Джоди Пиколт - Жестокие игры
— Книга не продается.
Джиллиан встала и отряхнула джинсы.
— Я думаю, существуют определенные правила для таких заговоров.
— Существуют. «Не навреди». «Поступай так, как велит сердце». Колдуньи не проклинают, не заставляют других страдать. — Заметив, что выражение лица Джиллиан нисколько не изменилось, Свет Звезды вздохнула. — Эти книги не зря спрятаны. Тебе нельзя их читать.
Джиллиан высокомерно приподняла бровь. Сколько самоуверенности! Трудно поверить, что ей всего шестнадцать лет.
— Почему? — удивилась она. — Вы же читаете.
— Потерпи, — успокаивал Джек, — сейчас станет легче.
Нельзя сказать, что в Графтонской тюрьме их учили доить коров, но братья-близнецы, которым принадлежал коровник, однажды показали ему, как это делается.
Он обхватил пальцами соски и дернул вниз. В ведро брызнула струя молока.
— Посмотри, ей сразу полегчало, — пробормотала Эдди.
Если корова могла выразить облегчение, то сейчас именно это выражение было написано на ее морде. Эдди вспомнила, как кормила Хло, как иногда запаздывала с кормлением и приходила к дочери с налитой, сочащейся молоком грудью, — она бы точно умерла, если бы ротик Хло не захватил сосок.
Ее удивило то, что Джек явно получает удовольствие от таких простых вещей, как прикосновение к теплым коровьим бокам или поглаживание ее мягкого розового брюха. Она поняла, что Джек, который не желал, чтобы к нему прикасались, истосковался по физическому контакту.
— Ты рос на ферме, — сказала она.
— Кто вам это сказал?
— Ты сам. Посмотри, как ловко у тебя выходит.
Джек покачал головой.
— Я вырос в Нью-Йорке. Умение доить коров — благоприобретенное.
Эдди присела на сено.
— И чем ты занимался в Нью-Йорке?
— Тем же, чем и остальные дети. Ходил в школу. Занимался спортом.
— Твои родители до сих пор живут там?
Джек задержался с ответом всего лишь на секунду.
— Нет.
— Знаешь, — поддела его Эдди, — что мне в тебе нравится больше всего? Ты такой словоохотливый.
Он улыбнулся, и на мгновение у Эдди перехватило дыхание.
— А знаете, что мне больше всего нравится в вас? Страстное нежелание совать нос в чужую жизнь.
Она залилась краской стыда.
— Все не так, как ты думаешь. Я просто…
— Вы хотите знать, откуда я взялся.
Он встал и поставил табурет с другого бока коровы. Эдди больше его не видела.
— Честно говоря, вы и так уже знаете слишком много.
— Что ты вырос в Нью-Йорке и можешь выиграть у Алекса Требека все деньги?
— Отец мог вам кое-что порассказать.
— Например?
— Например, что я выдавливаю зубную пасту из тюбика с краю, а не посредине.
— Приятно слышать. А то я мучилась бессонницей, потому что…
Из-за коровьей спины показалась его голова.
— Эдди, — позвал он, переходя на «ты», — замолчи и иди сюда. Буду учить тебя доить.
Корова замычала, и Эдди растерялась.
— Ей ты больше по нраву.
— У нее мозг размером с орех. Поверь, ей все равно, кто будет доить.
Он кивнул на вымя. Эдди протянула руки, но не смогла выдоить ни капли.
— Смотри.
Джек встал коленями на сено, схватился за два соска и начал за них дергать. Струйки молока побежали в ведро. Эдди, запоминая ритм движений, обхватила руки Джека своими и почувствовала, что он напрягся. Она обернулась и увидела, как перекосилось его лицо, — то ли от боли, то ли от наслаждения от простого прикосновения другого человека. Он впился взглядом в ее лицо.
Корова больно ударила его влажным вонючим хвостом по лицу, и они отпрянули друг от друга.
— Кажется, я поняла.
Эдди попробовала еще раз, и из сосков брызнуло молоко. Она сосредоточила все свое внимание на корове, испытывая неловкость оттого, что увидела Джека таким уязвимым.
— Эдди, — негромко сказал он, — давай баш на баш.
Они были всего в нескольких сантиметрах друг от друга — достаточно близко, чтобы почувствовать исходивший от обоих страх.
— Баш на баш?
— Правда за правду. Ты мне честно отвечаешь на один вопрос, — предложил он, — а потом я честно отвечаю на твой.
Эдди медленно кивнула, соглашаясь.
— Кто первый?
— Хочешь, начинай ты.
— Ладно. Кем ты был раньше?
— Учителем. В частной школе для девочек. И еще тренером футбольной команды. — Он погладил выпирающий коровий хребет. — Я любил свою работу. Наслаждался каждым мгновением.
— Тогда как получилось…
— Теперь мой черед.
Джек убрал ведро из-под коровы. Ароматное молоко еще не остыло, и пар от него струился между ними теплой волной.
— Что произошло с Хло?
Эдди опустила глаза. Джек схватил ее за плечо.
— Эдди…
Он запнулся, проследив за ее взглядом. Она смотрела на его руки. Которые касались ее. По собственной воле.
Он тут же убрал руки.
— У этой официантки задница, как у…
— Томас! — Джордан Макфи одернул сына, но все же поднял глаза, чтобы посмотреть. Потом усмехнулся. — Ты прав.
Дарла обернулась, она как раз наливала кофе.
— Еще кофейку?
Джордан протянул свою чашку и едва сдержал улыбку, заметив, что сын не отрывает взгляда от ложбинки на груди официантки.
— Знаешь, — пробормотал Джордан, когда Дарла направилась к другим посетителям, — с тобой я чувствую себя стариком.
— Ой, папа, перестань! Тебе тоже было пятнадцать… И даже не пару столетий назад.
— Ты о чем-нибудь, кроме секса, думаешь?
— Конечно! — оскорбился Томас. — Я постоянно беспокоюсь о людях из стран третьего мира. И знаешь, что мне приходит в голову? Если все начнут заниматься сексом, жизнь станет значительно интереснее.
Джордан засмеялся. Он был отцом-одиночкой, и у них с сыном сложились особые взаимоотношения, отличные от большинства отношений между отцами и детьми. Вероятно, он сам был в этом виноват. Несколько лет назад, когда они жили в Бейнбридже, Джордан пустился во все тяжкие и стал водить домой женщин, имена которых не помнил уже на следующее утро.
Джордан поставил чашку на стол.
— Напомни-ка мне, как зовут само совершенство.
— Челси. Челси Абрамс.
Томас как-то сразу размяк, и на мгновение Джордан позавидовал собственному сыну. Когда он сам последний раз влюблялся по уши?
— У нее самые невероятные…
Джордан откашлялся.
— …глаза. Огромные. Карие. Как у Селены.
От одного этого имени Джордан напрягся. Селена Дамаскус работала частным детективом, когда он был адвокатом в Бейнбридже. У нее на самом деле были красивые глаза — настоящие омуты, в которых можно утонуть. Однажды Джордан чуть не утонул. Но за те полтора года, как он переехал в Сейлем-Фоллз, решительно порвав с прошлым, он ничего не слышал о Селене.
