Джонатон Китс - Патология лжи
Норкурон, последняя навязчивая идея ФБР, упакован, как может рассказать вам любой хирург, в коробочки по десять ампул, а в каждой ампуле – десять мг векурониум-бромида. Шприцы уложены по пятьдесят в коробку, пластиковые, одноразовые, как случайный секс на вечеринке. Скальпели без лезвий хранятся в стерилизованном контейнере, лезвия от них – в отдельной коробке. Латексные перчатки вытаскиваются из специальной коробки, как «клинекс», они безразмерные.
Обычно пока я копаюсь в шкафу, папочка уже поджидает меня в ординаторской, отмываясь после работы. Если он знает, что я здесь, то старается побыстрее разобраться с тем, что осталось от подтянутого им лица. Такова его система приоритетов.
– Где ты была? – спрашивает он, подозревая, что я опять что-то стянула из шкафчика с медикаментами, пусть даже и не такое опасное, как норкурон. – Ты все время что-то берешь.
Потом он спрашивает, хочу ли я с ним пообедать, выбор места за мной, он угощает. Я улыбаюсь и, конечно же, соглашаюсь. Он торопливо переодевается в уличную одежду.
5
Пол Грей и его жена сидят напротив меня в винном баре «Латинский квартал», не имеющем никакого отношения к Латинскому кварталу. Бар находится в Хейс-Вэлли – новомодном местечке Сан-Франциско, хотя оно все еще напоминает трущобы, каковым и было, пока вдруг не вошло в моду.
За выпивку плачу я, ведь мы с Полом однокашники, к тому же Пол занимается пиаром. В издательском бизнесе работа неотделима от удовольствий. Иногда мне кажется, что моя жизнь – одно сплошное уклонение от уплаты налогов. А иногда напоминает принудительные работы.
Пол только что женился, поэтому за разговором все время вертит на пальце обручальное кольцо. Она из Род-Айленда, ее зовут Клэр, она недоверчиво смотрит на мужа, попивая белое «бордо».
На Клэр – светлое хлопковое платье, сквозь которое просвечивает тело. Не успеваю я расспросить Пола о способах воздействия на публику, как она принимается рассказывать про их путешествие в Напу.
– Они называют ее страной вина, потому что там выращивают виноград для «шардоннэ», «каберне-совиньон».
– Глория в курсе, Клэр, она здесь живет.
– Но, может, ей не доводилось ездить на эти экскурсии. – Она поворачивается ко мне. – Вы знаете, что пробки можно использовать повторно?
– Да.
– Значит, вы хорошо знаете Напу.
– Честно говоря, я не выношу эту гребаную Напу. Я не выношу весь штат Калифорния. Вы представляете, как это ужасно – быть единственной в своем квартале, кто выписывает каталог «Сотби»?
Пол так гремит своим пейджером, точно пытается найти игрушку-сюрприз в коробке «Крекер Джек».
– Мне нужно на это ответить, милая. – Он встает, мы обе смотрим на него, он мне подмигивает.
– Не понимаю, почему Полу нужно так часто висеть на телефоне. Он раздражается, если я слышу его разговоры.
– Он и раньше был таким же, когда мы с ним были вместе. Когда вы поженились?
– В этот вторник будет семь месяцев, – автоматически отвечает она и тут же недоверчиво глядит на меня: ясно, что он ей никогда об этом не говорил. – Он постоянно висел на телефоне, когда вы вместе… учились?
– Когда мы учились, мы были вместе, если вы об этом. Вместе, потом не вместе, потом снова вместе. Он не из тех, кого можно назвать надежными. – Я отпиваю вина. – Не представляю, почему он вдруг решил жениться.
– Он женился на мне.
– Вы хорошо владеете собой, Клэр. Наверное, поэтому вы ему понравились.
– Вы всегда… были такой, как сейчас? Не могу себе представить, что Пол мог встречаться с преступницей.
– Преступницей? – Слова иногда могут так будоражить, они тают, как крупинки сахара на языке.
– Мы читали об этом в газетах, да и Пол говорил.
– Пол тоже преступник, – парирую я. – Мы с ним воровали тюльпаны с клумб возле кампуса, чтобы украсить мою комнату. Мы срезали их старыми портновскими ножницами, а если не получалось срезать, выдирали прямо с корнем, а потом обламывали стебли. У меня большая комната, иногда мы крали по нескольку дюжин, чтобы ее заполнить. – Мы с Полом были соучастниками в этом преступлении.
Но Пол уже возвращается, плюхается в свое кресло, убирает записную книжку в карман блейзера.
– Удачно позвонил, милый? – злобно улыбается Клэр. – Глория все мне рассказала о ваших студенческих временах.
– Ну, я не успела рассказать о жестких сексуальных играх.
– Глория говорит, что ты в колледже нарушал закон. И что вы тогда были вместе.
