Кейт Мортон - Когда рассеется туман
Мама уже ждала, сидя на крылечке. При виде меня она поднялась.
— Я уж думала, ты меня забыла.
— Прости, с работой завозилась.
— Надеюсь, на церковь тебе хватило времени?
— Да, мам. Мы все ходим на службу в церковь Ривертона.
— Знаю, моя девочка. Я ходила туда задолго до того, как ты родилась. Что это? — спросила она, кивая на мои руки.
Я отдала ей сверток.
— От миссис Таунсенд. Она справлялась о тебе.
Мама заглянула внутрь и прикусила губу.
— Боюсь, не избежать мне сегодня изжоги.
Снова завернула пироги и сухо сказала:
— Что ж, очень мило с ее стороны.
Потом подвинулась и распахнула передо мной дверь.
— Заходи. Поможешь мне вскипятить чай и расскажешь свои новости.
Я почти не помню, о чем мы разговаривали, собеседница в тот день из меня вышла плохая. Мысли бродили не здесь, в маленькой унылой маминой кухне, а в зале дома на холме, где не так давно мы с Нэнси расставляли стулья и завешивали сцену золотистым занавесом.
Помогая маме по дому, я не забывала поглядывать на настенные часы. Их неумолимые стрелки отсчитывали минуту за минутой, приближаясь к пяти — часу концерта.
Когда мы прощались, я уже опаздывала. В ворота Ривертона я вбежала на закате и поспешила к дому по узкой извилистой дорожке. По обе стороны росли величественные деревья — наследство предков лорда Эшбери; пышные кроны смыкались на невероятной высоте, длинные ветви сплетались так, что вся тропинка превращалась в полутемный, шелестящий тоннель. В этом тоннеле, словно по волшебству, из головы вылетали посторонние мысли, и когда за последним поворотом на холме вырастал дом, он каждый раз поражал заново. Как же талантлив был архитектор, сумевший увидеть в аллейке хрупких саженцев величие будущих деревьев, предугадать невероятное впечатление, которое они будут производить когда-нибудь, когда сам он уже покинет эту землю!
Когда я вышла на свет, солнце только-только скользнуло за крышу дома, затопив его розовато-оранжевыми лучами. И хотя я сгорала от нетерпения, я все-таки затормозила на секунду — поглядеть, как темный дом плывет в разноцветном сиянии. Я срезала путь — мимо фонтана «Амур и Психея», через аллею красных махровых роз леди Вайолет к черному ходу. Вестибюль был пуст, и я нарушила одно из главнейших правил мистера Гамильтона — побежала по каменному полу: в кухню, мимо стола миссис Таунсенд, заставленного пирогами и тортами, вверх по лестнице.
Дом стоял странно тихий, все уже собрались на концерт. Подбежав к позолоченной двери в зал, я остановилась, пригладила волосы, одернула юбку, скользнула внутрь, в полутемное помещение, и села у стены, вместе с другими слугами.
СПЛОШНЫЕ УСПЕХИ
Я и не думала, что в зале будет так темно. Я ведь никогда раньше не бывала на концертах, только однажды, когда мама взяла меня в Брайтон к своей сестре Ди, видела сценку с Панчем и Джуди. А сейчас окна были задернуты темными шторами, и зал освещался только принесенными с чердака прожекторами. Они горели желтым, подсвечивая сцену снизу вверх, окутывая выступавших странным мерцанием.
Сейчас была очередь Фэнни: она хлопала глазами и выводила трели, допевая последние такты модной песенки. Недотянув верхнее си, она заменила его скрипучим ля и была вознаграждена снисходительными аплодисментами публики. Фэнни жеманно заулыбалась и присела в реверансе, но кокетство не достигло цели: внимание зала было приковано к занавесу, который вспухал изнутри, обрисовывая нетерпеливые локти и коленки следующих артистов.
Фэнни спустилась с правой стороны сцены, а слева уже выходили одетые в тоги Эммелин и Дэвид. Они держали в руках три длинных шеста и простыню, которая тут же превратилась во вполне приличный, хоть и кривобокий, шатер. Актеры заползли в него на коленях, зрители зашикали, призывая друг друга к молчанию.
— Леди и джентльмены! — объявил голос из-за занавеса. — Сцена из Книги Чисел.
Одобрительный шепот.
— Вообразите, что вы перенеслись в древние времена, — продолжал голос. — Семья расположилась на ночлег на склоне горы. Брат с сестрой втайне обсуждают женитьбу другого брата.
Одинокие хлопки из зала.
— Брат мой, что же сделал Моисей? — звенящим голосом заговорила Эммелин.
— Нашел себе жену, — немного ломаясь, ответил Дэвид.
— Но она не из нас, — глядя прямо в зал, объявила Эммелин.
— Ты права, сестра, — согласился Дэвид. — Она — ефиоплянка.
Эммелин потрясла головой, изображая недовольство и озабоченность.
— Он взял жену не из нашего рода. Что же с ним будет?
Внезапно из-за занавеса донесся ясный звучный голос, усиленный не иначе как с помощью свернутой из картона трубки.
— Аарон! Мариам!
Эммелин старательно изобразила ужас.
— Это я — ваш Господь, отец ваш небесный! Подойдите к скинии собрания!
Эммелин и Дэвид послушно выбрались из шатра и вышли на середину сцены. Мерцающие лампы бросали тень на простыню.
Мои глаза уже привыкли к темноте, и по знакомым очертаниям я угадала некоторых зрителей. В первом ряду, среди привилегированных гостей, я различила мешковатый подбородок леди Клементины и украшенную перьями шляпу леди Вайолет. На пару рядов дальше смотрели спектакль майор с женой. Еще ближе ко мне сидел — нога на ногу — мистер Фредерик и, вытянув шею, внимательно следил за тем, что происходит на сцене. Я всмотрелась в его профиль. Что-то не так. В мерцающих лучах рампы его скулы проступили, как у мертвеца, а глаза отсвечивали стеклянным блеском. Глаза. Мистер Фредерик был без очков. Первый раз на моей памяти.
Бог начал произносить приговор, и я снова перевела взгляд на сцену.
— Мариам и Аарон! Как же вы не убоялись упрекать раба моего, Моисея?
— Пощади нас, Господи! — взмолилась Эммелин. — Мы лишь…
— Довольно! Да падет на вас мой гнев!
Раскат грома (удар в барабан). Зрители подпрыгнули. Из-за занавеса выплыло облако дыма, который начал расползаться по сцене.
Леди Вайолет вскрикнула, и Дэвид своим обычным голосом шепнул:
— Успокойся, бабушка, так надо, это часть спектакля.
По залу пронесся нервный смех.
— Да падет на вас мой гнев! — свирепым голосом повторила Ханна, и смех прекратился. — Дщерь! — Эммелин повернулась к облаку дыма. — Ты! Поражена! Проказой!
Эммелин схватилась за лицо руками.
— Нет! — вскрикнула она и, приняв драматическую позу, снова повернулась к зрителям.
Зал ахнул. В конце концов решено было не возиться с маской, а ограничиться смесью клубничного варенья с кремом, дающей невероятно уродливый эффект.
