Эдуард Пашнев - Человек в коротких штанишках
Пояс
– Да что же это такое делают с девочкой? – сказала баба Ната. – Я пятерых детей воспитала и трех внуков вынянчила и никогда у меня ничего подобного не было. Разве так можно?
Ее сухонькая фигурка выражала непонимание, губы были поджаты. Она осуждающе покачала головой и мелкими шажками прошла за ширму. Минут через десять она появилась оттуда в своем выходном платье с перламутровыми пуговицами и с чемоданчиком в руке.
– Ольга, я поеду на Никитинскую.
– Зачем это? – удивилась моя жена.
– Поживу там, Валентине помогу по хозяйству. За Аллочкой присмотрю, – виновато ответила бабушка.
– Всегда вы не вовремя придумываете, – рассердилась Ольга. – Вы же знаете, что эта неделя у меня трудная. Я не могу заниматься завтраками и обедами.
– Не держи меня, Ольга, пожалуйста, – попросила бабушка.
– Конечно, Бабулия, поезжай, – сказал я.
Ольга промолчала, и баба Ната, воспользовавшись паузой, юркнула в коридор.
Я не знаю, о чем думала моя жена в этот момент, а я вспоминал о том, как бабушка писала мне письма в Москву. Ей было восемьдесят два года, когда я учился на первом курсе. Во время каникул бабушка отвела меня в сторону и, конфузясь, попросила купить ей букварь. Меньше чем через полгода она научилась различать буквы, и я стал регулярно получать письма, начертанные огромными печатными каракулями, с чудовищными ошибками. Но для меня не было ничего дороже этих писем. В восемьдесят два года она выучилась грамоте, чтобы переписываться с внуком, подавать ему советы и узнавать без посторонней помощи, как он живет один в большом городе. Сейчас ей было девяносто лет, и она, озабоченно помахивая маленьким чемоданчиком, помчалась выправлять жизнь правнучки.
Ольга сидела и сердилась на бабушку, а я думал об удивительной связи между людьми старыми и молодыми, маленькими и большими, и мне все сильнее и сильнее хотелось написать об этом книгу. Но я не знал, будет ли у меня когда-нибудь для этого возможность.
Бабушка вернулась домой так же неожиданно, как и ушла. Вид у нее был странно виноватый, выходное платье с перламутровыми белыми пуговицами потеряло свою элегантность и строгость, потому что было вместо широкого пояса с шестью золочеными дырочками было подпоясано тесемкой.
– Бабушк, а где же твой пояс? – удивился я.
Она засуетилась, ответила неохотно:
– Куда-то задевался. Аллочка, наверное, спрятала.
– Что это вы так быстро вернулись? – подозрительно спросила Ольга.
– Я вспомнила, что мне должны принести пенсию, – сказала бабушка и перевела разговор на другое: – По дороге я зашла на базар, купила цветной капусты. Пожарить на ужин?
Мы не стали ее больше ни о чем расспрашивать.
– Завтра сходим, узнаем, что там произошло, – шепнула мне жена.
Мы договорились встретиться после работы у кинотеатра, чтобы вместе навестить нашу непокорную девочку. Но в полдень вдруг раздался телефонный звонок, и Ольга грустным голосом сказала:
– Я не пойду.
– Почему?
– Боюсь, увидит меня и испугается. И как я, умная женщина, допустила такую глупость – стала раздевать девочку, чтобы доказать ей, что каждый должен честно относиться к своим обязанностям? Ведь для ребенка достаточно того, что он видит, честно или нечестно относятся к своим обязанностям его родители. Лучшего примера не придумаешь. Так ведь?
– Так, но почему ты не хочешь идти? Она уже давно забыла.
– Нет, нет, – сокрушенно ответила Ольга. – Ты не понимаешь. Тут есть одна тонкость. Она была убеждена, что я хотела ее голой выгнать на улицу. Ты зайди ко мне на работу перед тем, как пойдешь на Никитинскую. Я купила ей вязаную шапочку с двумя помпонами. Передашь и посмотришь, как она примет. Если обрадуется, тогда позвонишь, и я подъеду. Вызову такси и через пять минут буду.
– Послушай, что ты выдумываешь, – разозлился я. – У детей каждый день новое событие. Она давно забыла.
– Пойми же ты, я не хочу ее потерять, – сказала с досадой жена. – Я не хочу закреплять неприязнь, которая сейчас есть в ней ко мне. Если тебе трудно заехать за шапочкой, так и скажи.
Мне было нетрудно. Я, можно сказать, с удовольствием заехал за шапочкой и потом всю дорогу злорадно думал в такт дребезжащему трамваю о том, как осмотрительны становятся взрослые, когда выясняется, что они могут потерять любовь и уважение маленького человека. Шапочку купила и будет сидеть у телефона в ожидании того, как Алла примет подарок через посла.
Но вручить сверток мне не пришлось.
– Никаких подарков! Никаких шапочек, – громко сказала баба Валя.
