Йоханнес Зиммель - Любовь - только слово
Постойте-ка!
Вон там, у края дороги, стоит маленькая девочка, рядом с ней сидит светло-коричневый боксер со свисающим из пасти языком. Девочка машет рукой. Симпатичная крошка со светлыми волосами, заплетенными в косички, и голубыми глазками. В голубой вязаной кофточке. Белой юбке. Бело-голубые гольфы. Белые туфли.
Торможу. Опускаю стекло. Малышка рассматривает меня очень серьезно и спрашивает:
— Ты дядя Мансфельд?
— Да, Эвелин, — отвечаю я.
— Откуда ты знаешь, как меня зовут?
Ну, запомнить это имя было совсем несложно.
— Мне назвала твое имя маленькая птичка. Забирайся в машину.
— Можно Ассаду тоже сесть в твою машину? Это моя собака.
— Come in,[14] Ассад, — скомандовал я и откинул переднее сиденье, Ассад пыхтя взобрался на сиденье позади меня.
— И ты тоже, — сказал я Эвелин, и сиденье снова встало на свое место.
Она села. Я поехал дальше. Эвелин держит плитку шоколада в руке.
— Хочешь? — спрашивает она меня.
— Нет, спасибо. Ешь сама. Ты, наверное, очень любишь шоколад.
— О да, — говорит она и откусывает кусочек. — Марципан я люблю больше. Марципан я люблю больше всего.
— Очень хорошо тебя понимаю, — говорю я. (Меня тошнит от одного этого слова.)
— Добрый вечер, дядя Мансфельд, — вежливо произносит она и подает мне руку. — Когда сидишь, невозможно сделать книксен. Обычно я всегда это делаю.
— Я тоже, — соглашаюсь я.
Она сейчас помрет со смеху.
— Да, вот теперь я верю, — подтвердила она после того, как чуть не подавилась куском шоколада.
— Чему?
— Тому, что сказала мама.
— И что же сказала мама?
— Она сказала, что я должна привести тебя к ней, что ты хороший дядя и поможешь нам.
— Помогу?
— Ну да, — почти прошептала она. — Ты сам знаешь. Из-за папы. Поэтому никто не должен знать, что вы встречаетесь.
— Нет, конечно, никто, Эвелин!
— Тем более папа. Он не мой настоящий папа, ты знаешь об этом?
— Я знаю все.
— Ты просто классный, дядя Мансфельд. Ты мне нравишься.
— Ты мне тоже нравишься, Эвелин.
Это правда. Я вообще люблю детей. На этот счет мои друзья уже придумали пару дурацких шуток. Все так и есть на самом деле. Я не знаю ничего прелестнее маленьких детей. Хотя, может быть, она…
— Где же твоя мама?
— Справа есть дорога. Мы поедем туда. Мама ждет нас там. Здесь она не могла ждать. Из-за всех этих людей, ну, ты сам понимаешь.
— Да.
— И мне надо было идти вместе с ней. Из-за нашего садовника. И из-за слуги. Чтобы они не могли рассказать папе, что мама снова выходила одна. Мы сказали, что хотим прогуляться.
— У вас нет между собой тайн, правда?
— Нет, конечно, мы все друг другу рассказываем. У нее, кроме меня, никого нет, — серьезно проговорила малышка. — Вон там она стоит.
Я ехал вверх по узкой лесной дороге, по обе стороны которой росли очень старые деревья.
Она стоит, наполовину скрытая деревом, все еще с платком на голове, но уже без очков. На ней синий плащ, она подняла высокий воротник и туго стянула поясок на талии. Выглядит очень бледной. Может, в свете фар? Я торможу возле нее. Эвелин тут же вылезает из машины.
— Ассад!
Собака выпрыгивает вслед за ней.
— Я оставлю вас одних, позовите, когда закончите.
— Да, сердце мое.
— Только, пожалуйста, оставьте хотя бы ближний свет фар, я немного боюсь. Пойдем, Ассад!
Боксер бежит вслед за девчушкой, когда она начинает уходит от нас.
— Что случилось?
— О Господи, значит, вы его не нашли?
— Что не нашел?
— Браслет.
— Вы потеряли браслет?
Она только кивнула и достала из кармана плаща фонарик, которым осветила пол машины. Я вылез из машины. Приподнял кресла. У меня тоже есть фонарик. Минут пять мы обыскивали машину. Ничего.
Со всех сторон раздаются крики всевозможных птиц и животных. В лесу очень шумно. Перед нами — силуэты маленькой Эвелин и ее собаки. Эвелин собирает камни и бросает их, Ассад приносит камни назад. При этом слышится его лай.
Мы снова сидим в машине, дверцы распахнуты, и я вдыхаю запах ее духов.
