Виктор Корнев - Четыре реки жизни
С девяти лет мы проводили на этих снарядах очень много времени, вися, подтягиваясь и прыгая. Как раз в то время в нашей гарнизонной столовой прошел фильм "«Тарзан"» и мы, залезая на лестницу с канатом в руках, прыгали издавая нечеловеческие страшные звуки и качались на канате.
Кино мы смотрели, залезая в раскрытые окна солдатской столовой летом или, прошмыгнув под ногами взрослых зимой. Начало сеанса проводили под массивными деревянными столами, сдвинутыми в дальний угол, выглядывая из-под них. Потом по одному, незаметно в темноте, прошмыгивали за сшитый из простыней экран и смотрели фильм с обратной стороны сидя почти в упор к экрану. Получалось почти панорамное кино, да и динамики были рядом. Поэтому переживали острые сюжеты по дикарски , очень эмоционально, за что не раз получали крепкий солдатский «взашей».
Смотрели мы кино полулежа на полу и запомнились детские мечтания – вот бы смотреть кино дома, лежа в мягкой, теплой постели. Сейчас у каждого дома телевизор, кино и другие интересные передачи можно смотреть не вставая с удобной софы, переключая каналы, но той остроты ощущений нет ни у меня, ладно старый, но нет их и у моего внука. Доступность и обыденность быстро приедается и ощущения теряют остроту и вкус.
Были у нас и очень жесткие игры – загоняли одного в пустующую сторожевую вышку и открывали по нему беглый огонь снежками, а летом и камнями. Он сверху, из-за укрытия, отвечал нам тем же. Многолетние тренировки выработали прекрасную меткость и дальность бросков, благо голышей было навалом и у дорог и на речке. По воде кидали «блинчики» и соревновались на дальность.
В те годы был развит культ силы, ценилось крепкое спортивное тело, пузатые пацаны были в наших краях редки, их презирали и считали больными. В школе мы со второго класса играли в футбол и бегали. Дальше я стал заниматься в секциях акробатикой и гимнастикой. Помню учась в четвертом классе показывал солдатам гарнизона, как прыгать через козла с переворотом и через длинного коня. Здоровые мужики смотрели этот цирк, раскрыв рты и хохотали, когда я бежал по коню быстро перебирая руками. Однако мало у кого хватало смелости повторить такие упражнения. Свободно делал «склепку» и подъемы силой на перекладине и на кольцах. Тренеров не было, за них были старшие ребята, поэтому травмы были нередки. В семнадцать лет пришлось уйти из гимнастики из-за проблем в шейном отделе позвоночника. Но до сорока лет свободно ходил на руках, делал «фляг», неплохо играл в волейбол, нырял и плавал.
Город рос как на дрожжах, как грибы после дождя поднимались сначала шлакоблочные двухэтажки, а потом и «высоченные» панельные дома-пятиэтажки. Зимой очень весело отмечали Новый Год. В центре города, на площади у кинотеатра «Родина» устанавливали громадную вращающуюся елку с игрушками и разноцветными лампочками. Дед Мороз и Снегурочка катали на расписных санях мелкую детвору, звучала музыка, а добродушные непьяные взрослые веселились до трех часов ночи. Драки были очень редки, да и то среди пацанов, а на площади собиралось полгорода.
Главным аттракционом для пацанов нашего возраста, было катание с громадной ледяной Головы, что сооружалась на площади. Залезали в громадное ухо этой Головы и катились по раскатанной широкой бороде на заднице или на фанерке метров на пятьдесят.
Взрослые то же веселились, не отставая от детей. На этой площади мы и проводили все зимние каникулы. Казалось и страна в те далекие пятидесятые годы жила по нынешним меркам, довольно бедно, но таких красочных елок, светящихся ледяных скульптур и такой искренней веселости народа я больше не встречал. Не видел ни после в своем разросшемся богатом городе, ни в современной Москве или Дубне. В первой слишком заорганизовано, во второй бедновато. Люди, пассивные зрители и очень много пьяни.
Каждую весну у нас просыпался талант самолетостроителей. Каждый уважающий себя парень, клеил и мастерил воздушные змеи и модели планеров. Причем всегда среди друзей находились «изверги», которые расстреливали камнями мирно парящего в небе змея, а ты маневрами должен был, как можно дольше продержаться. После первого попадания, раненый змей доставался «целкому» бойцу, для ремонта, а остальные принимались сбивать следующий. Такие уж были у нас нравы.
Под осень просыпался древний охотничий мужской инстинкт. Начинали шастать по кустам, находили и срезали прилично изогнутые заготовки для луков. Самые лучшие получались из черемухи и американского клена. На свалках у магазинов отыскивались куски шпагата, лишь потом стали применять прочную жилку и стальную струну, прилаживали самодельную тетиву, как надо, и лук готов. В качестве стрел использовали прочные, сухие стебли конопли или сухого ивняка. Наконечники сворачивали из консервной жести, иногда нитками с клеем приматывали легкое оперение к основанию стрелы. Оружие получалось достаточно грозным – двухмиллиметровая фанера пробивалась с пяти метров, поэтому во дворе не применяли его. Насмотревшись фильмов про индейцев, засунув топорики и ножи за поясные ремни, с гиком и ором устремлялись к далекой нашей Роще, где осенью не встретишь взрослого.
