Олег Бондарь - Убитое счастье (СИ)
Юля выглянула на улицу.
Тени деревьев рисовали на земле замысловатые картины, очертания которых, словно в калейдоскопе, менялись, под дуновением ветерка. Они то казались мирными и безобидными, то вдруг превращались в страшных монстров, жадно разевающих клыкастые пасти в ожидании жертвы.
В мастерскую идти перехотелось. На веранде было спокойно и уютно, но стоило представить, что нужно выйти на улицу и идти сквозь изменчивые тени, мороз пробегал по коже.
Юля опустилась в кресло и долго смотрела на большую круглую луну. Иногда ее ненадолго заслоняли ветки, как будто пытались поймать и спрятать в темный мешок, а она боролась, уворачивалась, ускользала. Временами набегала легкая, словно паутинка туча, и свет угасал, становился матовым, рассеянным.
Фантастическая игра теней, завораживала, притягивала к себе, одурманивала, как гипноз.
Сколько она так просидела, Юля не помнила. Погрузилась в некое забытье, а, может, просто вздремнула.
Очнулась от того, что затекли ноги. В последнее время такое случалось часто, когда долго не двигалась. Поначалу это пугало, но из книжек, которыми ее обильно снабдил Игорь, Юля узнала, что для беременных затекшие ноги — обычное явление, и успокоилась.
Неприятные щекотные мурашки толпой промчались по бедрам, добежали до пяток и там остановились, пощипывая или вгрызаясь в тело своими маленькими острыми зубками. Юля помассировала ноги, стало легче, но ненамного.
Нужно заставить себя подняться и немного походить. Сначала будет больно, потом все пройдет.
Она так и сделала. Сморщилась, от множества уколов, одновременно вонзившихся в кожу, постояла, опираясь рукой о стол, пока ставшие ватными и чужими ноги, не обрели чувствительность. Прошлась с одного конца веранды к другому и обратно. Вроде бы, все нормально, пришло в норму. Можно идти баиньки.
Она уже дозрела для сна. Более того, веки отяжелели, и требовалось прилагать усилия, чтобы держать глаза открытыми. Рот то и дело самопроизвольно, широко, до хруста в челюсти, раззевался для глубокого зевка.
И зачем себя мучить?
Юля совсем уже настроилась вернуться в спальню, когда во дворе раздался настороженный рык Псины.
Юля вздрогнула, ей стало не по себе. Как будто отголосок разбудившего кошмара пронесся в голове, мелькнул и исчез, не давая ни четкой картинки, ни реального образа, но оставив после себя тяжелый, угнетающий след.
Она робко выглянула в окно, но увидела все ту же замысловатую пляску теней. Ничего нового, хотя воспринималось все уже совершенно по-иному.
Что могло напугать Псину, ласкового беззаботного щенка, который и лаял то лишь в исключительных случаях, в основном, без злобы, требуя от хозяев поспешить с положенной ему едой?
А чтобы рычал…
Такое Юля слышала впервые.
Ее сердце бешено колотилось высоко в груди, казалось, где-то в районе подбородка. А рык не прекращался. Сначала тихий, ворчливый, он становился громче и звучал угрожающе.
Или испуганно?
А дальше перерос в заливистый лай.
Краешком глаза Юля заметила пятнышко, мелькнувшее на освещенном луной пятачке, оно быстро скрылась в тени, и лай уже раздавался далеко, где-то возле флигеля. Потом он повысился, перерос в скулеж и резко, как-то — сразу, оборвался, словно на полуноте.
В панике Юля со всех ног бросилась в спальню и начала тормошить спящего мужа.
— Игорь! Игорь! Проснись! Там кто-то есть, — орала шепотом, не решаясь говорить нормальным голосом.
— Что такое?
Игорь никак не мог придти в себя. Он мучительно долго, расклеивал глаза и, даже, когда поднялся, все равно ничего не соображал.
— Кто-то залез во двор. С Псиной что-то случилось…
Слезы бежали из глаз: от страха, бессилия и от того, что Игорь не желает понимать, что она от него хочет.
Наконец он очнулся, его взгляд стал осмысленным.
— Который час? — спросил.
— Какая разница? Не знаю я… — и посмотрела на часы. — Половина третьего.
— Тебе что-то приснилось?
— Не приснилось. Я уже давно не сплю. Вставай же, наконец.
Его медлительность и заторможенность выводили из себя, бесили. Ей хотелось орать, она даже готова была ударить его, чтобы он начал что-то делать. Но вместо этого просто расплакалась.
— Успокойся, миленькая. Тебе нельзя нервничать. Такое бывает, я читал в книжке…
— Что бывает? Что бывает, — повторила, захлебываясь от истерики. — Ты меня за дурочку принимаешь? Говорю тебе, кто-то залез к нам во двор!
