Николас Блинкоу - Манчестерская тусовка
Он снова пожал плечами и вышел с бутылкой «Перно» в руке.
Джейк выбрал окольный путь через ванную. Посмотревшись в зеркало туалетного шкафчика, он увидел, что его зализанные назад волосы взъерошились и торчат над лбом черной копной. Хм, пожалуй, так ничуть не хуже. Уронив взгляд на умывальник, Джейк увидел, что кто-то оставил там бутылочку «попперс». Он сделал два быстрых глотка «Перно», открутил пробку от бутылочки и как следует затянулся. Амил[29] снова привел в действие утихающий было амфетамин. На этот раз Джейк уже не смеялся, но почувствовал сильное возбуждение. Он подумал, что, пожалуй, пойти вниз и елозить с Ребеккой по дивану, пытаясь понять, чего она от него хочет, или, что еще хуже, чувствовать себя виноватым за то, что он ничего ей не говорит или не слушает, — нет, только не это. Слишком медленная игра для славного Билли Уизза.
Дверь ванной комнаты распахнулась, и на пороге появился Домино — только что оправившийся от своего предполагаемого диабетического ступора, но по-прежнему немного ошалевший. Джейк стоял, держа по бутылке в каждой руке, с налитым кровью лицом.
— Давай, все свои, — сказал он.
Домино повернулся к унитазу, расстегнул ширинку и начал мочиться. Через секунду Джейк сказал:
— Подвинься.
Они встали с обеих сторон унитаза и их золотые струи переплелись в воздухе. Джейк почувствовал, как член в его руках увеличивается, и смотрел на прибор Домино, который подергивался от прибывающей крови. Джейк погладил свой и натянул крайнюю плоть обратно на головку. Домино сделал то же самое. Они вместе стряхнули и Джейк прошептал:
— Прямо по коридору, черная дверь.
Домино вышел первым, а Джейк осторожно выглядывал из ванной и кивал ему, в какую сторону идти. Потом он пулей пролетел мимо комнаты Джонни и увидел в открытую дверь, что все по-прежнему там, пьют чай. Кажется, его не заметили.
Они с Домино стояли друг перед другом с расстегнутыми ширинками и спущенными на лодыжки штанами. Джейк расстегнул Домино рубашку и обеими руками сжимал его ягодицы. А потом слегка наклонил его вперед, чтобы дотянуться губами до сосков.
В дверях появился Фея.
— Джейк, ну ты и дерьмо.
— Вали отсюда.
— А как же Шон? А та девчонка внизу?
Джейк отпустил Домино, переступил через штаны и сделал шаг в сторону Феи.
— Мне насрать. Убирайся. — Он сжал кулак и держал его у пояса, но был готов поднять и выше.
Фея в изумлении отпрянул. Джейк захлопнул за ним дверь. Когда он обернулся, Домино сидел на кровати и расшнуровывал свои «мартинсы».
Глава седьмая
Инспектор Грин был уже на платформе и курил сигарету, о которой мечтал с самого Стаффорда. Джейк взял свои сумку и пальто и помог мыльной актрисе стащить чемодан со ступенек вагона и взвалить на тележку. Грин и пальцем не пошевелил. Он стоял и смотрел на актрису так, как будто бы до сих пор не был уверен — а вдруг она все-таки возьмет, да и окажется знакомой его бывшей жены.
Когда к нему подошел Джейк, Грин подтянулся, приосанился и отодвинулся от таблички, к которой прислонялся — так что Джейк смог в конце концов прочитать: МАНЧЕСТЕР-ПИКАДИЛЛИ. Вот оно — это мгновенье, когда город решил наконец проснуться и вмазать ему промеж глаз.
— Ну, — сказал Джейк. — Вот я здесь, и что теперь делать?
Инспектор Грин еще разок затянулся, позволяя актрисе отойти на безопасное расстояние, прежде чем последовать за ней к турникету.
— Делать? Не знаю. Просто расспрашивать всех подряд, собирать информацию и передавать ее куда следует.
— Кого расспрашивать? Я никого здесь не знаю.
— Ты только что узнал о том, что Доннелли мертв. Ты ошарашен, напуган — ну вот и начинаешь откапывать старых знакомых. — Похоже, у Грина не было ни четкого плана, ни терпения, чтобы его придумать. — Используй свою бурную фантазию. Ну, типа ты ведь всю жизнь что-то там такое изображал, уж, наверное, сможешь состряпать какую-нибудь историю.
Джейк хотел было сказать, что он изображал что-нибудь не всю жизнь, а только когда был подростком. Но не сказал. Вместо этого он спросил:
— И как я буду откапывать всех этих старых знакомых? Прошло пятнадцать или шестнадцать лет.
— Ну да, и что с того? Шестнадцать лет — ерунда.
— Для вас, может, и ерунда, но для людей, которых я тогда знал…
Это было так очевидно, что даже Грин мог бы до этого додуматься. Точнее, уже додумался и даже решил, что это очень смешно.