Прежде чем я успеваю тщательно обдумать месть за этот телефонный перерыв, к нам подходит официантка. Немного похожа на меня, и прическа такая же, очень недурна собой. Пол тоже обращает на нее внимание.
Клэр делает заказ. Я заказываю. Пол таращится на меня. Я заказываю для Пола. Клэр пристально смотрит на меня.
Когда официантка уходит, Клэр заявляет, что намерена отправиться в дамскую комнату, и я желаю ей хорошо провести время.
Она медлит, потом понимает, что я с ней не пойду, а Пол на нее даже не смотрит. Зацепившись сумочкой за стул, она уходит, производя невообразимый шум.
– Ты ничего не рассказал жене о наших с тобой забавах.
– Ну, я уверен, что ты старательно исправила мою оплошность.
– Ты ушел звонить, Пол, и оставил меня с ней.
– Мне позвонил клиент.
Я прижимаюсь носком туфли к его ноге:
– Может, я тоже намерена стать твоим клиентом. – Я поглаживаю его по ботинку.
– Моим клиентом?
– Люди распространяют обо мне слухи. Но ведь вполне возможно, что я невиновна.
– Я никогда не занимался пиаром подозреваемого в убийстве, – улыбается он.
– Продажи упали на двадцать процентов и, если верить Дмитрию, продолжают падать.
– Если тебе требуется побольше знаменитостей на страницах журнала, я буду счастлив предоставить их абсолютно бесплатно.
– Да не хочу я никаких гребаных знаменитостей. «Портфолио» не журнал о звездах, и теперь я отвечаю за него.
– Но без известности…
– Не надо, еб твою мать, учить меня, как редактировать мой гребаный журнал. – Нога Пола отползает прочь. – Прости. Просто все твердят «звезда, звезда», но никто ни хрена в этом не понимает. Они не видят, что я пытаюсь сделать нечто совсем другое.
– Ты хочешь создать свой «Алгонкин». Но «Алгонкин» прогорает, Глория. И всегда будет прогорать. Его бы не существовало, если бы Арт Рейнгольд не поддерживал его за счет прибыли от своих бульварных газетенок.
– Это разные вещи, Пол. – Я нащупываю его ногу за ножкой кресла. – Я – редактор. Я – знаменитость.
– Ты и недели не пробыла на страницах серьезных газет.
– Именно в этом и проблема, вот поэтому мне нужен ты, Пол. Никто не принимает меня всерьез как подозреваемую. Теперь они взялись за моего отца, а со мной уже никто не хочет говорить. А если никто не хочет брать у меня интервью, кто станет читать мой журнал? Я подслушала, как презрительно Дмитрий отзывался о последнем номере, – он говорил это одному из ебаных стажеров Он совсем расклеился.
– Никто не может находиться под подозрением вечно, Глория. В конечном счете людям надоест гадать, виновна ты или нет, и к тебе потеряют интерес. И чтобы в следующий раз попасть на страницы газет, тебе придется дожидаться своего некролога. Остается надеяться, что ФБР не догадается собрать все эти мелкие совпадения, сложить их и возбудить процесс, а такое вполне может случиться.
– Ты не хочешь мне помочь.
– Так или иначе, Глор, твоя репутация зависит от успеха или провала «Портфолио». Найди подходящего подозреваемого, кого можно пустить в расход. Не отца, разумеется. Потом сосредоточься на скандальных статьях. Может, и без знаменитостей, но серьезные стоящие истории, что-нибудь из менеджмента по Хайдеггеру. Может, стоит даже подумать о публикации истории расследования. Ты должна понять, чего хочет твоя аудитория.
– Но как?
– Спроси у них. Потому что сейчас даже я не могу дочитать твой журнал до конца, при том что ты мне нравишься.
– Но не настолько, чтобы заставить тебя читать мой журнал. А если бы Клэр его редактировала? Ты стал бы его читать?
– Боже, конечно, нет.
– Но ты любишь ее. Ты находишь ее… интересной.
– Но не как редактора журнала. Это разные вещи.
– Тогда что тебя в ней привлекает? Клэр не такая как я, она не похожа ни на кого из нас. Формы, бюст – она из тех женщин, кого не замечаешь в толпе на вечеринках и кто всегда уходит домой со своим бойфрендом. Она не из тех, на ком женятся – разве что в преклонном возрасте, задумавшись о потомстве и приобретении семейной машины. Что привлекло тебя в ней?
Внезапно этот вопрос становится чрезвычайно важен для меня, потому что если я это пойму, то смогу понять и почему загадка человеческой привлекательности ускользает от меня. Всегда ускользает.
– Ее деньги.
– И ее сиськи?
Сможет ли в таком случае папочка помочь мне?
– Знаешь, ты хорошо смотришься по телевизору. Женщины с большой грудью кажутся толстыми. Если больше ничего не останется, будешь зарабатывать этим.
