Ольга Коренева - Белая ласточка
...Зря сирот не обижай:
Береги патроны.
Без нужды не посещай
Злачные притоны...
Скрипуче пел Женя, и лицо его сразу делалось скорбное, старушечье. Старушка, в изображении Жени, наставляла внука, который отправлялся на разбой. Тот хрипло и мрачно (тут Женя преображался в пирата) отвечал заботливой бабусе, что он и без нее знает, что ему делать. А бабуся ласково называла внука «соколом одноглазым». Наконец она надоела своими советами верзиле-бандиту, и он заявил, что пусть тогда сама и отправляется на «дело» вместо него. «Ладно, — соглашалась бабуся: — Я — не ты... Давай выкладывай сюда пистолетов пару».
Дождь захлестал вовсю. Вся группа укрылась под навесом из курток и плащей, натянутым между елок. Там девчонки достали из футляра магнитофон.
— Ну как, будем? — воскликнула толстая с косичками.
— Давай, чтоб согреться! — один из парней включил магнитофон и крикнул остальным: — Братцы, пошли танцевать!
Под навесом сразу стало тесно.
Танцевали парами в обнимку, группами — в шейке, а кто просто скакал и дрыгал ногами в своем собственном танце — в танце без названия — и налетал на деревья и кусты. Хохот стоял оглушительный.
— Ося, здравствуй! Ты откуда здесь?
Галя, в пушистом свитере и техасах, пробивалась к нему в толпе танцующих.
— Га-аля! — Оскар замахал ей рукой.
Галя подошла. Она молча остановилась перед обрадованным Оскаром, сложила руки за спиной и принялась его разглядывать. При этом она наклоняла голову то к одному, то к другому плечу, и по-кукольному расширяла глаза...
— Ишь ты! — наконец сказала она. — И он тут.
— Галка! — сказал Оскар.
И они пошли танцевать.
Сначала танцевали молча, в обнимку. Галина мягкая сильная фигура упруго покачивалась в такт музыке...
— Вот не думала, что вы придете, — она положила один локоть ему на плечо, продолжая танцевать. Оскар бережно держал ее за талию.
— А я гулял и наткнулся на ваших.
Он провел ладонями по ее спине. Свитер был пушистый, а спина теплая, податливая.
«Ду ю шейк...» — громко засипел магнитофон, лента была истертая.
— Старая музычка, — сказал Оскар тихо, ближе привлекая к себе Галю.
— А, сойдет, — так же тихо ответила Галя. Она двигалась упруго и небрежно.
Дождь перестал. Словно короткий ливень обессилил небо, и пустые, ветхие облака быстро ушли. Неожиданно светло стало в лесу, на просеке, куда выкатились танцующие, ясно стало вверху за деревьями.
Галины волосы пахли дождем, мокрой травой, рекой. Они натолкнулись в танце на кого-то. Это были толстая с косичками и долговязый Женя. Он по-товарищески подмигнул Оскару и передернул носом, кинув взгляд в сторону Гали: «Давай, мол, жми, не теряйся!» — так можно было понять эту мимику. И они вскачь скрылись за деревьями.
— Вот комики! — засмеялась Галя.
...Потом они шли рядом по просеке.
— Ну вон еще до той сосны, Ось. А то меня наши ждут. Отдохнули, и хватит...
— Ты с кем работаешь? Кто у вас в группе? Женька?
— Ой, Женька! С ним поработаешь! С ним только животики надорвешь... А у нас и так все шиворот-навыворот.
— Не понял, — по-военному сказал Мухин. Ему тоже хотелось быть веселым и бойким, как этот комик Женька, как все эти ребята.
— А я тебе скажу. — Галка взяла его под локоть и пошла медленнее: чтобы успеть рассказать «до сосны». — Знаешь, у нас все колышки куда-то поисчезали. Вот пропадают да пропадают, как сквозь землю проваливаются! Мы вбиваем в почву-то, а потом приходим, а их нет...
Сверкало на кончиках веток, на иголках, на стеблях травы вокруг них, сиял в косом луче пар над просекой. Мухину туманило голову, наверно от испарений, от жара. «Про какие там еще колышки она говорит?.. Ах да, кто-то у них колышки вытаскивает... Какая-то нечистая сила».
— И в поле тоже... Мы их по всему полю искали, бегали-бегали.
Они дошли до сосны, где надо было прощаться.
— Ну, мне пора, — сказала Галка. — Ребята ждут.
И убежала.
Мухин еще раз встретился с Галей. Это было в субботу, через два дня. Он придумал предлог для своего появления в Редькино — пригласить Галю в клуб на танцы. Суббота же! Хотя танцевать Мухину не хотелось. Ему хотелось просто поболтать с ней. Побродить с ней по лесным дорожкам.
Не повезло на этот раз Мухину. Галя все была занята по хозяйству. То она исчезала в сарае, то мать звала ее в огород. И когда наконец они остались вдвоем во дворе на скамейке, мать крикнула с крыльца:
— Галка, к тебе твой архитектор пришел!
«Вот тебе и на, — подумал Мухин, — «твой», да еще «архитектор».
— Ну, в общем, ты как, пойдешь сегодня? — спросил он чужим, ненатуральным голосом.
