Дмитрий Силкан - Равноденствия. Новая мистическая волна
Кому-то такое существование могло бы показаться скучным, но дни Арсения Петровича были наполнены действием — молитвы, хор, работа в клинике и в церкви, беседы с духовником и прихожанами, чтение духовной литературы. Он чувствовал полную гармонию с внешним миром и с Богом, да и могло ли быть иначе?
В то утро, отчитав «Царю небесный», «Трисвятое», «Отче наш», «Богородице Дево», «От сна восстав» и еще полдюжины положенных утренним правилом молитв, Арсений Петрович с трудом поднялся с колен и, ощущая страшную тяжесть в груди, пошел звонить соседям. Эти милые и сердобольные люди, давно знавшие старика, сразу прониклись самым живым участием. Уложив Арсения Петровича в постель и вызвав врача, глава семьи остался с ним, а его жена побежала в церковь за священником.
Арсений Петрович стоически переносил боль, моля Бога лишь об одном: чтобы тот не призвал его без покаяния.
Врач и духовник пришли одновременно. Молодой доктор брезгливо измерил Арсению Петровичу давление, послушал сердце и, невнятно побурчав что-то, вероятно по-латыни, велел ему готовиться к госпитализации. Арсений Петрович чувствовал, что до больницы он не доедет, и потому, поблагодарив врача, попросил его немного подождать в другой комнате. Молодой человек, пожав плечами, вышел, а отец Афанасий, многолетний исповедник ж Арсения Петровича, приблизился к постели больного.
По сути, исповедоваться было не в чем. После молитвы и целования креста отец Афанасий как; мог попытался утешить Арсения Петровича, но тому утешения уже и не нужны были вовсе — он был в мире с Богом. Приняв причастие из рук священника и начав произносить благодарственную молитву, 3 Арсений Петрович почувствовал, как что-то особенно остро кольнуло в груди, и вдруг постель, тумбочка, пол стали медленно уплывать куда-то вниз, он увидел себя самого — осунувшегося, мертвенно-бледного, безвольно раскинувшегося на подушках, — увидел откуда-то сверху — и покойная, почти светлая мысль промелькнула у Арсения Петровича: «Отходит».
Он видел всю комнату почему-то из-под потолка: встревоженного отца Афанасия, осторожно коснувшегося неподвижного тела, испуганную соседку, заглянувшую в дверь. Он слышал, как священник тихо сказал: «Преставился», как вскрикнула соседка, как доктор застучал ботинками по коридору.
Он не удивился произошедшей с ним перемене, и хотя смерть в мгновение ока лишила его тела, в котором он прожил без малого семьдесят лет, Арсений Петрович вновь с благодарностью обратился к Господу, воля которого освободила его от телесных страданий.
Его немного удивляло, почему ему было дано видеть то, что происходило с ним после смерти, почему ангелы не сопровождали его в чистилище, но всерьёз он об этом не задумывался, с почти греховным любопытством (в котором, впрочем, тут же покаялся) взирая на то, что происходило двумя метрами ниже.
Через некоторое время Арсений Петрович понял, что может одним лишь усилием (воли?) перемещаться под потолком. Впрочем, и не только под потолком: он может опускаться вниз, проходить сквозь стены (не ощущая при этом абсолютно ничего) и даже перемещаться внутри тел живых людей. Ему казалось, что он различает форму своего нынешнего существования — небольшой золотистый бублик, парящий в пустоте.
Но ведь чистилище должно существовать? Может быть, он отправится туда после отпевания? Или ангелы придут за ним после похорон?
Люди внизу суетились, плакали, о чем-то договаривались, хлопали дверями. Отец Афанасий, бывший Арсению Петровичу при жизни не только духовным наставником, но и другом, взял на себя все хлопоты по похоронам. Обладая большим жизненным опытом и будучи крепко верующим человеком, он спокойно и уверенно руководил немногочисленными родственниками и растерявшимися соседями.
Пока решались его последние земные дела, Арсений Петрович вылетел из квартиры на улицу. Она выглядела чуть иначе, чем обычно. («Впрочем, что же тут удивительного, — подумал он, — удивительно было, если бы ничего не изменилось»). Дома посерели, а трава, наоборот, приобрела какой-то ядовито-изумрудный оттенок. Тщетно оглядывался Арсений Петрович: ни ангелов, ни душ других усопших (себя — в виде бублика — он различал уже достаточно четко) не было видно нигде. Люди сновали по своим делам взад и вперёд и пару раз проскакивали сквозь Арсения Петровича, даже не замечая этого.
