Филип Рот - Профессор желания
— Какой ужас. Бедный, бедный человек. А что, — спрашивает Элен, — стало со всеми его животными?
— Птицы подохли. От какого-то вируса, который они подхватили через неделю после того, как он был убит. А зверюшек приютила Мэдж. Мэдж приютила, а Патриция взяла на себя уход за ними. Они ведь сейчас вместе.
— Опять?
— О, да. Чипс год назад ушел от Мэдж. Она чуть не свела с ума бедного парня, она бывает порой такой невыносимой.
Элен снова пытается ввести меня в курс дела. Она объясняет, что Мэдж и Патриция, у которых дома на берегу залива недалеко от дома Дональда, в сороковые годы были звездами английского кинематографа. Дональд перечисляет названия фильмов, в которых они снялись. Я послушно киваю, но из попытки улыбнуться ничего не получается. Помог взгляд, который Элен бросила на меня.
— А как Мэдж сейчас выглядит? — спрашивает Элен.
— Ну, когда она пользуется косметикой, она все еще смотрится замечательно. Хотя, конечно, ей уже нельзя носить бикини.
— Почему? — спрашиваю я, но, кажется, оба они меня не слышат.
Вечер кончается тем, что Гарланд, теперь уже немного опьяневший, держит Элен за руку и рассказывает мне о знаменитом маскараде, который имел место на расчищенной от джунглей поляне маленького острова в Сиамском заливе. Этот остров находится на расстоянии километра от южной оконечности Таиланда и принадлежит одному его другу-тайцу. Чипс, который делал костюм для Элен, решил сделать его белым, похожим на костюм Ивана-царевича из «Жар-птицы».
— Она была восхитительна в шелковой казачьей рубашке и шелковых шароварах, заправленных в мягкие серебристые сапожки. На голове — серебристая чалма с бриллиантовой брошью. А вокруг талии — пояс, расшитый изумрудами.
Изумрудами? А кто их купил? Наверное, Каренин. Интересно, а где этот пояс сейчас? Что тебе пришлось возвратить, а что оставила? Что у тебя уж точно осталось, так это воспоминания.
— Маленькая тайская принцесса разразилась слезами, когда увидела ее. Бедная малышка. Чего только на ней не было, она думала, что все попадают в обморок, а настоящей королевой в ту ночь была эта замечательная девочка. Какая поднялась суматоха! Элен никогда не показывала вам фотографии? У тебя есть те фотографии, дорогая?
— Нет, — говорит она. — Уже нет.
— О, как жалко, что я не захватил моих. Но я не мог себе представить, что увижу тебя — я ничего не соображал, когда уехал из дома. А помнишь маленьких мальчиков? — спрашивает он, отпив изрядное количество бренди из своего бокала. — Чипс, конечно, раздел местных мальчишек. Кроме скорлупы кокосовых орехов на интересном месте и елочной мишуры на шее, на них ничего не было. Ну и зрелище они являли собой, когда дул ветер! Когда причалила лодка с гостями, эти маленькие существа приветствовали гостей и повели нас по освещенной факелами тропинке на поляну, где должен был состояться праздник. Господи Боже, Мэдж пришла в платье, которое Дерек надевал на свое сорокалетие. Вечно она на всем и экономит. Она вечно всем недовольна и утверждает, что ее и постоянно все обворовывают. Так вот, она сказала:
«На такой праздник нельзя идти в чем попало, надо надеть что-то необыкновенное».
Я возьми, да и скажи ей в шутку:
«А почему бы тебе не надеть платье Дерека? Оно белое, шифоновое, украшенное бриллиантиками и с длинным шлейфом. А на спине глубокий вырез. Ты будешь в нем неотразима, дорогая».
А Мэдж говорит:
«Как может оно быть вырезано на спине, Дональд? Как мог Дерек его надевать? А как же его волосатая спина?»
А я отвечаю:
«О, дорогая, он бреется раз в три года».
— Понимаете, — говорит мне Гарланд, — Дерек был похож на гвардейского офицера — стройный, элегантный, с розовой кожей, на которой почти не было волос. Вы должны видеть одну фотографию Элен, Дэвид. Я вам ее пришлю. Очаровательные туземные мальчишки в этой елочной мишуре ведут ее, сошедшую с лодки. Шелк прилип к ее длинным ногам. Она была — само совершенство. А ее лицо! На этой фотографии ее лицо классически красиво. Я пришлю ее вам. Она должна быть у вас. Она была самой восхитительной из всех. Как только Патриция ее увидела — а это было на одном из обедов у меня дома, и эта дорогая девочка была в обычном платье — она сразу же сказала, что у Элен все задатки кинозвезды. Она могла бы быть звездой и сейчас, у нее по-прежнему есть для этого все. И всегда будет.
— Я знаю, — ответил я.
