Олег Суворинов - Петербург-Ад-Петербург
- Катя, прости меня,- сказал я охрипшим голосом.
- Уйди! Уйди, пожалуйста, Гарин! Ты, ты…,- она схватилась двумя руками за голову, и немного погодя крикнула:- У-би-р-р-аайся! Убирайся вон! И друга своего с собой забирай!
Она разрыдалась, что есть мочи.
Я стремглав выбежал из кабинета, добрался до своего рабочего места, схватил свои вещи и выскочил из здания. Шёл я, сам не знаю куда, пока не увидел невдалеке именно то кафе, с которого начал эту главу. Без особого раздумья я зашёл в кафе, разделся (на мне была лёгкая курточка, так как уже похолодало), сел за столик у окна и впал в задумчивость.
2
В кафе было мало посетителей. Я заметил двух дам бальзаковского возраста, двух мужчин, весьма уже пьяных для такого времени суток (было около часа пополудни), и одного сидящего ко мне спиной человека. Дамы были хороши собой и прилично одеты. Беседовали они тихо и, по-видимому, обсуждали свои женские проблемы. В отличие от дам, сидевших тихо и прилично беседовавших, двое нетрезвых мужчин разговаривали громко. Одеты они были очень неопрятно, даже грязно, и иногда из их пьяных ртов вылетали бранные слова, что очень резало слух. Первый – худощавый, постоянно издавал звук, будто отхаркивается, а его дружок, толстый, с пузом, похожим на пивную бочку, время от времени заливался идиотским смехом.
Некоторое время спустя ко мне подошла официантка. Я заказал какой-то суп, отбивную и бокал вина. И не успела официантка отойти от моего столика, как послышался голос того толстяка:
- Эй, красавица, иди к нам, посидим, поворкуем!
- Извините, молодые люди, я, к сожалению, на работе, и нам начальство не разрешает общаться с посетителями, кроме как для принятия заказа,- спокойно, четко и лаконично, видя неадекватность мужчин, произнесла официантка.
«Ну, не успел я отойти от одного конфликта, а тут, и так некстати, назревает другой»,- промелькнуло у меня в голове. И я решил ни под каким предлогом не ввязываться в дело, которое ко мне лично не имеет ни малейшего отношения. Мне уже хватило одного разбитого носа на сегодня, второго мне не хотелось вовсе.
- А ты что, такая правильная?!- ещё громче и ещё беспардоннее прокричал толстяк.- Э-э-э, ты что молчишь, не видишь, я с тобой разговариваю!
«Вот и начинается…», - врезалась мне в голову.
- Я же сказала вам уже – нам запрещают. Пожалуйста, дайте мне спокойно работать, я вас очень прошу,- так же миролюбиво и непоколебимо сказала бедная официантка.
- Ты слышал?- ввинтил худой, видимо обращаясь к своему собутыльнику,- Ей, видите ли, запрещают. А кто же тебе, деточка, запрещает? Ну-ка, позови нам его сюда!- и лицо этого худощавого расплылось в мерзкой улыбке.
Воцарилось молчание секунд на десять. Официантка непонимающим взглядом смотрела на этих двух «мужчин»; на них же смотрели, уже взволнованные, дамы, тихо шушукаясь. Официантка, видимо, не зная, что сказать, тихо, почти себе под нос пробубнила:
- А Ильи Ильича сейчас нет в кафе, он бывает позже.
«Ну, придумала что сказать,- подумал я,- шла бы, да побыстрее ты на кухню, и дело с концом».
- Ну вот, а ты боялась. Тебе и запретить теперь некому, а мы ничего не расскажем. Правда, парнишка?- он (худой) посмотрел на меня и даже мне подмигнул. Я демонстративно отвернулся.
- Ишь, отворачивается… Но ты его не бойся, дорогуша,- обратился он вновь к официантке,- если он расскажет, мы ему уши оборвём. Правильно я говорю?- и он повернулся к толстому. Тот улыбнулся и кивнул внушительно головой.
Я чувствовал, как кровь пульсирует в жилах, то приливая, то отливая от головы. Я был вне себя от гнева, но сдержался и не проронил ни слова. И тут, весьма некстати, в разговор ввязалась одна из дам, доселе молчавшая:
- Господа, оставьте же, наконец, в покое эту девушку! Ведите себя прилично!
- А ты вообще молчи, лошадь намазанная, не лезь не в свое дело,- оборвал толстый и ударил по столу так, что вся посуда, стоявшая на нём, подпрыгнула.
- А вам бы следовало поднять две свои поганые задницы и проваливать отсюда ко всем чертям!- не выдержав более, довольно громко, баритоном, почти крича, вступил тот одиноко сидевший человек. Голос его мне показался знакомым.
«Ну, вот и началось! Ах, как всё это глупо и нелепо!»,- подумалось мне.
- О, надо же, и у этого голос прорезался!- буркнул худой.- Ты бы вообще молчал, а то тебе-то уж точно нос расквасим! Понял или нет?
