Саша Филипенко - Замыслы (сборник)
Так ни разу в жизни не испытав того, что люди называли странным словом «любовь», в тот вечер в ТАССе я пребывал в одном из немногих состояний, которые еще будоражили меня. Я получал вызов, я принимал пари.
Больше всего меня интересовало, как скоро я смогу затащить Лидию в постель. Придется ли нам гулять по городу или она сразу согласится поехать ко мне? Я гадал, встанет ли она передо мной на колени и будет ли, как раньше, целовать мои руки?! Я был взволнован от мысли, что Лидия, по какой-то неведомой мне причине, может отказать. То, что ее рука была в моей руке, еще ничего не значило. Возможно, она сдавала Москву, чтобы победить при Бородино. Быть может, она хотела отомстить мне. Тогда, сидя за столом в ТАССе, я еще ничего не понимал, и это, несомненно, возбуждало меня. В отношениях с женщинами меня всегда завораживало лишь время, которое я тратил на то, чтобы овладеть ими. После того как высота была взята, я терял к объекту страсти всякий интерес. Я никогда не разрешал женщинам оставаться у себя до утра. Я всегда спал один, и не было для меня состояния более мучительного, чем делить с кем-то свою постель. Теперь, спустя столько лет, я испытывал к Лидии такой же спортивный интерес, как и к любым другим женщинам. Рядом со мной сидела красотка. Не более того. Плевал я на то, что когда-то что-то из-за нее испытал. Даже страх, который однажды заставил меня покинуть родной город, не возвращался. Возвращалась Лидия. Лидия, даже лучше и желаннее той, которую мечтала отыметь вся школа. Она сидела рядом, и я вспоминал, где ближайшая круглосуточная аптека. Парни продавали ей байки, и она покупала их. Она улыбалась, и они знали, что, если человек в зале реагирует на шутку, – нужно лупить в него. И они лупили, и глаза Лидии слезились от смеха. И я молчал – за столом и без меня хватало клоунов. Мне не нужно было ни с кем соревноваться. Каре с флопа. Восемь шутов на одного короля. Парни спрашивали, что она во мне нашла, и Лидия отвечала, что всего-навсего друзья. «Да вы что?!» Ребята продолжали шутить, но теперь все больше надо мной.
Я видел, что все постепенно возвращались к игре, и только Гёба не мог оторвать от нее глаз. Подобно тому как Печорин впервые смотрел на Бэлу, он смотрел на Лидию. Кажется, никогда раньше этот кретин не видел женщины такого порядка. Он пил, смотрел на нее и каждую сдачу сбрасывал карты, даже пары с картинками. Он хотел произвести на нее впечатление, но не знал, как.
Около трех стали расходиться. Я выиграл больше всех. Лидия держала меня за руку. Ее голова лежала на моем плече. Мы решили заехать в клуб. Кто-то поехал с нами. Точно поехал Гёба.
Били басы. Танцевали и веселились девочки. Такие красивые. Одна лучше другой. Нежные, юные, сияющие от молодости. Как в кино. Закладывало уши. Будто я был в поезде, в самолете, на палубе корабля, волновался пол. Я чувствовал ритм. Лидия держала меня за руку. Лидия улыбалась. Улыбался Гёба. Я чувствовал себя юным. Все мы пели одну песню: «Because we are your friends – You’ll never be alone again! Ooh come on!» Мы кричали. Мы хлопали в ладоши. Удар сердца – хлопок. Удар сердца – хлопок. Я улыбался.
В шесть утра мы вернулись в ТАСС. Не помню зачем. Кажется, Гёба, который все это время оставался с нами, что-то забыл и попросил подкинуть его в редакцию. В моем кабинете стояли диван и стол. Я сказал, что хочу показать ей свое рабочее место. Она все поняла. Едва я открыл кабинет – Лидия поцеловала меня. Впервые за столько лет. Поцеловала так, будто мы не расставались вовсе. Я почувствовал ее язык. Лидия прижалась ко мне. «Как же хорошо». Меня не очень-то интересовала нежность – хотелось поскорее кончить. Лидия продолжала целовать меня: виски, мочки ушей, шея. «Славно» – думал я. Мне нравилось. Лидия немного смущалась, но не останавливалась. Я подтолкнул ее к окну. Лидия уперлась локтями в подоконник. Редкие прохожие Большой Никитской могли видеть безумно красивую женщину, прижатую к стеклу. Я был сзади. Лидия спросила, есть ли у меня презервативы, и я ответил, что нет, но зачем? Меня поразило то, насколько влажной она была…
Я точно теперь не вспомню, но, кажется, минуты через полторы вошел Гёба. Я совсем забыл про него. Он замер. Лидия не заметила. Я улыбнулся. Гёба хотел забрать вещи и на носочках пошел к своему столу. Я не остановился и подмигнул. Он взял документы и показал мне большой палец. Я понял, что он не прочь поучаствовать. Я кивнул. Он раздумывал не больше мгновения. Алкоголь сделал свое дело. Гёба был слишком пьян, чтобы отказаться от такого шанса. Мой друг положил документы на стол, расстегнул ширинку и подошел к нам. Лидия посмотрела на меня. Я сказал ей, что все будет хорошо. Она смущенно улыбнулась, развернулась и поцеловала его крайнюю плоть. И еще раз. И еще.
