться на твою обнаженную грудь.
Инна выдернула руки. О, ужас! В самом деле: полы халата разъехались, грудь нараспашку. И при этом Инна рассказывает о своей фригидности! Напрашивается на сочувствие.
Халат – одежда примитивная, запахивающаяся. Одна пола заходит на другую. Левая на правую или правая на левую? Инна яростно сражалась с халатом, пока Борис не пресек ее трепыхания, не обнял.
– Спокойно! Все хорошо. Тебе не противны мои руки?
– Да. Нет, – поправилась Инна. – Не противны… совершенно… даже напротив…
– Отлично.
– Я не хотела тебя соблазнять!
– О! Подобное удовольствие даже в мечтах не виделось. Тебе приятно, тепло?
– Тепло. Уф, как глупо получилось!
– Не бери в голову. Получилось замечательно.
– У тебя родинка на шее. Никогда не замечала.
– И еще одна на животе. Хочешь посмотреть?
– Не хочу. То, что мне приятно и уютно в твоих объятиях, еще ничего не значит и не меняет.
– Кто бы спорил. Инка, я поцелую твою грудь? Тихонько-тихонько. Пожалуйста! Я так давно этого хочу, а последние минуты просто умираю. Я легонько… вот так…
* * *
Инна всегда любила утренние пробуждения. Впереди был день с интересными занятиями, книгами, встречами. Выйдя замуж, Инна очень скоро поняла: встанешь раньше мужа, избежишь мучительного акта близости. Теперь же, впервые в жизни, проснувшись, она остро пожалела, что ночь короткая, что наступил день с заботами и хлопотами, с обязанностями и проблемами. Послать бы к черту все обязанности и заботы. Остаток жизни провести с мужчиной, с которым переплелась руками и ногами, чьи ровные удары сердца слышишь, и они заставляют твое сердце биться в унисон. Не сходить бы с этого кожаного дивана, хотя голое тело, много раз за ночь покрывавшееся испариной, липнет к обивке, а единственным постельным бельем служит ее, Инны, банный халат.
Можно прочитать в десятках книг про сладость шоколада или красоту Венеции. Спокойно встретить последний час, не отведав шоколада и не поплавав по каналам Венеции. Можно внушить себе, что ты врожденно холодная женщина, что у тебя какой-то ген дефектный, что ты обязана наполнить свое бытие другими ценностями, найти интересы, которые доставят удовольствие иного рода – интеллектуального, эмоционального. Так и прожить дура дурой. Хочешь шоколада – разбейся в лепешку, но налакомись. Мечтаешь о Венеции – продай последнее, но поезжай…
Размышления Инны прервал голос Ксюши:
– Папа, я проснулась! Папа, иду к тебе!
– Стой! – закричала Инна, вскочив. – Подожди, Ксюшенька! Борька, просыпайся!
Она потянула за свой халат с неожиданной силой, Борис свалился на пол.
– Что? Где? Во сколько? Тарифы завышены, – спросонья бормотал он.
– Быстро одеваемся! – пнула его ногой Инна. – Ксюша идет.
– Ага, сейчас! – вскочил и засуетился Борис.
– Помоги мне, – попросила Инна, которая никак не могла попасть в рукава халата, вывернувшегося за ночь невероятным образом.
Только одели Инну, как дверь стала медленно распахиваться.
– Трусы? Где мои трусы? – вновь рухнул на четвереньки Борис.
– Штаны, брюки надень, – велела Инна и загородила его спиной, – про трусы забудь. Скорее!
Ксюша зашла в комнату, следом вбежал Шустрик. В отличие от девочки, кота ничто не удивило, он привычно принялся тереться и ластиться.