- А ты попробуй! Что глазами захлопал? А ты, да, ты,- обратился он к официантке,- ты иди, да побыстрее, на кухню и если что, милицию вызови. Поняла или нет? Ну что ты стоишь истуканом, бегом на кухню… быстрее!- он встал и расправил плечи. Тут я увидел его лицо и обомлел. Это был тот самый странный парень Дмитрий, напоминавший своим видом Гоголя, которого я встретил в поезде в сопровождении очаровательной Ады несколько месяцев назад, когда ехал в N на новое место работы…
- Хорошо,- еле слышно от испуга проговорила официантка.
- А я говорю стоять здесь и никуда не уходить,- тоже вставая, уже с разъяренным лицом, отрезал худой. Вслед за худым поднялся и толстяк.
- Если хочешь, чтобы с тобой ничего не случилось, послушай меня и иди на кухню, не-ме-дле-нн-о!- с нескрываемой яростью крикнул Дмитрий.
Официантка покорилась и мигом шмыгнула на кухню, так, что никто и опомниться не успел, а Дмитрий прикрыл вход своим телом.
- Ну, всё, сопляк, ты нарвался,- потирая руки, произнёс худой, едва держась от выпитого спиртного на ногах.
- У него нож! У толстого!- взвизгнула одна из дам.
Я уже более не мог сидеть и тоже встал, повернулся к этому балагану лицом и выпрямился. Дмитрий, который, естественно меня, не помнил, увидя во мне помощника, ещё более стал храбриться и даже начал их ещё больше раздражать. Чему я, честно говоря, был не очень рад и в душе уже начал жалеть, что встал.
- Ну что, кто обещал мне нос расквасить? Ты или ты?- он показал сначала на худого, а потом на толстого.
- А как тебя зовут, сопляк?- как бы пропустив вопрос, осведомился худой.
- А тебе зачем?
- А так на всякий случай, чтобы знать, кого убил,- и опять идиотский смех, который подхватил и толстяк.
- Дмитрий Родин,- отрезал парень.
- Жаль тебя, Димочка, но придется тебе косточки поломать,- усмехнулся толстяк.
«Это конец,- подумалось мне,- конец». У меня потели ладони, а по телу била дрожь.
И только я успел подумать про «конец», как этот худощавый бросился на Дмитрия, ударил его несколько раз по лицу кулаком и, надавив на него своим худым телом, повалил на пол и упал сам. Дамы оглушительно завизжали, выскочили из-за стола и, прижавшись друг к другу, забились в дальний угол кафе. Те двое на полу уже опрокинули несколько столов и били друг друга с неистовой силой. Время от времени были слышны звонкие хлопки, которые происходили от сильных ударов по лицу кулаком. Только я успел опомниться, как мой взгляд упал на толстого, который и вправду достал нож. Мерзкий толстяк с серьезным холодным лицом приближался к парочке на полу. Я рванул на него, с тем только, чтобы выбить нож. Тот, заметив это, не смотря на нетрезвость, как-то сориентировался и умудрился левой рукой оттолкнуть меня так, что я с силой отлетел от него чуть ли не на метр и, ударившись головой о стену, сполз по ней вниз. В глазах стало темно, и я потерял сознание. Не знаю, сколько меня не было, но очнулся я от едкого запаха, резко ударившего мне в нос, и первое, что я увидел, было испуганное лицо той официантки с ватой в руках. Кругом суетился народ: милиция, повара. Две дамы что-то кричали. «Неужели убили?»- первая мысль, пришедшая мне в голову. Я более не мог лежать и путём неимоверных усилий поднялся на ноги.
- Дмитрий? Да?- я забыл от волнений, как его зовут. Он кивнул головой.- Ты живой? - закричал я, увидев, Родина, сидящего на стуле с перебинтованной головой и кровоточащим носом; его лицо больше походило на фарш, на кровавое месиво.
- Живой. Прости, не могу говорить, голову больно.
Он и впрямь не мог говорить, видимо, травма была серьёзная. Тут рядом подвернулся доктор. Да, совсем забыл сказать: повар, находившийся на кухне и слышавший, что начинается конфликт, тут же вызвал и милицию, и скорую помощь. Я тут же у него поинтересовался состоянием здоровья Дмитрия. Он сказал, что серьёзных травм нет (это сообщение очень успокоило меня), «через месяц будет как новенький», но ему нужен постельный режим и обязательно. Ещё он сказал, что нам можно будет уходить только тогда, когда составят милицейский протокол. «Хорошо, хоть в отделение не ехать; этого ещё не хватало,- подумалось мне».
Нас опросил лейтенант, т.е. меня, Родина, двух дам и официантку. Из речи официантки мне стало известно, что обморок мой продолжался около пяти минут. Со слов составили протокол и разрешили всем уходить, сказав только, что вызовут нас в отделение к следователю немного позже, когда разберутся с теми двумя, как они выразились, «пассажирами», которые к тому времени были уже в участке.
