Эрвин Штритматтер - Романы в стенограмме
За рощицей над оврагом лежала сломанная ураганом старушка береза. При порывах ветра сучья ее кряхтели. Берестяная одежка обтрепалась и висела клочьям, изнанка их была темной, точно корица, тонкие же ветки все еще блестели. Старуха тянулась к солнцу, как будто надеясь, что все пробуждающий свет с помощью этих прутиков еще раз вернет ее к жизни.
Почему скворцы напомнили мне бабушку
Я услышал их свист. Пятеро скворцов сидели на телевизионной антенне. После долгого перелета из зимнего отечества вид у них был несколько поблекший.
Еще раз выдал снег и пролежал целую неделю. Скворцы укрылись в лесу, но, когда наша собака наелась, они уже были тут как тут и до блеска вычистили ее миску. После обеда они разок-другой попытались задорно свистнуть, но потом втянули головы и опустили крылья, словно сожалея, что обрадовались прежде времени.
Людские мысли летят со скоростью света или еще быстрее. И не только вширь, ввысь или вглубь, но в будущее и в прошлое: образ действий скворцов напомнил мне бабушку, умершую сорок лет тому назад. Случалось, она пела надтреснутым голосом (отчего ее пение смахивало на йодли) песенку, которую мы, дети, очень любили:
Как дочь короля Каэтана зовут?
— Ротраут, красавица Ротраут.
Негоже ей прясть и мести со двора.
Что делает юная Ротраут с утра?
— Охотится, удит.[6]
Текст написал Эдуард Мёрике, но этого мы тогда еще не знали.
Бабушку, отцову мать, приходилось долго упрашивать спеть нам.
— Я когда пою, что-нибудь да случается, — уверяла она.
Как-то тетка потеряла золотое обручальное кольцо после бабушкиного пения, в другой раз, через три недели после того, как бабушка пела, корова отелилась мертвым теленком, в двадцатом году бабушка пела в октябре, в день своего рождения, а в январе следующего года умер дед. Но какая бабушка может не уступить просьбам внуков? Вечером, в день, когда ей исполнилось шестьдесят пять, мы уговорили старушку спеть. Возможно, это стаканчик грога помог нам выманить у нее песню о красавице Ротраут. Раскрасневшись, она пела:
Зачем на меня ты, любуясь, глядел?
Дружок, поцелуй меня, если ты смел!..[7]
Наш волчий шпиц, заслышав песню или треньканье мандолины, тотчас же начинал подвывать. Видно, сказывалась природа его предков шакалов, а в день рождения бабушки он счел наш колодезный сруб самым подходящим степным пригорком для своего выступления.
Бабушка запела, шпиц завыл и вспрыгнул на сруб, но увы, крышка была не закрыта, и собачья песня обернулась глухим всплеском.
Сестра пошла по воду и обнаружила нашу собаку, плавающую в колодце. Гости опрометью бросились во двор. Мужчины спустили в колодец лестницу, один из моих дядьев слез по ней и за ошейник вытащил наверх мокрого пса.
Бабушка сидела в доме и сквозь слезы бормотала:
— Да разве ж я не говорила?
С этого дня ее уже невозможно было заставить петь. Суеверие украло у нее последнюю песню.
Решение
Было то сухо, то мокро, то ветрено, то тихо, потом потеплело, и вдруг опять настали холода. Как видно, во вселенной затерялся рецепт весны.
Скворцы, которые уже начали собирать прутики и соломинки для будущих гнезд, прервали свою работу и объединились в стаю с родичами из соседних мест. Ближе к полудню вся стая опустилась на остров, поросший кустарником, на посеревшие от мороза лужайки. Тут поднялся шум и гам, прерываемый пронзительным свистом — точь-в-точь толпа оголтелых болельщиков на футбольном матче.
Внезапно настала тишина — скворцы-трехлетки потребовали внимания: «В стае летайте, себя согревайте!» Однако длинноклювая молодежь предлагала податься назад в теплые края, ну хотя бы в Вогезы. «Назад податься — значит поддаться! Ищите мух и червей, где теплей!» — отвечали старые скворцы. Молодые их послушались. Все остались, перерыли лесную землю — она теплее — в поисках червей, наелись, попели немножко и вовремя продолжили свои строительные работы, когда рецепт весны наконец отыскался среди звезд вселенной.
Любопытство
Мы сидели на лошадях — перед нами простиралась заболоченная равнина — и в бинокль разглядывали самку орлана-белохвоста, сидевшую на яйцах. Голова и хвост огромной птицы торчали над гнездом, причем хвост стоял вертикально, как у черного дрозда на току. При виде этого безобидного хвоста трудно было поверить в грозный клюв и свирепые глаза его обладательницы.
