Григорий Ряжский - Наркокурьер Лариосик
В городишко ломовик вошел, когда утро уже окончательно убралось восвояси, перебудив всех его обитателей. Булочники покатили свои маленькие разноцветные тележки, полные сдобных калачей с сине-фиолетовым румянцем на бочках. Ароматные облачка выплывали из тележек и, смешавшись в большое сине-фиолетовое облако, поплыли по городку, разнося по округе крепкий хлебный дух. Чернявый молодой солдат в потертых башмаках с высоко поднятыми обмотками возник ниоткуда… Он остановился у покосившегося телеграфного столба и перехватил поудобней небольшую оконную раму, что нес в руках. Мимоходом взглянул на городские часы с направленными к центру диска стрелками. Часы полоскались по ветру, поскольку их мягкий диск был перекинут через телеграфные провода и для пущей надежности пристегнут парой здоровенных изумрудных прищепок. Чуть передохнув, солдат пересек булыжную мостовую и исчез со своей ношей неизвестно куда… Дворник, в сапогах и треухе, с красно-зеленой метлой в руках, задумчиво отложил свой инструмент и внюхался в пролетающие мимо ароматы. Он медленно поднялся в воздух и, не выпуская из рук свою красно-зеленую драгоценность, полетел вслед за облаком, слегка подправляя маршрут при помощи метлы. Облако летело навстречу ломовику. Ломовик равномерным шагом приближался к облаку. Они остановились одновременно, друг перед другом. Ломовик заинтересованно повел носом. Облако согласно кивнуло и превратилось в огромный калач, который плавно окольцевал черную лохматую шею, миновав голубую лошадиную морду с благодарными человечьими глазами. Вслед за облаком мягко приземлился и дворник с красавицей-метлой. Он подошел к ломовику, потрепал его по черной лохмоте и, потянув за калач, повел в сторону дома, в городок. Ворона неотступно следовала за ними, настырно продолжая свой яблочный поклев…
А еврейская свадьба в городке набирала обороты… Невеста была хороша собой… Подвенечное платье ее, словно вырубленное из деревянной белой колоды, и такой же красоты свадебная фата, славно смотрелись на фоне зеленых рук пейсатого жениха, нарядно одетого по такому случаю в блестящие сапоги и малиновую жилетку.
— Ай-яй-яй-яй-яй! Яй-яй, яй-яяй! — почти по-человечьи плакала скрипка.
— Ой-ей-ей-ей-ей! Ей-ей, ей-еей! — дружно вторила ей многочисленная родня.
В мелодию скрипки постепенно вплелись звуки рожка, его сменил кларнет, послышались гитарный перебор и удары бубна. Мужчины: пекари и зеленщики, часовщики и портные, первыми пошли в пляс, заложив разноцветные пальцы за края жилеток. Женщины выносили на улицу еду и питье — гуляйте, люди добрые, на еврейской свадьбе!
Раздался цокот копыт по булыжной мостовой. Это дворник привел на свадьбу ломовика. Он снял с могучей лошадиной шеи огромный темно-фиолетовый калач и протянул его молодым. Жених с невестой поклонились в ответ и поднесли дворнику стопку с оранжевым питьем. Дворник посмотрел в небо, снял треух, хитро подмигнул оранжевому солнышку и медленно, с достоинством и расстановкой, влил в себя драгоценную влагу, отведя, как водится, в сторону малиновый мизинец. Такого издевательства ворона снести не могла никак. Привлекая всеобщее внимание к собственной персоне, не желая находиться в тылу такого интересного события, она громко гавкнула три раза по-собачьи, подпрыгнула и, махнув пару раз белыми крыльями, очутилась на самом верху повозки. Набрав полную грудь воздуха, ворона нанесла последний, самый разящий удар клювом в весьма шаткое сооружение на колесах. Брезент лопнул по всей длине шва, и гора синих яблок с серебряными плодоножками вывалилась прямо под ноги веселой свадьбе. И тогда гости, еврейские и все прочие, отложив свадебное угощенье, взяли каждый по яблоку и вкусно захрустели. А ворона, наблюдая такой мир и согласие в маленьком городке, довольно заулыбалась и несколько раз вильнула рыжим собачьим хвостом…
Мужчины в жилетках, дохрустев синими яблоками, взялись за руки и кругом пошли вокруг молодых, выбивая сапогами пыль из плотно утрамбованной свадьбой земли. Грянули чернобородые музыканты в картузах. На этот раз музыка была веселая и озорная. Хоровод перерос в огненный искрометный танец, вихрем закрутившийся вокруг жениха и невесты.
