Жаклин Арпман - Орланда
Орланда порочен, не спорю, он безнравственен — как герцог де Германт, ничего не желающий слышать о том, что кузен при смерти. Послушаем, кстати, что он сейчас говорит Алине.
— Безнравственность герцога не в том, что ему плевать на смерть кузена, тот для него — пустое место, но в том, что он притворяется, будто презирает званые ужины, а сам готов душу продать, лишь бы не пропустить ни одного!
— И Ориана ведет себя ничуть не лучше герцога, когда двумя минутами позже отказывается слушать Свана, а ведь тот сообщает ей, что ему осталось жить три или четыре месяца! Она делает вид, что воспринимает его слова как шутку.
— А эта ужасная фраза: «Вы еще всех нас похороните!», — которой заканчивается книга!
— Единственное серьезное прегрешение, с ее точки зрения, — надеть к красному платью черные туфли!
— А смерть бабушки в Венеции, которую он описывает в столь невероятном стиле: она испустила последний вздох — а он посвящает событию десять строк, ему некогда, он возрождается к жизни, ведь туман рассеивается!
— Ну-ну, будем справедливы — не десять, а двадцать! — поправила Алина, и оба расхохотались.
Да, конечно, тихий ворчливый голосок пытался взывать к ее рассудку, но Алина велела ему замолчать. В академической среде у нее никогда не было собеседника интереснее и живее. Вот же черт, неужели развлечься можно только с самим собой?! Мысли Алины перескакивают с одной темы на другую, странный молодой человек подхватывает ее идеи и развивает их, Алина перебивает его, он — ее, и оба горят и пылают… Они ненавидят общие места, хотя знают их все и смакуют удовольствие, перечисляя пирожное «Мадлен» в чашке с чаем, ингаляции, остроту Винтея — все, что создает образ и избавляет от необходимости читать.
И вдруг неожиданный вопрос:
— Вы не будете доедать?!
Мороженое растаяло, и на шоколаде проступили желтые узоры.
— Слишком много… — Она покачала головой.
— Дайте мне.
Алина с изумлением смотрела, как незнакомец берет ее креманку и ложечкой дочиста выскребает растаявшее лакомство. Так могут вести себя друг с другом только очень близкие люди, а она понятия не имеет, что их объединяет.
— Я всегда хочу есть, — объяснил он. — Наверное, это потому, что я такой молодой.
Сие любопытное замечание ничего не объяснило Алине.
— Позже человек теряет аппетит, — продолжал Орланда, — перестает поглощать еду со страстью. Тоска смертная!
«А ведь он прав, — подумала Алина. — Я уже лет десять получаю от процесса еды в лучшем случае удовольствие, но пыл утрачен навсегда». Эта мысль заставила ее забыть об удивлении из-за жеста Орланды. А он уже вернулся к герцогине де Германт и госпоже Вердюрен, и Алина выбрала развлечение, наплевав на близость.
— Академическую карьеру не сделаешь, имея особое мнение, — сказала она. — Можно высказать тонкие суждения, но не отступать от генеральной линии.
— Да вы анархистка!
— Все исследователи согласны в одном: главное — определить, какие черты характера герцогини взяты Прустом из характеров госпожи де Шевинье, графини Грейфул или графини де Кастеллан. Никто не спутает их ни с госпожой Арман, ни с госпожой Обернон, потому-то Вердюрен и не воспринимают как оборотную сторону медали. Ориану никогда не называют грубой — только высокомерной, потому что она принадлежит к сливкам общества, sic! — не может быть вульгарной, а госпожа Вердюрен груба, именно потому, что она Вердюрен. Но в «Обретенном времени» госпожа де Германт зазывает людей на свои вечера, которые никого не интересуют, — в точности как какая-нибудь Вердюрен!
Орланда был удивлен: как она хороша, когда вот так оживлена — глаза блестят, кровь играет! Она всегда задвигала меня, а когда я заставляю ее противостоять мне, она оживает, ей смешно, она… осмеливается. Правда в том, что она не может жить без меня.
* * *Орланда не спросил себя, может ли он жить без нее.
* * *Альбер удивился, когда Алина вернулась в семь вечера. Он предполагал найти ее за письменным столом, немного бледную и усталую после долгих часов усердной работы, и нате вам — она разрумянилась, она смеется, у нее вид девчонки, прогулявшей школу.
— Ты дома? — удивилась она. — Что, уже так поздно?
— Да где ты была?
Она не придумала заранее, что будет говорить, и соврала — совершенно инстинктивно:
— Да так, прогулялась вокруг дома — мне нужно было размяться.
— Вокруг дома? Я жду тебя уже полтора часа!
— Невероятно! Я и не заметила, как пролетело время.