— У вас не найдется сигареты? — очень тихо спрашивает она, я едва слышу ее. Я подаю ей сигарету, беру себе другую, и мы курим вместе. На какое-то мгновение мне становится плохо от одной мысли, что она думает, будто это я украл браслет. Но это быстро проходит, потому что она кладет мне руку на плечо со словами: — Из-за меня у вас одни неприятности.
— Не говорите так. Мне очень жаль. Я вам еще во время поездки сказал, что застежка расстегнута. Вы помните? — Она кивает. — Когда вы схватились за руль и я ударил вас, кажется, по руке, я слышал какой-то звук. Наверное, браслет упал на пол.
— Когда вы выходили возле дуба, он не мог…
— Я обшарила там каждый сантиметр.
— Может, его нашли до вас.
— Да, — сказала она. — Может быть. Вы уже были в интернате?
— Мне нужно было дождаться директора. Машину я запер. Ни один человек не…
Тут я наконец-то вспомнил.
— Черт побери! — восклицаю я.
— В чем дело?
— Девчонка, — отвечаю я. — Эта проклятая девчонка!
Глава 14
После того как я все ей рассказал, она сидит совершенно неподвижно, курит и смотрит, как играют в отдалении ее дочка с собакой. Верена выпускает дым из носа и спрашивает:
— Вы думаете, что эта девочка украла браслет?
— Совершенно уверен в этом. Она бросилась бежать, как только я ее окликнул.
— Включите радио.
— Зачем?
— Чтобы нас не услышали.
— Но здесь никого нет. Вы имеете в виду, чтобы ваша дочка не услышала?
— Да.
— Она к вам очень привязана. Она сказала, что у вас нет секретов друг от друга.
— Она терпеть не может моего мужа. А он терпеть не может ее. Она думает, что ей все обо мне известно. Она скорее умрет, чем предаст меня. Но, конечно же, ей не все обо мне известно. Ах! Она вообще ничего не знает.
Похоже, есть много такого, что ей приходится скрывать, подумал я, но так ничего и не сказал, а только включил радио.
— У вас есть хотя бы предположение, кто была эта девочка?
— Не имею понятия.
— Таким образом, у нас нет ни малейшего шанса получить браслет назад.
— Я этого не говорил. Мне надо подумать. Надо найти выход. Выход всегда есть. Только не волнуйтесь, пожалуйста, успокойтесь.
— Выхода нет. Выхода никогда нет, — проговорила она. — Я не волнуюсь. Я совершенно спокойна.
— Эвелин сказала мне кое-что, чего я не понял. Ваш муж так и не появился?
— Нет. Вот именно.
— Вот именно?
— Он только позвонил. Он что-то задумал. У него есть какие-то планы.
— И что же он планирует?
— Я не знаю.
— Не надо бояться.
— Да я не боюсь. Не боюсь. — Руки у нее при этих словах так тряслись, что сигарета выпала. — О Господи, — простонала она, — мне бы хотелось бояться чуть меньше.
Я кладу руку ей на плечо, о она прижимается ко мне и шепотом говорит:
— Вы не знаете, господин Мансфельд, в каком положении я нахожусь. Вы не можете себе представить. Браслета мне только не хватало.
— Я поеду в интернат. Заявлю о краже. Все комнаты девочек будут обысканы. Или я еще что-нибудь придумаю. Я обязательно что-нибудь придумаю! Я найду эту девчонку! Я найду браслет! Пожалуйста, не плачьте!
— Я не плачу, — проговорила она, но, так как ее щека прижата к моей, я чувствую, как слезы стекают по нашим лицам. Маленькая девочка впереди на лесной дороге прыгает, танцует и бросает камешки.
— Что сказал ваш муж по телефону? Слово в слово!
— Он не приедет сюда сегодня, он останется во Франкфурте.
— Когда он собирается приехать сюда?
— Завтра вечером.
— Значит, у нас в запасе целый день!
— Если только он не приедет через час. Если только он уже не приехал…
— Перестаньте плакать.
— Вы его не знаете. Я уже давно замечаю, что он не доверяет Энрико…
Энрико? Ах, да… этот…
— А теперь еще браслет. Если он приедет и узнает, что браслет исчез, у него будет одним поводом больше. Потеряла? Он мне никогда не поверит. Он уже говорил однажды, что считает Энрико жиголо…
— Замолчите.
— Что?
— Я запрещаю вам повторять подобную чушь! Вам не надо платить мужчине деньги за то, чтобы он вас любил.
— Что вы об этом знаете!
— Не знаю, — говорю я, — конечно, нет, откуда бы мне знать об этом?
Женщина, которую я держу в объятиях, словно свою возлюбленную, говорит:
— Вы богаты. Вы всегда были богаты. Я — нет. Я однажды была так бедна, что не могла купить даже хлеба для себя и Эвелин. Вы представляете себе, что такое бедность?
— Слышал кое-что об этом.
— Вы ничего не знаете! Тем вечером, когда я познакомилась со своим мужем…