— Ага. Я бы пошла. Да вот Володька пришел.
— Ну и что? — Мухин делал вид, что не сдается. — При чем тут Володька?
— Это парень мой. Он в архитектурном учится, на первом курсе, — она, как обычно, расширила глаза. — Обидится, если не пойду, мы с ним всегда по субботам ходим.
Она заметила, что Мухин молчит, и вытянутым пальцем дотронулась до его плеча.
— Ну, ты знаешь, это так... Он же не знал. А потом я с тобой пойду.
Мухин стал прощаться.
— Вот прямо завтра. Давай? — сказала Галя. — Или послезавтра.
Но ни завтра, ни послезавтра Галю увидеть Мухину не пришлось. Как назло, зарядили дожди. Практика у студентов временно прекратилась. Многие уехали, Галя тоже.
От нечего делать, на третий день Мухин пошел прогуляться по знакомым местам. Погода уже налаживалась, земля кое-где даже просохла. «После обеда, наверно, и студенты появятся», — подумал Мухин и стал внимательно поглядывать на песчаные обочины и себе под ноги. Ему вспомнились Галины «колышки».
И вдруг с удивлением он заметил, что вот уже третий день с того самого дня, как он попрощался с Галей, он совсем не думает ни о чем другом, кроме нее. Ни о своих делах, ни о подготовке в вуз, ни о Ларисе. Мысленно перед ним Галя стояла, по-сосновому свежая и крепкая, с начесанной гребешком каштановой челочкой. Галка, которая с удивлением глядит на него, Мухина, — «ишь ты, и ты тут!» — наклоняя голову то к одному, то к другому плечу, которая моложе его, Мухина, на целые годы... Ну и Галка!..
«А что касается ее архитектора, это мы еще посмотрим!»
— Мальчишки, ау! — знакомый Ларисин голос разнесся за поворотом тропинки.
Трясогузка, скакавшая по тропке, мигом вспорхнула, как будто оклик ее спугнул. Поддавшись забаве, Оскар шумно хлопнул в ладоши: с куста сорвалась группа воробьев — дружно, как ружейная дробь. Рванули вбок и снова незримо засели в листве, как в засаде. «У, бандиты!» — шикнул на них, воробьишек, Мухин, ему было беспричинно весело.
— Сере-ожа! Ко мне!.. — звенел Ларисин голос.
Мухин дошел до опушки, откуда в глубь леса вела тропинка, и увидел впереди Ларису. Она шла по тропке и, часто наклоняясь, что-то собирала в небольшой мешок или рюкзак. Подбежал к ней старший ее малыш, четырехлетний Сережка, потянул за рюкзак в сторону. Вот они вышли на опушку, пошли по полю, по боковой проселочной дороге. Сережка тоже что-то искал и то и дело обрадованно подпрыгивал, взмахивал руками.
Мухину не хотелось присоединяться к семейству, занятому делом; он предвидел, что Лариса сразу его нагрузит кладью («О, Оскар!.. Подержи, Оскар! Захвати вот это, лапонька!»), а ему хотелось побродить одному. Он наблюдал издали...
Что же они такое собирают? Черт побери — колышки! Лариса выдергивала из мха на бугорках или прямо из земли вдоль обочины четырехугольные короткие деревяшки, вбитые по самую маковку, и аккуратно складывала их в рюкзак. «На растопку», — догадался Мухин. О том, что эти колышки и клинышки носят вполне производственное название «реперы» или «вешки», и о том, что они, очевидно, не случайно стали здесь «произрастать» в таком изобилии, хозяйственная Лариса, наверное, не догадывалась. Это знание ей было ни к чему. Она шла себе все дальше и выдергивала из земли колышки, как выдергивают морковь. На срезах стояли карандашные буквы и цифры. А рюкзак в Ларисиной руке заметно округлялся и тяжелел.
Но Оскар Мухин уже шагал обратно, по пути весело препирался с воробьями, подмигивал промелькнувшей белке, и очень метко носком ботинка подшибал с тропинки сухие шишки.
КЛИНИЧЕСКИЙ СЛУЧАЙ
Борисов был историк. Свою «зарубежку» читал он очень уж непривычно. Лекцию начинал без всякого вступления, а как-то с середины, словно продолжая давно идущий разговор. Да и каждая фраза начиналась с середины у него; «а мне все понятно», -всегда думала при этом Жанна. В общем, скорее всего, он говорил сам с собой еще задолго до лекции и, придя, продолжал свою мысль вслух, ничуть не заботясь о студентах — понимают они его или нет. Всем было интересно на его лекциях, и такая тишина — муху услышишь. Была у него и такая привычка: рассказывая, ходить по классу со стаканом в руке, то и дело прихлебывая, покашливая и продолжая дальше... Все к этому привыкли и не замечали странностей профессора. Привыкла и Жанка, всегда она жадно слушала интересный рассказ Борисова. А сегодня это его шагание из угла в угол, прихлеб из стакана с каким-то гулким глотанием, и вообще вся эта манера говорить, стали ее раздражать. «И чего ходит, как маятник, в глазах рябит. И воду хлещет, как верблюд, — злилась Жанка. — Тоже мне, экземпляр!»
