Ирина Лобановская - Что мне делать без тебя?
- Вся беда в том, Валерий, что нам значительно сложнее жить, чем женщинам. Они легче и проще находят себе в жизни замены: могут заменить мужа ребенком, семьей - работу, карьеру и наоборот. Мужчины на такие замены не способны.
Олеся фыркнула у отца за спиной.
- Тебе бы толстенные романы писать с этакой мудростью, а не стишками пробавляться.
- Ты лучше не встревай, - повысил голос Глеб. - В твоих рекомендациях никто не нуждается. А прозу я писать не могу по той простой причине, что от долгого сидения на стуле у меня начинает ужасно болеть спина. Понятно, дорогая? Стишок - совсем другое, приятное и очень милое дело. Тебе же, Валерий, я тысячу раз советовал никогда не спрашивать у женщин лишнего, чтобы не услышать лишнего в ответ. Твоих вопросов я боялся всегда, и вот сегодня их результат налицо. Ну, сознайся, ведь спрашивал? Спрашивал?
Малахов со вздохом кивнул.
- Зачем ты обманываешь? - возмутилась Олеся. - Как раз сегодня ни о чем меня не спрашивал, наоборот, это я без конца приставала к тебе, выясняя, что случилось.
-Я не у тебя спрашивал, - устало отозвался Валерий. - Сегодня - не у тебя...
- А у кого же? - удивилась Олеся и осеклась. Догадалась. Глеб тоже понял, в чем дело.
- Знаешь, моя девочка, - сказал он, - мне опять придется увезти от тебя Валерия. Эмме я позвоню сам, потому что, возможно, будет нужен врач. А ты пока... - он пристально, оценивающе осмотрел дочь с ног до головы, - займись чем-то отвлекающим, например, намажься кремом и сделай массаж. И не таращись на меня возмущенно. В непростых ситуациях лучше всего выручают настоящие пустяки. - Витковский помог Валерию подняться. - Включи телевизор, послушай какую-нибудь новомодную группу. У них удивительная бедность метафор, зато запоминается легко.
- А что потом? - тихо спросила Олеся.
- Вот напасть! - простонал Глеб. - И ты заразилась от него дурацкими вопросами! Ну что потом, что потом?! У каждого человека "потом" разные! Ты всегда плохо отделяла мелочи от главного, поэтому мой тебе совет сейчас вообще ни о чем не задумываться.
Поэт вывел Валерия на улицу. Снова черное, плывущее по ветру, уставшее небо. И бесконечный дождь. Тревожный равномерный стук.
"Никогда не замечал раньше, сколько тревоги в однообразном и размеренном действии, - подумал Малахов. - Сколько печали, недоверия, настороженности... И недосказанности одновременно. Словно хочется что-то высказать и непонятно, как это лучше сделать".
И ничего больше нет, кроме дождя и грязи, и желтых заплаток листьев на асфальте, и пестрой гусеницы зонтиков.
Карена в темноте Валерий не заметил, потому что хитрый Глеб постарался провести его к машине очень быстро и другой дорогой.
Карен видел, как они уезжали. И отлично понял, как плохо сейчас Малахову, как мечется он в поисках невозможного выхода из тупика, куда именно Карен, сознательно и жестоко, загнал его своим появлением на пути. Стало мучительно жаль директора. Беспомощный, совершенно обессилевший взрослый человек - что может быть тягостнее и безнадежнее? Карен решил пойти домой - на сегодня хватит! - но дождь неожиданно кончился, и Сонечка, так долго неслышно сидевшая под курткой, вскарабкалась мальчику на плечо и стала забавно перебирать передними лапками. Карен решил ее пока не беспокоить и немного подождать.
В эту минуту из дома вышла Олеся. Сгорбившись, наклонившись худой фигуркой вперед, она брела с трудом, вяло переставляя ноги и олицетворяя образ ходячей статуи скорби и отчаяния. Жалость с новой силой царапнула Карена, хотя он отлично понимал, что Валерий не нужен Олесе, и грусть быстро утихнет. И тем быстрее и проще, чем скорее найдется утешитель.
Олеся медленно, словно заставляя себя, подошла к Карену. Застыла, глядя ему в глаза. А потом неуверенно повела рукой в сторону дома.
- Пойдем, - пролепетала еле слышно.
Он скорее догадался о смысле, чем услышал коротенькое слово. Сонечка радостно плясала на плече у Карена. Она была явно третьей лишней, если не считать Полины, которая никогда и нигде быть лишней просто не могла. Но оказалось, что именно Сонечка - их единственный помощник, палочка-выручалочка в сегодняшний тяжкий вечер. Мышка стала легкой и простой темой для разговора, развлечением, отвлекалочкой, а заодно радостью Полины, которая не выпускала зверька из рук и без конца кормила.
Олеся и Карен сидели напротив друг друга и молча наблюдали за этими детскими забавами. Спасительная Сонечка... Тихая и назаметная, всегда незаменимая, необходимая и верная.
"Как ты там сейчас, беленький дружочек? - подумал Карен. - К кому теперь прижимаешься бедром? Кому опускаешь свои невесомые ладошки на плечи?"
Сонечка тихо, неодобрительно сопела и жалела девочку и мальчика. Правда, это был очень сильный и уверенный в себе мальчик, победитель. Однако даже Наполеон проиграл сражение, ставшее для него роковым.
