Гюнтер Гейгер - Улица Марата
— Конечно, придет, — ответила она.
Дело в том, что я подарил сибирячке фирменные лиловые штаны из сэконд-хэнда, которые я прихватил с собой вместе с другим барахлом — юбками, блузками и колготками, чтобы соблазнять русских женщин. Штаны оказались ей велики, но она заверяла, что их можно ушить. Она их оставила у нас, но обещала вернуться.
Елену я надыбал у известной советской писательницы Нины Садур, которую мы посетили с Ларисой и Вельмой. Нина была сибирячкой, жившей на Гоголевском бульваре. У нее в гостях находился еще похожий на хиппи карлик, представившийся критиком «Литературной газеты», он коллекционировал книги Бертольда Брехта. Меня это не интересовало. Я занимался исключительно современной литературой.
Нина Садур была энергичной теткой, безостановочно моловшей всякий бред. Все говорили по-русски, и только Вельма Кишлер, иногда бросала мне несколько переведенных на немецкий язык слов, словно кость собаке. Поэтому я сидел в углу и дулся, дополнительно надуваясь вином и водкой.
В тот вечер я увидел Елену. Темные длинные волосы, крутой лоб и лишенное всяких эмоций лицо. Она была художницей. Ее картины, фотографии которых она мне показала, были весьма любопытны. Странные шизоидные мотивы. Они мне приглянулись. Я пообещал ей опубликовать их в своем журнале.
После того, как мы выдули все запасы спиртного, меня послали гонцом в гастроном, а Елену отправили показать мне дорогу. По пути она спросила меня очень серьезно:
— Russian women good?
Я утвердительно кивнул, что ее ужасно обрадовало.
Мы прошли через маленький сквер, в котором торчал металлический Гоголь. Я его сразу узнал по прическе каре, ведь именно это отличает его от других русских писателей. Художница завела меня в весьма приличный магазин с умопомрачительными ценами. Завидев мое смятение, она показала мне на грязный киоск на другой стороне улицы. Это было то, что надо. Здесь все было дешево. Я накупил сигарет и водки.
Я нежно взял ее за руку, и она покраснела.
Пьянка была в разгаре. Нина Садур зажала меня в коридоре.
Страстно, словно сибирская рысь, она впилась мне в губы. Все сидели на кухне. Поэтому мы с писательницей уединились в комнате. Повалив меня на пол, она распустила собранные в пучок серые патлы. Взор мой затуманился. Я не мог ей противиться. Она прекрасно знала свое дело. Ее жадные губы сомкнулись вокруг моего члена, оставляя на нем липкие следы гигиенической помады. Пальцами рук она перебирала мне яйца.
Приехав в Москву из провинции, она сделала блестящую литературную карьеру, а теперь хотела получить еще признание Запада. И она его получила, чуть не захлебнувшись им буквально всего через несколько минут. Теперь оно медленно стекало по ее подбородку.
Елена ушла с нами и с карликом из «Литературной газеты», который потом распрощался. Она шла к нам. Ей негде было жить, а у нас в квартире было три комнаты. В одной спал я, в другой — Вельма, а в третьей мы поселили Елену.
Но моя комната была проходной. Чтобы попасть к себе, ей нужно было мимо меня. Под утро я вошел к ней в комнату и полез к ней в спальный мешок. У нее было стройное тело. Она приехала в Москву попытать счастья, и сразу же его испытала.
Ее папа работал геологом на Сахалине, а ее тянуло в столицу.
— Если она продаст квартиру в Новосибирске, то в Москве она сможет купить только комнату на окраине, — сказала Вельма.
Я дал Ларисе Шульман за ее хлопоты сто баксов, которые она приняла с нескрываемой благодарностью. Еще сотню она получила от Вельмы за то, что организовала нам флэт.
Однажды мы гуляли с Еленой по улице Маяковского, изучая ассортимент стоящих вдоль дороги киосков и сравнивая цены. Местами разница была колоссальной. Одна и та же вещь могла стоить в разных местах на сто и даже на тысячу рублей дороже. Что-то было дороже, а что-то дешевле. Мы свернули на боковую улицу, присев на пенек спиленного дерева.
— Сигареты? — спросила Елена.
Я сунул ей пачку. С этой неприхотливой сибирячкой мне было общаться гораздо проще, чем с капризной Вельмой. Я уже знал всю ее подноготную, переводчица поведала мне всю ее историю.
— Ее муж был известным рок-музыкантом, гитаристом группы «Калинов мост», но страшным ленинолюбом, он повесился в день рождения Ленина.
— Почему ты мне сразу не сказала об этом, Вельма?
— Она просила тебе об этом не говорить.