Алла, увидев меня, обрадовалась, но суровые бабушкины слова помешали ей, как обычно, подбежать и повиснуть на мне. Она издалека поздоровалась со мной и спряталась в своей комнате.
– Что еще стряслось? – скучно поинтересовался я.
– Пусть она тебе сама расскажет, бессовестная. Маму свою обидела так, что та расстроенная на работу пошла.
– Сказала что-нибудь нехорошее?
– Плюнула. Она у нас теперь плюется, как верблюд. Она дождется, что я поднимусь и уеду в Астрахань жить к Иринке и тете Броне.
– Не надо, баба Валя, не сердись. Со всяким может случиться, – начал я ее успокаивать.
– Да? – иронически спросила она. – Ты бы посмотрел, как она вчера с бабой Натой поступила, тогда по-другому заговорил бы. Что-то ей не понравилось, и она заявила бабе Нате: «Уходи!» Та, конечно, обиделась. «Хорошо, я уйду», – и пошла к двери. Тогда эта маленькая тиранка забежала, загородила дорогу и заявляет: «Я говорю, в ту комнату уходи, к куклам».
– Правильно, – обрадовался я. – Она ее не прогоняла, а приглашала играть в другую комнату.
– Да? – опять спросила баба Валя. – Если ты ничего не понимаешь, то я не виновата. Защитник нашелся.
Я смущенно замолчал, заглянул в комнату, где спряталась моя племянница. Глазенки у нее забегали, когда она встретилась с моими глазами, плечи сжались.
– Аллочка, зачем же ты так обижаешь хороших людей?
Я подошел, выпрямил ей плечи и тут увидел на гвозде почти под самым потолком пояс бабы Наты с шестью золочеными дырочками.
– Нашелся? – обрадовался я. – Зачем вы его повесили так высоко?
– Он висит здесь, чтобы она знала, – объяснила баба Валя, входя к нам. – Она вчера довела всех до того, что баба Ната сняла пояс, протянула мне и попросила выпороть твою прекрасную подружку.
– Я его все равно спрячу, – мрачно пообещала девочка – Все уйдут, а я возьму и спрячу.
Пояс был повешен над кроватью Аллы с таким расчетом, чтобы она его видела, а достать не могла.
– Значит, первое, что радует ей глаза, когда она просыпается, это орудие порки? – спросил я.
– Да, – жестко ответила баба Валя. – Пусть помнит. Нас тоже учили ремнем.
Я ушел в плохом настроении. Дома в Березовой роще минут пять я не отвечал на вопросы Ольги и бабы Наты. Я накапливал в себе побольше злости и, когда молчать больше было нельзя, спросил, словно выстрелил из пистолета:
– А что же ты нам не все сказала про свой пояс?
– Как не все? – тихо сказала баба Ната, и половник в ее руке дрогнул.
– А так… Оказывается, твой пояс вовсе не потерялся. Ты сама сняла его… Ты же сама предложила выпороть Аллочку своим ремнем… Что ты так на меня смотришь?
Бабушка смешалась, задвигала взволнованно морщинистыми щеками.
– Кто тебе сказал? Валентина?
– Да. Кто же еще?
– А что же она тебе не сказала, что она попросила его у меня. Она сказала: «А ну-ка, баба Ната, дай твой пояс, сейчас мы выпорем ее».
– И вы, конечно, дали? – сказала осуждающе Ольга и отодвинула от себя тарелку с борщом.
– Дала, – виновато заморгала бабушка.
– Теперь твой пояс висит у них на ковре, как устрашение, – мрачно сообщил я. – Как Дамоклов меч над головой ребенка.
– Она же его спрятала.
– Нашли и повесили.
– Да зачем же они это сделали?
Баба Ната ужасно огорчилась.
– Вот, – сказала Ольга. – После этого она будет вас любить. Ждите.
Мы поели первое, а второго не дождались. Стукнула внезапно дверь в коридоре, Ольга пошла посмотреть, что там такое, и увидела на лестнице удаляющуюся бабушку.
– Наталья Елисеевна, вы куда?
– За поясом.
– Подождите. Узнайте там, отдали ей шапочку с помпонами? И что она сказала.
Баба Ната ничего не ответила и не обернулась. Она очень спешила. А в это время на Никитинской назревало новое событие.
Алла подтащила к своей кровати стул, взгромоздила его прямо на одеяло, подперла с двух сторон подушками и полезла за поясом. Грохот падающего стула и звонок раздались одновременно. Мама Рита побежала открывать дверь, а баба Валя ринулась в спальню. Пронзительный крик и затем плач всколыхнули сонную тишину в квартире. Мама Рита открыла бабушке дверь и тоже кинулась в спальню.
– А мне не больно, не больно, – повторяла девочка, не выпуская пояса бабы Наты из рук.
– Где ушиблась, где? – подхватила ее испуганно с пола мама Рита. Она торопливо ощупывала дочь и старалась заглянуть ей в глаза.