После его ухода Элен говорит:
— Нет необходимости спрашивать, что ты о нем думаешь, так ведь?
— Все так, как ты говорила: он тебя обожает.
— Что дает тебе право судить о чувствах других людей? Разве не знаешь, что мир так многообразен, что каждый может делать то, что захочет. Даже ты когда-то делал то, что тебе нравилось, Дэвид. Во всяком случае так говорят легенды.
— Я никого не сужу. Если бы ты знала, кого я больше всего критикую, ты бы не поверила.
— Себя самого, разумеется. Строже всего ты относишься к себе самому. Как я могла забыть.
— Я сидел, Элен, и слушал, и что-то не помню, чтобы сказал что-нибудь о чувствах или пристрастиях кого-нибудь отсюда до Непала.
— Дональд Гарланд, наверное, самый милый человек на свете.
— Ну и отлично.
— Он всегда оказывался рядом, когда мне нужна была помощь. Мне иногда приходилось неделями жить в его доме. Он защищал меня от страшных людей.
«Почему ты не защищала себя сама, держась от них подальше?»
— Отлично, — сказал я. — Тебе повезло, и это здорово.
— Он любит сплетничать и рассказывать небылицы и был сегодня немножко сентиментален — ты же понимаешь, что он только что пережил. Но он хорошо знает людей и предан своим друзьям, даже не очень умным. Люди такого типа очень преданы, не надо относиться к этому с пренебрежением. И ты не должен заблуждаться на его счет. Он может быть твердым, когда надо, решительным и замечательным.
— Я уверен, что он был твоим хорошим другом.
— И продолжает быть!
— Послушай, что ты пытаешься мне сказать? Что-то последнее время я не могу понять сути вещей. О чем мы сейчас говорим?
— О том, что я все еще что-то значу для некоторых людей, хотя у тебя, у эрудированных профессоров и их энергичных, не умеющих одеваться жен, я не заслуживаю даже презрения. Да, я не создана для того, чтобы печь банановый хлеб и морковные булочки, выращивать фасоль, вести семинары и возглавлять комитеты, но люди все еще смотрят на меня, Дзвид, куда бы я не пошла. Я могла бы выйти замуж за кого-то из тех, кто правит миром! Для этого мне не надо было далеко ходить. Мне неприятно говорить такие вульгарные, отвратительные вещи о себе самой, но я вынуждена говорить это тому, кто находит меня отталкивающей.
— Я не нахожу тебя отталкивающей. Я польщен тем, что ты предпочла меня президенту телефонной и телеграфной корпорации. Как может человек, не способный даже закончить маленькую брошюру о Чехове, испытывать что-то, кроме признательности, за то, что живет с женщиной, вторая могла бы стать королевой Тибета? Я счастлив, что мне предоставлена роль твоей власяницы.
— Это спорный вопрос, кто здесь власяница. Я тебе противна, Дональд тебе противен…
— Элен, я к нему никак не отношусь. Я старался вести себя самым лучшим образом, черт побери. Послушай, моим лучшим другом еще тогда, давно, в университете, был гомик. Он был единственным на весь университет. Гомик был моим другом в 1950 году, когда еще никто представления о них не имел. А я понятия не имел о том, кто он, и он стал моим другом. Мне совершенно безразлично, кто чье платье носит. О, черт с ним! Забудь об этом! Хватит.
Как-то поздней весной, субботним утром, когда я сел за свой письменный стол, чтобы поставить оценки за экзаменационные работы, я услышал, как открылась и закрылась входная дверь нашей квартиры — в конце концов начался распад нашего мезальянса. Элен ушла. Прошло несколько дней, ужасных дней, в течение которых состоялось два посещения морга в Сан-Франциско, из которых одно — с растерянной застенчивой матерью Элен, она настояла на том, чтобы прилететь из Пасадены, и храбро пошла со мной, чтобы взглянуть на труп утонувшей женщины «кавказского типа», лет тридцати-тридцати пяти.
Первый телефонный звонок, с информацией о том, что моя супруга находится в гонконгской тюрьме — последовал из Госдепартамента. Второй звонок был от Гарланда, он поведал несколько проясняющих дело деталей. Оказывается, прямо из Гонконгского аэропорта она проследовала на такси к особняку своего бывшего любовника в Коулуне. Мне сказали, что он не кто иной, как английский Онасис сын и наследник основателя сети «Макдоналд-Меткаф» и король грузовых перевозок от мыса Доброй Надежды до Манильского залива. В дом Джимми Меткафа ее не пустили дальше порога после того, как ее имя было сообщено жене Меткафа. Когда несколькими часами позже она, покинув свой отель, отправилась в полицию, чтобы сообщить о том, что какое-то время назад президент «Макдоналд-Меткаф» планировал убийство своей жены в автомобильной катастрофе, дежурный офицер полиции куда-то позвонил, а позже в ее сумке был обнаружен пакетик кокаина.