Полина взахлеб делилась с Сонечкой в своей комнате последними данными о новом конкурсе красоты, перечисляя имена и фамилии красоток, а также размеры их груди и бедер.
- Какая память! - хлопнул себя по коленям Карен. - Такая же блестящая до сих пор у моего отца. Хот я тоже пока не жалуюсь.
Олеся молча тянула из стакана яблочный сок.
- Отец помнит наизусть целые страницы из книг и статей, запоминает заголовки, цитаты, стихи.. .Они словно фотографируются, отпечатываются у него в голове.
- Ты очень любишь отца?
Мальчик ласково и задумчиво улыбнулся.
- Наверное, да. В чем-то мне иногда даже хочется походить на него. Хотя я никогда не анализировал свое отношение к родителям. И мама мне ближе. Мне с ней всегда проще. Только иногда она пристает с ненужными вопросами, - Карен засмеялся. - Кто звонил, да зачем, да где я задержался, да почему мышку зовут Сонечка...
- А почему? - живо и заинтересованно спросила Олеся.
Карен насмешливо и выразительно округлил глаза.
- А почему ей не быть Сонечкой? По-моему, ей страшно подходит это имя: оно для тихих, беленьких и аккуратных.
- Да? - удивилась Олеся. - А мое?
- Ваше? - Карен задумался только на секунду. - Оно свойственно непостоянным, противоречивым, нервным, имеющим серо-голубой цвет, скорее, оттенок.
- Цвет? Так считала Наташа Ростова. Значит, у каждого человека свой собственный цвет?
- А как же! И еще свое звучание, свои погодные условия. Обязательно. Но сейчас я буду честным и признаюсь, что не читал "Войну и мир", очень уж тоскливо и длинно... Хотя получил за сочинение пятерку. Иногда приходится врать. - Он засмеялся. - Один - ярко-зеленый, другой - темно-коричневый, третий - розово-полосатый... Бывают и в бордовую крапинку, и в желтую клетку. С цветом кожи это никак не связано.
- А Полина? - спросила Олеся.
Карен секунду помолчал.
- Она светло-сиреневая, чисто сиреневая, без примесей. Безветренная, в минорном ключе, как "Весенняя соната" Бетховена.
- А твой отец? Это все очень забавно... А мой? Ты ведь его видел?
Казалось, Олеся уже совершенно забыла о больном и несчастном Валерии, лежащем сейчас у Глеба. Карен был очень доволен. Ему хотелось понравиться и показать себя.
- С моим все просто: ровная и четкая крупная черная клетка на темно-сером фоне. И никаких дождей. Увертюра к опере Глинки "Жизнь за царя". Мама - бледно-голубая, как небо после жаркого дня. Полонез Огинского. А с вашим отцом значительно сложнее: вообще он ярко-синий, но очень много бурь, ураганов, почти цунами. "Паяцы" Леонкавалло. Дина - темно-зеленая, тоже с грозовыми периодами. "Аида" Верди.
- А моя музыка?
- Туман и танцы Дворжака, - четко ответил мальчик и снова уставился немигающим взором на Олесю, заставив ее смутиться. Он заходил все дальше и дальше, упорно двигался вперед по пути завоеваний, не желая думать ни о последствиях, ни об остановках.
В дверях внезапно появилась сияющая Полина. Сонечка доверчиво сидела у нее на плече.
- А можно, Сонечка немного побудет у меня? - с надеждой в голосе спросила девочка. - Хотя бы один день!..
- Ну, конечно, можно, - с готовностью согласился Карен. - Если хочешь, я буду приносить ее тебе. Только вот подарить, извини, не могу: мой младший брат Левон сойдет с ума от тоски, разлучившись со своей зверюгой. Он ее просто обожает.
Полина обрадовалась.
- Хорошо! Я буду делить ее с Левоном и брать себе совсем ненадолго.
Это было первое в жизни Поли, что она разделила с незнакомым ей пока мальчиком.
- А где она будет у нас жить? - спросила Олеся.
Дочка постояла несколько минут в задумчивости.
- Я сейчас придумаю, - и помчалась на кухню устраивать домик для мышки.
- Тебе уже пора ложиться! - крикнула Олеся в глубину квартиры. - Так что заканчивай там поскорее!
- Да, да, я очень быстро, - торопливо ответила дочь. - Поселю Сонечку, и мы с ней вместе ляжем спать.
Карену стало неловко. Вечер клонился к ночи, нужно было вежливо прощаться и уходить, но делать этого не хотелось. Сидеть вот так напротив Олеси и смотреть на нее, слушать щебет Полины и не вспоминать о долге, обязанностях, морали и прочих скучных и бесполезных вещах. Опротивело думать и о родителях. Они становились в последнее время все зануднее, дотошно расспрашивая сына о его настроениях и симпатиях. Карен оставлял для них явным и открытым только одно свое увлечение: учебу. Остальное не для них. Во всяком случае, пока. Где гарантии, что его правильно поймут? А если нет подобной уверенности, держи свои чувства при себе. Зачем афишировать, что ты в душе же прочно связал себя и маленькую женщину незримыми нитями, слил в одно целое на долгие годы. Лучше всего - навсегда.
