Александр Торин - Мы-русские, других таких нет
– Извините, – я принял защитную позу, – Я не люблю печенье. Я вообще не ем сладкого.
– Как вам не стыдно! Как вы смеете! – Это перешла в наступление мамаша-родительница, до сих пор скрывавшаяся в тени моего гаража. – Какой пример вы подаете молодежи… И такие люди вселяются в наш район! Позор!
– Позор, – взвизгнул толстенький китаенок с очках с выпуклыми линзами и захлопал глазками.
– Вы в чем-то правы, – невольно согласился я. Здесь я был необъективен. Вспомнил я в тот момент Володю Чумакова, с которым учился в школе. Убейте меня, но он был вылитый этот американский китаенок. Толстенький, монголоидный и в очках, над ним в школе издевались, словом, проникся я вдруг к этому очкарику сочувствием. – Шесть долларов. Сдачи не надо. Спасибо. Боже, храни Америку. – И захлопнул дверь.
Работа не клеилась, трудовой энтузиазм куда-то пропал, а вместе с ним испортилось настроение. К тому же, кофе за время моих объяснений со скаутами остыл и стал невкусным. Я рассеянно перевернул несколько страничек, закурил сигарету, и начал раздражаться.
– Черт бы их побрал, – я раздосадованно потер лоб. Самое противное в работе, требующей сосредоточения – отрываться. Бывает, только включился, проник в спрятанную от смертных суть, летит страничка за страничкой, приоткрывается небесный астрал, а тут появятся вот такие… Позвонят в дверь…
И пришлось мне идти на кухню, кипятить чайник, заваривать свежий кофе и нервно курить. Наконец, творческий процесс снова запустился. Впрочем, продолжалось мое счастливое состояние весьма недолго – каких-нибудь полчаса. Мой хрупкий, но постепенно становящийся гармоничным внутренний мир, был безжалостно разрушен возбужденными детскими криками, которые проникали в комнату через окно. Я прислушался, что еще мне оставалось делать?
– Левее. Еще левее! Натягивай веревку – в голосе руководителя прорывались басовые нотки.
– Да не могу я, – чуть не плача отвечал ему тоненький, совсем детский голосок.
– У скаутов не бывает такого, чтобы они чего-нибудь не смогли! Тяни сильнее, вместе с друзьями.
– Тяну, не получается…
– Значит, ты недостоин быть младшим скаутом.
– Я достоин! – детский голосок начал всхлипывать.
– Это что еще за сопли в наших рядах? А ну-ка, взялись! Старайся всегда, пытайся везде, до последнего дня. Тяни, и никаких проблем…
– Вот лозунг мой и солнца, – с ужасом произнес я, задумавшись о проблемах художественной детской литературы на русском и английском языках.
– Ура!!! Получилось!
– Я же тебе говорил, – в голосе старшего, и начинающего басить, слышалась какая-то фальшивая бравада, и одновременно неуверенность в собственных словах. – У скаутов всегда все получается. Поправь сейчас же галстук. Тоже мне, младший брат. Мы должны быть примером. Сейчас отряд придет, будем палатки ставить.
– А можно мне спать с тобой, в одной палатке?
– Нельзя. Младшие спят с младшими. Таков закон скаутов.
– Ну, пожалуйста… Я очень хочу. Я… Я…
– Будешь спать с Джеком и с Шаном.
– Ну я тебя умоляю… Ну что тебе стоит!
– Молчать! Младший кандидат в члены скаутской организации, равняйсь, смирно!
Я с легким испугом выглянул в окно. За соседским забором, высотой мне с грудь, в землю был вбит бамбуковый кол, напомнивший мне осиновый. Кол был расперт бельевыми веревками, вершина его логически завершалась звездно-полосатым американским флагом. Около древка стоял долговязый парень совершенно китайской внешности в скаутской форме, а рядом с ним вытянулся по стойке смирно тот самый трогательный очкарик, из-за которого я купил ненавистное скаутское печенье.
– Ну да, ну конечно, флаги будем поднимать, – мрачно пробурчал я, еще не подозревая, какие испытания готовит мне судьба. – Хорошо, давайте я вам вымпел победителя социалистического соревнования на антенне подвешу…
Вымпел этот, запавший мне в душу, я на прошлой неделе обнаружил в магазине антиквариата под названием «Бомбейская Кампания». "Победителю социалистического соревнования цеха номер пять плодоовощной базы двенадцать Краснопресненского района города Москвы товарищу Воробьеву от первого секретаря городской партийной организации тов. Гришина».
Нет, работать в первый, один из пяти, драгоценный день отпуска, мне, по-видимому, не было суждено.
– Правее. Вместе, вместе тяните. Забивай, забивай…
День, скорее всего, был потерян бесповоротно и окончательно. На соседнем участке, за забором, на моих глазах разбивался палаточный лагерь. Человек десять в рубашечках со столь печально знакомыми мне галстуками и пилотками, таскали металлические трубки, молотки, и, стена к стене, возводили все новые палатки.