Возможно, она опасалась, что это может меня от нее оттолкнуть. Знание — это власть. У нее была малая дочь, она показала мне ее фото. Она спросила меня, нужна ли она мне только для развлечения, или же у меня серьезные намерения. Она искала любви. Жарковский же и другие встреченные нею москвичи относились к ней как к шлюхе. Она спросила, женат ли я? Я не стал ей врать. Я был свободен. Больше она ни о чем не расспрашивала.
— Do you like Elena? — спросила меня Нина Садур на вокзале, отправляя в киоск за пивом.
Мы провожали писательницу в Саратов на читки. Она звала меня с собой, но я не поехал. Приключений и соблазнов хватало и без того.
Елена Целкодранова вернулась от Жарковского через несколько дней. Вельмы как раз не было дома. Я быстро раздел беспутную женщину. Она не противилась. В постели она не задавала вопросов. На следующий день она съездила к Жарковскому, чтобы с ним объясниться.
После этого мы сидели на кухне, и она гладила мои ноги, словно пытаясь загладить свою вину, давая понять, что я был ей важен, а Жарковский нет, что это было всего лишь ничего не значащее приключение.
Теперь мы трахались напропалую. В постели Елена проявляла довольно мало эмоций, позволяя делать с ней все, что я хотел, лишь в заключение полового акта, когда я с криками кончал, ее дыхание становилось чаще. Но постепенно она становилась активней. Она удовлетворяла меня орально и давала мне полизать свою жопу. После разрыва с Жарковским Елена окончательно поселилась у нас.
Теперь я платил за нее в метро, когда мы куда-нибудь вместе ездили. Я покупал ей сладости, поскольку в России я чувствовал себя богачом. Тем не менее, в Москве я расходовал не меньше денег, чем в Вене.
С нами в квартире жили мыши и крысы. По ночам они кодлили на кухне. Еду они добывали себе со стола или из мусорного ведра, которое по утрам мы часто находили перевернутым, а его содержание разбросанным по полу.
Однажды мы нашли торчащий в стене рыбий скелет, который какой-то крысак очевидно пытался втащить себе в нору. Мы приноровились хранить продукты на верхних полках, куда не могли забраться наши питомцы. Днем они отсыпались, но по ночам творилось нечто невообразимое. Они топали, пищали, скрипели зубами, иногда заскакивая даже к нам в комнаты.
Однажды я почувствовал у себя в паху некую теплую волосатость. Это не могла быть Елена, поскольку ее не было в тот момент в комнате. Меня обуял ужас, у этих тварей не осталось никакой совести! Только яд способен был их остановить, однако мы не желали идти на такие крайние меры.
Одну крысу Вельма обнаружила днем.
— Она была такая мерзкая, такая жирная, фу! Представляешь, она сидела в моей комнате и копалась в моем рюкзаке.
— Что? — удивился я.
— Да, а яблоки были разбросаны по полу. Она искала себе еду.
Крысы ничего не боялись, они вели себя как хозяева квартиры. Мы были их гостями. Во время нашего двухнедельного пребывания на Маяковской я часто заставлял Елену мыть меня мылом и тереть мочалом, панически боясь подцепить паразитов.
Больше всего я опасался заразиться русскими клопами, этими мелкими мерзкими тварями, о которых я знал из книг Хайнца Конзалика, повествующих о злоключениях немецких военнопленных в России, у меня даже возникла связанная с этим страхом мания преследования. Я же мог наградить ими своих женщин, отяжелив этим свою чистую совесть.
По утрам я похмелялся зеленым чаем, в то время как Вельма предпочитала пиво. Еще я полюбил квас. Вельма же вовсю уплетала соленые огурцы, а еще бананы и яблоки. Она любила хороший хлеб и хороший кофе.
— Вельма, тебе было бы неплохо стать австрийским атташе по культуре в России, — говорил я.
Она была молода и любила общаться с художниками. Однажды она уже организовала в Вене выставку минской живописке Илоне Бородулиной и еще одному питерскому графику, теперь мы собирались выставить работы Елены.
9. УЛИЦА МАРАТА
После четырнадцати дней тяжелейших попоек с редакторами, литераторами, художниками и прочими деятелями культуры, мы оставили Москву.
Маленькая девочка в купе не захотела лежать напротив меня на верхней полке, поменявшись местами с матерью. У меня был опустившийся вид. Без своего пиратского платка я был похож на Хрущева. В полутьме вагона вид подобного головореза наводил на ребенка ужас.
В Москве мы побывали на презентации книги Санчука, организованной Ларисой. После ежедневных возлияний даже зеленый чай по утрам не помогал при ликвидации похмельных синдромов от пива и водки. Это был мой третий визит в Россию. В первой поездке я не просыхал, во второй пил сдержанно, в третьей снова сорвался. Во всем были виноваты ебаные художники.