Похоже, и сейчас Игорь ей не поверил, но, чтобы успокоить, поднялся, наконец, натянул брюки. Захватил на кухне железную кочергу, которой ворошили угли в печке, взял фонарь и пошел к выходу.
— Не зажигай свет! — шепотом попросила Юля.
Она уже немножко отошла, и недавний страх пересилил другой, за Игоря. Ей больше не хотелось, чтобы он выходил во двор и подвергал свою жизнь неизвестной опасности.
— Может, подождем до утра? — попросила.
Только Игорь сам уже был взвинчен. И, как подозревала Юля, не потому, что поверил ей, а по той причине, что его подняли среди ночи, наорали ни с того ни с сего, и едва ли не обозвали трусом.
— Сиди здесь, я сейчас, — сказал резко.
Его не приглушенный голос показался Юле очень громким.
— Игорек, — всхлипнула.
Он отодвинул задвижку и открыл дверь.
— Подожди, я с тобой! Мне одной страшно.
Юля заметалась по веранде, не нашла ничего более подходящего, чем качалка, крепко, до боли в суставах, сжала ее в руке и выбежала вслед за мужем.
На улице было тихо и прохладно. Они обошли двор, и ничего подозрительного не увидели. Несколько раз Игорь свистом звал Псину, но — безрезультатно.
— Забежал, наверное, куда-то, ему ведь тоже погулять хочется, — предполагал Игорь, только уверенности в его голосе Юля не почувствовала.
Раньше щенок строго держался двора и никуда из него не выходил.
Продолжать поиски не имело смысла. Если кто-то и забрался во двор, он, наверное, давно сбежал или затаился в темном уголке. Таких укромных уголков вокруг было предостаточно.
Когда вернулись в дом, Игорь зажег газ и поставил чайник.
— Все равно, не усну, — сказал. — Скоро на работу собираться. Тебе не будет страшно одной.
Юле было страшно, но она надеялась, что днем тревога исчезнет и все возвратиться на круги своя.
— Твоя жена, хоть и дурочка, но не паникерша.
— Да? — сделал вид, что удивился Игорь. — Если судить по сегодняшней ночи, я бы на твоем месте не спешил разбрасываться такими заявлениями.
— Ты мне не веришь?
— Верю. Только не думаю, что все настолько серьезно, чтобы терять голову. В сельской местности всегда процветали мелкие кражи. А сейчас и подавно — тянут все, что плохо лежит. Забрался к нам воришка и сам с испугу в штанишки наделал.
— А Псина? Что с Псиной случилось?
— Найдется он, не переживай.
— А если, нет?
— Все равно не переживай.
Игорь хотел улыбнуться. Улыбка получилась кривой, натянутой, и совсем не ободряла.
Глава двенадцатая
Под утро Юля таки смогла уснуть, а Игорь продолжал сидеть на веранде, выкуривая одну сигарету за другой и приканчивая только вчера открытую банку растворимого кофе.
Он был сильно встревожен. Если поначалу отнесся к словам жены легкомысленно и едва не обозвал ее истеричкой, сейчас в корне поменял свое мнение. Причиной тому стало отсутствие собаки.
Псина всегда держался дома, рядом с верандой у него была уютная конура, и щенок редко отбегал далеко от нее без крайней необходимости. Разве что сопровождая кого-то из хозяев, да и то лишь в пределах огороженной территории. За пределы двора он не выходил никогда и не стремился к этому. И еще не было случая, чтобы он не откликался на зов.
Успокаивая Юлю, Игорь уже был почти уверен, что со щенком случилось нехорошее. Теперь главное — сделать все возможное, чтобы происшествие не отразилось на жене. Ей ни в коем случае нельзя волноваться.
Лишь только начало светать, он вышел на улицу и тщательно осмотрел двор. Долго искать не пришлось. То, чего нельзя было увидеть ночью, даже при бледном утреннем свете бросалось в глаза.
Игорь ужаснулся от увиденного, а потом возблагодарил небо за то, что жены рядом нет.
Большая кровавая лужа резким пятном выделялась на устеленной пожелтевшими листьями земле, а дальше кровавая дорожка уводила в заросли густого кустарника, разросшегося на границе участка вдоль сетчатого забора.
Вытянувшееся тело щенка лежало возле забора. Оно уже окоченело.
Игорь долго смотрел на то, что осталось от домашнего любимца и что уже им не было, и так и не решился к нему притронуться. Холодная рыжая оболочка, покрытая сбившейся клоками рыжей шерстью, некогда мягкой и приятной на ощупь. Из нее ушла жизнь, а то, что осталось, вызывало мистический страх и сильную печаль.