Алина поразилась тому, как быстро и ловко она соврала, и тут же спросила себя, зачем это сделала. Мы ели мороженое с молодым человеком, которого я не знаю, и говорили о Прусте, в котором он прекрасно разбирается… Такие вещи мужчинам не говорят — они могут вас неправильно понять! Конечно, если мужчина доверчив, а женщина — фантазерка… Но мы живем вместе уже десять лет, и я за это время не совершила ни одного неожиданного поступка. Я предельно пунктуальна, чищу зубы: каждый вечер — для своего дантиста, каждое утро — из заботы о внешности, сразу оплачиваю счета, опорожняю кишечник точно через четверть часа после завтрака, помню, когда подходит срок делать очередную противостолбнячную прививку… Если я скажу Альберу, что разговаривала в сквере с двадцатилетним парнем, он ответит, что я наивная психопатка и что в следующий раз меня похитят, свяжут, накачают наркотиками и я проснусь в одном из борделей в Рио, — потому что беспокойство за меня заставит его забыть, что похищают только молодых девушек! Да, сегодня вечером будет благоразумнее солгать и никогда больше не терять рассудок настолько, чтобы отправиться в кафе с незнакомцем.
Они с Альбером спокойно поужинали в большой кухне, посмотрели по телевизору отличный фильм и отправились спать.
«Вот уж действительно безумие! — думала Алина, вставая на весы (перечисляя свои «правильности», она забыла упомянуть еженедельное взвешивание женщины, заботящейся о фигуре) — шоколадный соус был жидковат, мороженщик по воскресеньям небрежничает… вот и все, что я себе позволила! Стоит, однако, признать, что настроение у меня утром было хуже некуда, а сейчас я чувствую себя такой живой! С какого это перепугу парню позарез понадобилось поесть со мной мороженого? Мне ни на минуту не показалось, что его интересует что-то, кроме разговора…»
Уже засыпая, Алина вспомнила, что он сказал ей о «Бадуа» и двух таблетках аспирина в Париже, и сон как рукой сняло. Как мимолетная встреча в Париже могла привести его в чахлый садик на площади Константена Менье? «Наверное, он проследил за мной… Нет, я бы заметила его в поезде…» — рассуждала она, напрочь забыв, что в поезде не поднимала носа от книги. «Да нет, это абсурд! Он ведь подошел ко мне только через три дня! Я прекрасно вас знаю… И о диссертации он говорил как человек, который ее читал… Не думаю, чтобы кто-нибудь добровольно стал это делать — за исключением, конечно, членов экспертного совета, но они были обязаны! А Дюшатель — я уверена! — плюет на наскучившие обязанности: уже лет двадцать он читает только собственную нетленку. Этот молодой человек — просто студент, знающий меня в лицо: он увидел меня на Северном вокзале, его интересует Пруст, и он напустил туману, чтобы меня заинтриговать».
Алина решила, что сие блестящее умозаключение способно успокоить ее душу, и, когда Альбер, задержавшийся на несколько минут перед кульманом, присоединился к ней в постели, она была не против. В следующие полчаса образ белокурого парня несколько раз возникал в ее воображении, а поскольку в это самое время она отвечала на ласки другого мужчины (почти мужа!), ситуация показалась ей пошлой.
* * *Орланда расстался с Алиной в превосходном настроении и отправился ужинать, потому что зверски хотел есть. Потом он начал «выгуливать» свою приятнейшую персону в тех местах, где, как он рассчитывал, его могли бы заметить. Погода была отличная, и Брюссель выпустил на свои улицы всех туристов — они прогуливались по Главной площади с «Голубым путеводителем» в руках. Башню Ратуши забрали в леса для реставрации, и туристы покупали открытки с ее изображением, объясняя друг другу, как великолепна архитектура, скрытая от их восхищенных взглядов восстановительными работами. По этой причине они смотрели то вниз, то вверх и не замечали молодых людей вокруг. Впрочем, чаще всего их сопровождали жены, которых Орланда находил ужасающими, а потому он оставил великолепие XV века и углубился в маленькие улочки. Алина не знала, что там бродило множество праздных молодых людей, но Орланда всегда обращал на них вполне пристальное внимание. Орланда смешался с толпой и быстро понял, что его с легкостью примут в любое из случайных и временных сообществ: здесь все были на «ты», стреляли друг у друга сигареты (а может, и «косяки»), он видел, что нравится и парням, и девушкам, но это его почему-то не возбуждало. Накануне он уже побродил по аллеям Камбрийского леса, чья «особенная» репутация была известна даже Алине (туда я за Орландой уж точно не последую, так что других комментариев не будет!), и ему понравилось, но углублять знакомство с этим местом он не собирался. Орланда мог перекусить гамбургером на скорую руку — но «быстрого» секса не хотел. Он решил подняться к воротам Луизы, вспомнив, что на бульваре Ватерлоо много кафе, где он наверняка найдет компанию себе по вкусу. На пол-пути Орланда притормозил: во Дворце изящных искусств давали большой симфонический концерт, было время антракта между отделениями, и меломаны разминали ноги на тротуаре. Он смешался с ними, вошел в ротонду, прошел в фойе и там, у колонны, заметил наконец человека, вмиг очаровавшего его.