Отпевание должно было состояться завтра. На ночь тело Арсения Петровича, уже омытое, одетое в лучший костюм и положенное в гроб, было решено оставить в квартире. Один за другим расходились по домам родственники и друзья, а когда солнце скрылось за горизонтом и отец Афанасий, немного постояв у гроба, вышел из квартиры, Арсений Петрович остался один.
Сумерки надвигались на город, а вместе с ними подступала тревога. Арсений Петрович не мог произносить звуков, но как же ему хотелось громко, чуть не в крик, помолиться Господу, чтобы тот обратил своё внимание на его душу, мечущуюся по маленькой квартире, где в одной из комнат лежит оставленное этой душой тело.
Где эти ангелы? Где этот Харон?
По необъяснимой причине полной темноты не наступало. Природа и город замерли на грани ночи и дня, и странное безмолвие завладело сумерками. Изо всех подворотен и подъездов вверх струилась] голубоватая дымка, а над крышами домов вспыхивали жёлтые искры.
Арсений Петрович произнёс про себя полное правило: «Царю небесный», «Трисвятое», «Ангеле Христов» и так далее, до самого конца, но легче ему не стало, и только путём титанических усилий ему удалось не запаниковать.
Медленно двигался он вдоль серых спящих домов, заглядывая в окна, за которыми оцепенело спали живые.
Около двух часов ночи в небе из пустоты возник огромный зеленовато-коричневый шар. Воздух стал как будто более прозрачным, а крыши стали отливать медью.
«Господи, помилуй меня, — твердил Арсений Петрович, — что же это такое?»
Тёмное светило медленно, словно солнце, перемещалось с юга на север, и странные, невиданные тени ложились на землю.
Арсению Петровичу казалось, что он слышит какой-то подземный гул, но он быстро убедил себя, что это игра воображения.
Он поднялся над крышей одного из самых высоких домов города и, как ему казалось, спрятавшись за дымовой трубой, с ужасом наблюдал за тёмным шаром. Видимо, время в ночи мёртвых шло иначе, потому что Арсений Петрович различал движение этого солнца — оно катилось от него к окраине города, оно было гораздо больше привычного земного светила и двигалось по небу как бы нехотя, подталкиваемое чьей-то безжалостной волей.
Вокруг Арсения Петровича над крышей мерцали яркие огоньки. Пред ним были только серые дома, а чуть дальше — нездешним солнцем освещённая дорога и тёмный ночной лес.
«Господи, прости меня, грешного, — шептал Арсений Петрович. — Укрепи меня, Господи».
Вдруг он услышал, как внизу кто-то бежит по улице.
«Ой, это за мной, — подумал Арсений Петрович. — Господь внял моим молитвам».
Он рванулся мимо темных окон к мостовой. Какая-то фигура поворачивала за угол. Арсений Петрович полетел за ней. Сияние, исходившее из него, отблесками ложилось на стены домов, и, когда он пролетал мимо, они становились золотистыми.
Он никого не догнал и за следующим поворотом. Кто-то плутал узкими улочками, постепенно двигаясь к окраине. Арсений Петрович видел, что это совершенно точно живой человек, только очень маленького роста.
Через какое-то время они достигли границы города. «Ну, всё», — увлечённый погоней, чуть злорадно подумал Арсений Петрович, — этот-то дом последний. Дальше только поле. Куда-то ты теперь подашься?
Фигура скрылась за углом. Через несколько мгновений там же был и Арсений Петрович.
Над пшеничным полем низко висело сумеречное солнце. Оно не двигалось. Вертикально вниз с него спускался тёмно-синий луч. И к этому-то лучу И бежал, раздвигая руками колосья, маленький мальчик, лет десяти, не больше. Двигаться здесь ему было тяжело, и поэтому Арсений Петрович без труда нагнал его. Мальчик почему-то тут же заметил золотистый бублик, остановился и, задыхаясь, заголосил.
— Послушайте! Пойдёмте со мной! Как хорошо, что я вас встретил! Я боюсь один. Я так туда не хочу. Пойдёмте!
Арсений Петрович отпрянул. Луч, словно прожектор, сместился в их сторону.
— Не уходите! — кричал мальчик. — Так ведь правильно! Но я боюсь один. Вам ведь тоже туда.
Синий луч был всё ближе.
— Вы же из нашего церковного хора. Я вас знаю. Я вас всё время встречал в церкви.
Арсений Петрович дал задний ход.
— Подождите! Ведь вместе не страшно. Страшно только одному, — кричал мальчик. — Ведь ждут. Он нас ждёт.
Шар над их головами переливался зелёным. Арсений Петрович отлетел метров на пятьдесят от луча и мальчика.
— Не оставляйте меня. Я целую ночь ждал. Я не выдержал, побежал, думал, тут ещё кого-нибудь встречу. Я верю…
