Ирина Лобановская - После третьего звонка
— Размечтался! Кретин! — обозлилась невыдержанная Тата. — Вечно придуриваешься!
— С этим не поспоришь, — охотно согласился с ней Виктор. — И разве тебе до сих пор неизвестно, что каким я был, таким я и остался? Хотя ничто не вечно под луной, Татка! И вдруг в один прекрасный день я неожиданно поумнею!
— Ну, это вряд ли! — безапелляционно объявила Тата. — Горбатого могила исправит! А мечтать не вредно.
— Нет, ты все-таки действительно здорово огрубела, Татусик, — вздохнул Виктор. — Видимо, наше общество, особенно мое, на тебя шибко дурно повлияло. Парировать научилась, язвить, пускать шпильки! А девушка должна быть нежной и ласковой, словно предрассветный цветок, когда на нем еще не высохла ночная летняя роса и испуганно дрожит прозрачными капельками, отражая синее небо и зеленую траву.
— А как насчет стихов? — заинтересовалась Татка. — По ночам не пишем? Бумагу пока не переводим?
— Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда,
— прочитал Виктор и отложил кисть в сторону.
Татка изумленно открыла рот.
— Ты стихи мои требуешь прямо…
Как-нибудь проживешь и без них,
— категорически заявил ей Виктор и добавил:
— Подумаешь, тоже работа, —
Беспечное это житье:
Подслушать у Музы чего-то
И выдать шутя за свое,
А после подслушать у леса…
— и осекся, замолк, вспомнив лес, избушку на курьих ножках, Таню…
Что случилось с ней, с этой ненормальной?
— А я думала, ты только дурацкие песенки можешь цитировать, — удивленно заметила Тата. — И уж никак не рассчитывала на Ахматову.
— Меньше думай, — посоветовал Виктор. — Моя любимая поэтесса, между прочим. И потрясающая женщина, заметь! От ее портрета в синем у меня просто дрожь в коленках.
Вечером он позвонил Тане. Мама сказала, что она еще не возвращалась из института. Перезвонил через час. Отец сообщил, что ее пока нет дома. Круглая сиротка!
Наконец в одиннадцатом часу трубку взяла Таня.
— Поздно шляешься! — доложил ей Виктор.
— Дело житейское! — в тон ему отозвалась Таня. — Что нового?
— Выучил новый стишок, — сказал Виктор. — Вот послушай:
Мы живем, точно в сне неразгаданном,
На одной из удобных планет…
Много есть, чего вовсе не надо нам,
А того, что нам хочется, нет…
Перехожу к настоящей поэзии, как ты мне в воскресенье приказывала!
Таня немного помолчала.
— А кто это? — озадаченно спросила она, не слишком обремененная колоссальными знаниями.
— Ага, будущая сценаристка, я-то думал, что ты начитанная девочка! "Как я ошибся, как наказан!" — обрадовался Виктор и тотчас сделал великодушный жест. — Впрочем, нельзя объять необъятного. Это Северянин. А что нового у вас, мадам? Вы не забыли о назначенной на завтра встрече?
— Я завтра не могу, — сказала Таня.
— Если тебе мама не велит, мы можем не целоваться, а заниматься чем-нибудь другим, не менее увлекательным, — не растерялся Виктор, но в висках противно заныло.
— Витя, перестань! — попросила Таня. — Мне трудно тебе объяснить, но ничего не получится…
— Значит, тебе опять трудно мне что-то объяснить? Можешь не объяснять! — не выдержал и озлобился неопытный в сфере дипломатии Виктор. — Спокойной ночи!
Он со всей силы ударил по рычажкам отбоя. Как они только не сломались!.. Потом он позвонил Татке и сообщил, что в среду, а может быть, и в четверг, на занятия не придет: дела. Если сможет, пусть она его отметит как присутствующего.
— В пятницу ждать? — осведомилась Тата.
— "Только очень жди", — попросил Виктор и бросил трубку.
Теперь предстояло узнать адрес этого проклятого ВГИКа…
Танину аудиторию Виктор разыскал без труда. Мимо пробегали довольно импозантные ребята и премиленькие девушки, видимо, будущие кинозвезды. В другое время Крашенинников занялся бы их изучением, но сейчас ему было не до того. Наконец он высмотрел Таню, бредущую чересчур невесело и одиноко в толпе своих жизнерадостных однокурсников, суетливых, как вермишель в кипящем супе.
— Привет! — сказал Виктор, преграждая ей путь.
— Что ты здесь делаешь? — изумилась Таня, забыв отреагировать на приветствие.
— "А день был какой? Среда!" — вразумительно ответил ей словами любимого барда Виктор. — И мы с тобой едем сегодня в лес! Не понимаю твоего удивления. "Вчера говорила, навек полюбила, а нынче не вышла в назначенный срок".