В Роще обычно и развертывались сражения и охота. Сначала соревновались на меткость по стрельбе из лука, шагов с двадцати в толстое дерево. Потом в него же метали топорики и ножи. Натренировавшись начинали охоту на живность. Все галки, вороны, утки и даже чайки были обстреляны нами из луков. Исчерпав запас стрел переходили на метание камней. Соревновались и на дальность и на «целкость», и на «блинчики» по воде. Благо, что перекат из «голышей» был рядом. Потом разжигали большой костер, пекли картошку, закусывали тем, что удалось стащить из дома, травили анекдоты, пели песни и шли домой к вечеру.
Лет с четырнадцати появилось увлечение мастерить самопалы и пугачи из трубок и начинять их головками от спичек. Технология изготовления напоминала ту, что показал Бодров - младший в своем фильме. Делали и двухствольные самопалы. Начиняли спичками так, что нередко трубки разрывало и обжигали руку. Но серьезных травм не было. Зато был звук выстрела, оглушительный, как у охотничьего ружья. После шестнадцати лет многие ребята неплохо стреляли с шестнадцатого калибра и потом стали заядлыми охотниками или военнослужащими.
Изобретательно ставили растяжки, капканы, самострелы. Открывает вор дверь сарая, а оттуда стрела! Одажды, чуть не пострадала мама. Утром пошла кур кормить, а я еще вечером, взгромоздил рычаг, чем переводят стрелки на ж/д., весом под пуд.
Открыла калитку, что-то зашумело наверху. Хорошо, что остановилась – через мгновение эта железяка рухнула на землю, лишь слегка задев ее ногу. В тот день я проспал кормежку кур, а она забыла про мою адскую машину.
На горячих кострах в огородах отковывали железные наконечники пик из 14-16 мм арматуры, остро затачивали их и насаживали на двухметровые дрыны, обтягивая проволокой. Такое страшнейшее оружие, пущенное крепкой мальчишеской рукой, пробивало насквозь доску сороковку. Были забавы и более страшные, но о них умолчу.
Компания у нас была, что надо. Еще десятилетними мы вырыли землянку, обшили земляные стены чистой толью и бумагой и в этом штабе намечали свои боевые действия и игры. Потом, после расформирования гарнизона долго использовали в качестве штаба, круглую юрту, где раньше хранились боеприпасы. Чтобы вырасти сильными и выносливыми ели сухую перловку, качались тяжелым железом, висели и подтягивались на всем, что попадалось в пути.
***
Глава 8. В метель на кладбище.
С девяти лет я катался на лыжах, сначала на самодельных, из двух струганных дощечек, с заостренными носами, потом на настоящих, магазинных, с желобком, но с расщепленными задними концами и всего метровой длины. На них научился летать с крутых трамплинов заброшенного карьера, а лет в тринадцать мне достались, от кого-то, длинные деревянные лыжи «Карелия», с настоящими палками, но с самодельными креплениями на валенки. Больше года осваивал соседние кручи и даже ходил на зимнюю рыбалку за три-четыре километра от дома. Затем в школе появились неплохие, по тем временам, беговые лыжи с креплениями на ботинки. Их давали старшеклассникам и тем, кто занимался в спортивных секциях. Будучи спортивным парнем, я нередко бегал на них на уроках физкультуры и на школьных соревнованиях. Как-то, набравшись храбрости, я упросил учителя дать мне лыжи домой, на выходной день.
Стоял прекрасный солнечный февраль, в спину дул ласковый ветер, когда мы шли небольшой компанией дворовых ребят по хорошо накатанной лыжне вокруг города, в направлении к реке. В те годы очень многие ходили на лыжах в нашем молодежном, спортивном городке. Все его широкие бульвары и окрестности были испещрены и размечены строчками лыжни. Катались и днем и вечерами, по освещенным улицам, но особенно много лыжников было в выходные дни. На трехкилометровой отметке нередко выставляли КП, где выдавали талон о пройденных километрах, который в конце зимы можно было поменять на значок и удостоверение. На КП, иногда, особенно по праздникам, поили чаем из бумажных стаканчиков и даже угощали блинами, бубликами и прочей вкусной снедью, причем детей обычно бесплатно. Таким отношением к людям руководители нашего города были на голову выше других, тем более нынешних. Хотя шел-то 57 год, всего немногим более 10 лет после войны, разрухи и голода. Однако, в тот раз праздника не было и мы, миновав речку, разделились – часть ватаги пошла по накатанной лыжне вдоль берега, двое повернули назад, лишь я один, на самых крутых лыжах, поехал к ближайшим горам, где летом мы обычно собирали вишню. В том месте до гор было менее 3-х километров, рукой подать.