— В этом-то и разница, — сказал Джейк. — между теми, у кого есть СПИД, и у кого его нет. Даже если мне удастся отыскать каких-нибудь бывших знакомых, вы представляете себе, сколько из них уже умерло?
Например, Фея.
Пять лет назад Джейк получил вежливое письмо, переадресованное ему из дома дальней тетушки, про которую он едва ли говорил вообще кому-нибудь, а уж тем более — Фее. В письме спрашивали, нет ли у него желания заехать навестить Фею, хотя вообще-то письмо написано не Феей — дело в том, что сам он уже ничего не видит. Тон письма был вежливый, сдержанный, изо всех сил стремящийся быть официальным, несмотря на врожденный простоватый стиль и подпись, после которой в скобках стояли слова «друг Саймона». Настоящее имя Феи, Саймон Хартли, употреблялось в письме три или четыре раза — достаточно часто для того, чтобы это стало резать глаз и в конце концов заставило Джейка прослезиться. Нет, Фею Джейк не забыл — только его настоящее имя. Когда он получил это письмо, Фея уже умер, так что Джейк отправился не навестить его, а на похороны. Ехать было недалеко: крематорий в Голдерс-Грин. Оказывается, несколько лет назад Фея переехал в Лондон, чтобы устроиться на работу стилистом в парикмахерской при крупном универмаге. На поминках, слоняясь по дому, Джейк рассматривал фотографии, которые расставил повсюду возлюбленный Феи. Джейк хорошо помнил жидкие рыжеватые завитушки, от которых так страдал Фея в свои семнадцать лет, и с удивлением отметил, как хорошо выглядят волосы на фотографиях Феи тридцатилетнего. Романтическая история во многих отношениях: человек преодолевает свои комплексы, чтобы достичь совершенства во всем.
Стоило Джейку подумать о «комплексах», как его тут же охватило чувство вины. Потому что похожая мысль уже приходила ему в голову, пока он стоял в прихожей этой странной, чересчур «супружеской» квартиры в Голдерс-Грин. Мысль о «комплексах» так и лезла ему в голову, но он пытался оправдать чрезмерно уютную домашнюю обстановку любовью Феи к вычурной голубой театральности — наверное, если как следует пораскинуть мозгами, можно было даже начать восхищаться его смелостью. Потом Джейк почувствовал себя еще хуже, потому что совсем ничего не знал про Фею и про то, каким он стал. Но и это чувство прошло. Друзья Феи (друзья друга Саймона) представляли собой сборище подвыпивших голубых в женском платье — толстоватых и не особенно женственных, а квартира была украшена с таким провинциальным рвением, которое можно было, конечно, списать на попытку театрализованной иронии, но на самом-то деле задача тут определенно стояла только одна — устроить себе домашний уют. Вообще-то квартира была хорошая.
Джейк все еще стоял в прихожей, когда на глаза ему попался Шон — тот выходил из ванной и, удивленно приподняв одну бровь, косился на хоровод ароматических свечей, расставленных вокруг умывальника. Момент довольно неловкий: непонятно, обниматься им, пожать друг другу руки или — что? Джейк протянул Шону руку. Шон ее пожал.
— Хорошо выглядишь, — сказал он.
Джейку не было нужды произносить ответную любезность. В отличном костюме, по-настоящему классно выбритый и со своими от природы иссиня-черными волосами Шон выглядел одновременно и умным, и красивым — самое выигрышное сочетание. В то время он был телепродюсером. Джейк пару раз видел, как его имя проносится в титрах разных телепрограмм, но Шон уже подумывал о том, чтобы бросить продюсерскую деятельность и открыть собственную компанию. Когда он сообщил об этом Джейку, тот сказал:
— Молодец. Стань миллионером.
Шон ответил, что станет.
Джейку не предоставлялось случая это проверить, но он подозревал, что у Шона уже есть миллион. На фоне провинциальных педиков, собравшихся в доме Феи, он был голубым совсем другого полета, фигурой необыкновенной, но в то же время узнаваемой: люди вроде Шона превращают свою природную дотошность в стиль жизни, и многолетняя выдержка только укрепляет эту дотошность и делает ее окончательно непробиваемой. Джейк знал, что нет ни одной стороны жизни, в которой Шон забыл бы про свою дотошность; он придирался всегда и ко всему — безжалостно и бессердечно, как настоящий бизнесмен. Это английский тип или даже англо-саксонский — такие люди чаще всего попадаются там, где на чрезмерную дотошность взирают одновременно с подозрением и благоговейным трепетом. Джейк замечал эту черту и в других людях, добившихся успеха — с некоторыми он был лично знаком, а большинство видел на фотографиях в газетных новостях или по телевизору. Гипертрофированной требовательностью были наделены некоторые политики, а еще — кинорежиссеры. Возможно, и в Джейке тоже было немного такой дотошности. А может, и нет. У него внутри тоже что-то окрепло и затвердело, но только это было нечто куда более низменное, чем чрезмерная забота о чем-либо. И все-таки в тот день они с Шоном держались парой. Шатались по квартире Феи и отказывались от сладкого шерри, который тут всем наливали.