— Никуда мы не едем! — сердито возразила Таня. — И я уже тебе все популярно как раз вчера объясняла!
— Не объясняла, а скучно талдычила, что это очень трудно объяснить. Ты вообще зануда! Пошевели своей бестолковкой! Ради чего я, идиот, пилил к тебе сюда в твой паршивый институт на край света? И потом торчал здесь целый час, как Витя на распутье? Чтобы снова выслушивать твои глупости? Нет уж, дудки! А необъяснимых явлений на Земле не бывает, Танюша! — он ловко отвел Таню в сторону от непрерывно снующих вокруг надежд отечественного экрана. — Поэтому давай по новой с тобой рассуждать. Ты так проворно успела завести себе другого хахаля?
Таня оскорбленно поджала губы.
— Ах, нет?! Большая неожиданность и нечаянная радость! — Виктор загнул один палец. — Значит, первое объяснение у нас отпадает! Чудненько! Это меня вполне устраивает. Ты заболела? — он окинул ее взглядом. — Непохоже, выглядишь одурительно, — и загнул второй палец. — Что-нибудь случилось дома? Безумные страдания по поводу навсегда утраченной девичьей чести? Или нечто подобное? Но, к сожалению, Танюша, это все равно рано или поздно должно было случиться, уж поверь моему жизненному опыту.
Таня с трудом удержалась от смеха.
— Убоище! — сказала она. — Ты невыносим!
Наконец-то заговорила, обрадовался Виктор.
— В общем, выразительно! — одобрил он. — Значит, и здесь у нас все в порядке? Мама уверовала, что ты в субботу заночевала в общежитии у тутошней Брижитт Бардо? Тогда в чем же дело?
— Витя… — начала Таня и вдруг покраснела, как спелая помидорка. — Ты просто невозможный, Витя! Привязался, как кашель…
— Спасибо за сравнение, — поклонился Виктор. — Звучит довольно впечатляюще. Но не радует.
И тут Танька заревела. Слезы у нее закапали странно — все у нее не по-людски! — брызнули отовсюду. В одно мгновение бледная мордашка стала мокрой, и теперь намокал воротничок кофточки, предательски темнея больше и больше.
— "Что-то кони мне попались привередливые", — пробормотал Виктор и решительно скомандовал: — Отбой! Прекратить немедленно! И вытереться насухо! У тебя платок-то имеется? Могу свой подарить, чистый. Когда "слух обо мне пройдет по всей Руси великой", толкнешь его за бешеные деньги. А с утра нужно слушать по радио марши — очень повышает жизненный тонус.
Он вытащил из кармана платок, но Таня уже торопливо, всхлипывая навзрыд, вытиралась ладошками и шарфиком, не глядя на Виктора. Тогда он молча взял ее за рукав, крепко ухватив повыше локтя, и повел к выходу. Она шла не сопротивляясь, доревывая по пути остатки слез. Внизу Виктору каким-то чудом, по наитию, удалось сразу найти пустую аудиторию, втолкнуть туда Таньку и закрыть дверь с помощью стула.
— На сегодня занятия кончились! — сообщил он, усевшись и величественно скрестив руки на груди. — Все женщины истерички, и ты, родная, увы, не исключение. Ну, ладно, в нашем распоряжении имеется не более каких-нибудь десяти, от силы пятнадцати минут на выяснение отношений, потому что дальше, боюсь, местные Мастрояни начнут ломать дверь. Итак, выкладывай быстро и толково: почему ты ревешь, что случилось и в чем моя вина? Я пока ее за собой не ощущаю.
Таня тоже села и закрыла ладошками лицо. Ладошки были ничего себе, острые от длинных ногтей и вполне подходящие для какой-нибудь картины Виктора. Надо учесть на будущее.
— Витя, — пролепетала Таня, — я не знаю, что случилось…
— Не знаешь? — Виктора передернуло. — И поэтому ревешь?
Он тяжко вздохнул и посмотрел в окно. Ну, хорошо, пусть она никогда ничего не знает, это прекрасно, она ненормальная, но что с ней делать дальше? И с собой заодно…
— Не знаешь? — медленно, стараясь не сорваться, повторил он. — Мрак! Ты, безусловно, хочешь, чтобы я овладел всеми нюансами и тонкостями мудреной работы следователя. В твоих словах явно чего-то недостает, Танюша, заметь! Боюсь, что логики. Но у вас ее, очевидно, не преподают.
Дверь тихонько потянули из коридора.
— Таня! — ультимативно сказал Виктор. — Давай рассуждать серьезно, все шутки в сторону: объясни мне, наконец, только в темпе, в чем все-таки дело! Видишь, к нам в дверь уже ломятся твои сокурсники или преподаватели, что еще хуже. Для чего ты капризничаешь? Это типично женское поведение.