На секунду орлица повернула голову, до нее донесся крик охотившегося самца, но тут же опять уставилась на нас поверх пятидесятиметрового болота. Она никак не могла взять в толк, что же мы такое. Щиплющие траву лошади, на которых мы сидели, производили самое безобидное впечатление, да и мы были безобидны, если не считать нашего любопытства, конечно. А любопытство, оно как нож, им можно резать по дереву, а можно и убивать.
Рукотворная весна
Определять начало весны можно разными способами. Самый удобный и самый ненадежный — заглянуть в календарь. Ткнешь пальцем в 21 марта и говоришь: пришла весна. По положению земли относительно солнца в этот день и вправду должно начаться время года, которое мы зовем весной.
Люди, работающие в поле и в лесу, наблюдают не столь явные признаки перехода от зимы к весне: ветви берез и вишневых деревьев отливают шелковистым глянцем. Древесный сок из корневой системы поднимается в кору. Другим признаком предвесенья будто бы являются голоса перелетных птиц, возвращающихся из теплых краев. На родине моего детства провозвестниками весны считались скворцы, наверно, потому, что так они назывались в хрестоматии. В местах, которые я избрал своей родиной, средь лесов и озер в качестве гонцов весны, с большим или меньшим успехом, подвизаются лебеди. Как только воздух согреется, хотя бы на несколько дней, в утренней дымке они проносятся над нашим хутором. Их головы и шеи, словно указательные пальцы с красными налакированными ногтями, вытянуты в сторону озер. Там они опускаются на воду первых промоин, а когда эти «ледовые пасти» закрываются от нового мороза, лебеди все-таки выжидают еще денек-другой. Они ковыляют по льду, ищут хоть скудного пропитания на приозерных лугах. Бывает, что маленький их разум — мы его называем инстинктом — не подводит лебедей, весна и вправду настает.
Но из так называемых провозвестников весны нет ни одного вполне надежного. Потоки полярного воздуха могут на целые недели оттеснить возросшую активность солнца. Блестящие ветви вишневых деревьев по утрам вдруг покрываются морозной глазурью. Календарь спокойно лежит в теплой комнате, упорствуя в своих утверждениях касательно начала весны, тогда как за стенами дома нас пугает земля, покрытая слоем нового снега, а продрогшие перелетные птицы либо ковыляют по полям и лугам, либо улетают обратно.
Человек — единственное существо, которое не довольствуется тем, что происходит на его планете. За долгие столетия он придумал для себя маленькие, надежные весны в парниках и теплицах. Но ему и этого показалось мало. С некоторых пор его изыскательские партии все время в пути, они носятся с проектами повернуть теплые морские течения и сделать надежнее начало весны, а весну, по мере возможности, более продолжительной. Но осуществлять эти проекты следует с осторожностью, ибо где плюс, там и минус.
Как в былые времена сеяли овес
Солнце отогрело в синицах потребность петь. Как острые иглы, стояли в саду листья крокусов, защищая первые синие цветы. Скворцы высвистали нас из утреннего сна. Воробьи уже вели свою весеннюю войну. В чревах кобыл прыгали и ворочались жеребята.
В такие погожие весенние дни дед сеял овес. Холщовый мешочек с семенами, который он придерживал левой рукой, был завязан узелком на его левом плече. Холст бабушка соткала из собственноручно надерганного льна. Каждую весну она стирала и белила мешок для первого сева. Семена овса тихонько шебуршали в такт дедовых шагов, сыплясь из правого его кулака на взбороненное поле. Мы, дети, гурьбой бежали за бородатым стариком. Время от времени дедушка хитро улыбался и из холщового мешочка вылетало яйцо. Яйцо было сварено вкрутую. Мы живо его подхватывали, счищали скорлупу и съедали, не останавливаясь, чтобы не проворонить вылет следующего.
У сорбов, как, впрочем, и у многих народов, яйцо считалось символом плодородия и весны. Яйца, брошенные вместе с семенами, были жертвоприношением богине весны.
Но прожорливые боги и богини в ходе столетий менялись, становясь все более одухотворенными и мудрыми. Дед уже не помнил значения пресловутого яичного сева, но так или иначе на первый сев неизменно выезжал с торбой крутых яиц, мешками овса и четырьмя внуками в телеге. Итак, мы, дети, съедали яйца, предназначавшиеся богине весны, и, сами того не ведая, брали на себя ответственность за будущий урожай овса.