Текст вновь пропадает. Входящий звонок. Незнакомец, который звонил несколько дней назад, не дожидаясь моего приветствия, начинает тараторить: «Значит так, слушай меня, сученок! Твой отец влип! Понял?! Влип крупно! Он должен мне. Много! Слышишь?! Я сейчас в сообщении напишу тебе сумму, понял? Если не передашь деньги в течение недели – я тебе его по частям перешлю, понял?!»
Я-то понимаю, только все это меня сейчас ни разу не интересует. Мне не до того. Закрыв руками лицо, я пытаюсь сосредоточиться. Гёба, Гёба, Гёбочка, неужели это все-таки ты?
Все верно, думаю я – Гёба уволился в конце 2010-го. Как раз закончилась жара. В который раз я отправляюсь в путешествие по кабинетам ТАССа. Дальняя комната: три стола, три компьютера, барабанная установка. На стенах футбольные майки и раскадровки программы. Капитан, Фантик, Бесполезный. Нет, никто из них не мог этого написать. Парни целыми днями давили жуков в своих компьютерах, отстраивали новые цивилизации. Дальше – большая комната. Здесь мы иногда играли в футбол и гольф. Здесь стояла беговая дорожка и длинный стол для переговоров, который мы очень быстро превратили в место покерных баталий. Здесь трудились Славка, Ися и Туловище – они тоже нет, они не могли. Дальше предбанник. Здесь работали Лена и Флюгер. Лена? Лена многое знает, но могла ли она написать книгу? Откуда у матери-одиночки время? Флюгер? Флюгер много общается с Леной, вероятно, исключительно из-за своего географического положения в ТАССе, он знает о нашей семье немногим больше других, но Флюгер тоже не стал бы. Флюгер не делает ничего бесплатно. Остается мой кабинет. Стол. Компьютер. Молодежь справа, Будда слева и… твою же мать – раньше против меня сидел Гёба!
– Знаешь, Саня, – вечно начинал он, – у меня есть одна проблема.
– Разберись с ней как-нибудь сам, хорошо?
– Ты что, даже не хочешь узнать, что за она?
– Нет. Я хочу сочинить шутку про Данию и свалить отсюда.
– Но я все равно тебе расскажу! В моей голове кружатся тысячи идей!
– Представь себе, ты не одинок.
– Да, но проблема не в этом. Проблема в том, что я не могу довести их до конца.
– Мать моя, какое несчастье!
– Каждое утро я придумываю великолепную историю, но уже в конце рабочего дня отказываюсь от нее. Понимаешь?
– Ты бы шутки так придумывал.
– Шутки – это все пустое! Это для вас они важны. Вам каждый день важно оставаться смешными, перешучивать друг друга. Вы каждую секунду меряетесь членами, доказывая друг другу, кто из вас самый крутой автор. Вам кажется, что автор состоялся, только когда он выиграл сезон. Вы с этим своим клубом веселых и находчивых думаете, что в жизни вообще больше ничего нет. Вы фанатики. Вам важно только шутить, шутить, шутить! Вы же несчастные люди! Посмотри на себя! Что у тебя в жизни есть, кроме шуток? Ничего. А доставляют они тебе удовольствие? Нет. Ты шутишь не ради того, чтобы посмешить кого-то, но ради того, чтобы доказать Капитану и Туловищу, что все еще находишься в сумасшедшей форме. Я больше не хочу шутить. Я хочу уйти.
– И что же ты будешь делать, когда уйдешь?
– Да что угодно! У меня куча замыслов!
– Что же ты раньше о них не рассказывал?
– А смысл? Никто из вас все равно не поймет. Вы здесь все очень ограниченные. Вы умеете только шутить, да и то лишь в одном направлении.
– Ты будешь разгонять шутку про Данию?
– Нет! Знаешь, эта война продолжается вот уже несколько лет. Еще со времен университета. Я выгоняю замыслы, но они возвращаются ко мне, зову их, но они не приходят.
– Гёба, послушай, мне все это абсолютно неинтересно.
– А что тебе вообще интересно? Дырки? Бутират?
– Это не твое дело, но раз уж зашел разговор… если выбирать между шлюхами, наркотой и чушью, которую ты несешь, – любой бы на моем месте выбрал два первых варианта.
– Я знаю, что ты на самом деле так не думаешь. Ты просто человек такой… поперечный. Я знаю, что тебе на самом деле и самому хотелось бы писать.
– Ни в коем случае.
– Неужели ты и правда всю жизнь собираешься делать шутки?
– Почему бы и нет? Я больше ничего не умею. И в отличие от тебя я умею хотя бы это. К тому же не думаю, что буду заниматься этим всю жизнь. Пройдет какое-то время, и я пойду на повышение, заменю Нино – шеф меня любит. Я буду просто сидеть и отбирать материал. Шутить будут молодые.