– Четыре, пять, – Черт побери! Я насчитал пять палаток, и почувствовал предательскую головную боль.
Отряд, строиться! – неожиданно рявкнул долговязый парень. – Смирнаа!
Приготовиться к подъему флага!
– Па-ра-ра-ра – ра-ра! – пропел горн. Впрочем, флаг застрял, недоехав до вершины, видимо, зацепился за сучок.
– Скауты… – Долговязый откашлялся. – К библии! Сегодня мы читаем отрывки из книги Генезиса, страница пятьдесят три.
– И испепелю тебя и города народа твоего небесным огнем!
– Скаут Джаоронг!
– Я! – Толстенький мальчик в очках вытянулся по стойке «смирно».
– О каком народе идет речь?
– О ревизионистах и предателях с севера, погрязших в грехах и коррупции. О тех, кто примазался к коммунистическому движению, но, на поверку, оказался лживым шакалом.
– Правильно, скаут Джаоронг! Что говорил о них великий председатель Мао?
И тут очкарик разразился длинной цитатой на китайском языке.
– Скауты! Равнение на знамя! – Рявкнул старший брат.
– Ра-ра-ра, ра-ра, ра-ра! – Раздалась громкая речевка, я уже не разобрал, по-английски или по-китайски. Чем угодно клянусь, она мне напомнила как две капли воды стихотворение «Кто шагает дружно в ряд, пионерский наш отряд».
Но когда два долговязых подростка в шортиках и галстуках с важным видом пронесли мимо стоящих под звездно-полосатым флагом и отдающих пионерский салют детей красно-звездчатый китайский флаг, я потерял чувство реальности.
– Идиоты, – я тихо застонал.
– Ра-ра-ра-ра, ра-ра – ревело за забором.
– Эй, – в отчаянии взревел я. – Скауты! Побойтесь Бога и председателя Мао!
– Ра-ра-ра-ра, ра-ра, – речевка вяло скисла.
– Мама! – Замычал старший скаут. – Сосед нам мешает.
– Эй, мистер, – в поле моего зрения появилась пожилая женщина. – В чем дело?
«Хунвейбинка» – мгновенно понял я. – Извините, – я попытался быть вежливым настолько, насколько мог. – Вы бы не могли заниматься всем этим немного потише…
– Почему это? – Хозяйка перешла в наступление. -Вам должно бы быть стыдно! И вообще, как вы смеете мешать нашим детям? – Слово «нашим» было нарочито подчеркнуто. – Кстати, мистер, это – наша частная собственность. Если вы посмеете еще раз нас побеспокоить, мы вызовем полицию.
– Извините, я собственно, – мне стало неловко и противно одновременно. – Нельзя ли… Ну хоть немного потише.
– Нельзя! – Хунвейбинка развернулась ко мне спиной и оскорбленно вошла в дом.
– О, Господи, – взревел я. – Нет мне спасения. Почему я попал в эту сумасшедшую страну непуганных идиотов? Почему эти плоды культурной революции живут в собственном доме, разводя всякую социально-незрелую ересь? За что караешь ты меня?
– За грехи, – ласково пропел внутренний голос, и я понял, что вдохновение ко мне сегодня уже не вернется. По этому поводу я решил окончательно погрязнуть в грехах, и поехал к любимой девушке, у которой задержался до пол-второго утра. Вернулся я домой пахнущий коньяком, в мятой рубашке и совершенно вдохновленный, сел за письменный стол, и, поглядев на рукопись, почему-то оказался в длинном школьном коридоре из моего детства.
Снилось мне детство, причудливым образом смешанное с отротчеством и юностью. Меня исключали из состава пионерской организации за употребление коньяка и курение в школьном туалете. Нет, курить я курил, признаюсь, но вот коньяка в те годы не употреблял, разве что портвейн «Три семерки». Вот уже выстроились в ряд пионеры, презрительно смотрит на меня директриса, она поджала губы и сейчас…
– Погодите, – смеюсь я. – Я уже взрослый. Более того, я живу в Америке и вы меня исключать не имеете никакого права. С курением, правда, у них и здесь проблемы, но, честное слово, я курю только у себя в садике и в автомобиле. Я понимаю, что отравляю окружающую среду, но…
– Ха-ха-ха, – смеются пионеры.
– Честное слово, я здесь уже несколько лет. Не верите – посмотрите, за углом моя машина стоит, вот ключи. Разве в наши времена у советских граждан были такие машины? – Аргумент этот представляется мне убийственно убедительным, и я радостно усмехаюсь.
– Ты, – директриса задыхается от негодования. – Ты продался империалистам. За тряпки, за Кока-Колу! За автомобиль! За пачку сигарет «Кэмел»! Позор!