В небе показалась точка… Она быстро росла и вскоре превратилась в странную композицию — деревянный колодезный журавль с привязанной к носу цепью, на которой болталось металлическое ведро, держал зацепленный уключиной цирковой обруч. На обруче сидела, покачивая босыми ножками, прелестная юная акробатка в белом бальном платье. Она весело помахала свадьбе рукой и жестом пригласила к себе… В небеса… Танец к этому моменту достиг своего апогея. Вихрь дорожной пыли поднялся над землей и взял в кольцо молодых. Медленно, держась за руки, они поплыли над бушующей внизу свадьбой навстречу деревянному журавлю. Вслед за ними, из пылевой воронки вынырнула белая ворона в кроваво-красной ермолке и устремилась вдогонку. Достигнув обруча, она подтянула под себя рыжий крендель своего хвоста и решительно приземлилась в самый центр воздушной композиции — к девочке на плечо. Вся компания, сделав прощальный круг над родным местечком, стала подниматься еще выше, совсем близко к перламутровым облакам. Потерялся из виду пыльный вихрь… Где-то далеко внизу осталась гулять свадьба… Постепенно растворилось и исчезло в легкой воздушной дымке их родное местечко. Из поднебесья поверхность земли напоминала расстеленное во всю ширь самодельное лоскутное одеяло, в котором разноцветные страны-лоскуты были сшиты между собой крупными портняжными стежками. Вдоволь насмотревшись вниз, они выстроились в клин. Любознательная ворона летела впереди, регулируя хвостом воздушный поток. За ней, равноудаленно, по обеим сторонам следовали журавль с девочкой на борту и молодые, сначала счастливая невеста, со свистом рассекая воздух колодой свадебного платья, а потом уж и зеленорукий жених, с раскиданными по ветру пейсами. Их курс лежал на запад, к океану…
…Призывая на помощь богатое воображение, используя весь отпущенный ему арсенал мимики, жестов и звуков, Армен продолжал сюжетное повествование, пытаясь изобразить статую Свободы с горящим факелом в руке и кружащий над статуей дельтаплан… Ким смотрела, как завороженная, слегка приоткрыв рот…
— Нью-Йорк, — выдохнула она, — е-е…
Внезапно Армен с горящими глазами вскочил с кресла, раскинул в стороны руки — дельтаплановы крыла, словно на самом деле стал собственным мультипликационным персонажем, и… И тут погас экран видеомонитора, фильм в салоне закончился, и на какое-то время они оказались в полной, абсолютной темноте… Дельтаплан сложил крылья, прицелился и обрушился со всей высоты полета в мягкую посадку комфортабельного кресла Ким… Сердце режиссера бешено заколотилось, к горлу подступила горячая волна, кровь прихлынула к лицу… Он нежно и сильно схватил Ким за плечи, развернул к себе, нашел своими губами ее губы и впился в них, почти теряя сознание… Она не стала вырываться и ответила на поцелуй… Так же глубоко и нежно… И он почувствовал, как она вдруг мелко завибрировала всем телом. Он сунул руку ей под юбку и почти сразу ощутил голую кожу. Там заканчивались чулки с широкой ажурной, на ощупь, каймой. Он продвинул руку дальше и почувствовал, что там влажно… Она тоже, словно в беспамятном бреду, положила свою руку к нему на ширинку, туда, где уже все рвалось и лопалось в безудержном и безумном желании…
Зажглось дежурное освещение… Ким резко отпрянула и перевела дух.
— Зэтс ит… — выдохнула она.
Мыриков оглянулся, ощупал острым взглядом пустующее Арменово кресло и перевел взгляд дальше, пытаясь пронзить недремлющим чекистским оком непрозрачную перегородку, за которой в полной темноте развернулась поднебесная трагикомедия с режиссером и исполнителем главной роли в одном лице.
Ким посмотрела на часы. До конца полета оставалось около двух часов и одна кормежка.
— Нью-Йорк, — сказала она, пытаясь быстро прийти в себя. — Ту ауарз, — и подняла вверх два пальца…
…Америка возникла внезапно… Просто разом разошлись облака над краем Атлантики, и взору их открылась удивительной красоты панорама. Стена домов-великанов примыкала прямо к берегу океана. Гудзонский залив, изогнувшись в реку, плавно нес соленые воды под нависшим над рекой Бруклинским мостом и омывал небольшой островок, сухое пятнышко, совсем недалеко от берега. На пятнышке этом возвышалась величественная женщина. В одной руке она держала факел, другой — прижимала к своему бронзовому телу огромную книгу. Голову статуи венчала зубчатая корона.
…Воздушный клин замер, пораженный ее гордым величием. Молодые вопросительно посмотрели друг на друга. Ворона тявкнула и слегка помахала хвостиком, так, на всякий случай. Журавль тряхнул ведерком и скрипнул уключиной. Лишь юная акробатка совершенно не удивилась, как будто заранее точно знала конечный маршрут небесного путешествия. Она улыбнулась и приветливо помахала статуе рукой. Внезапно облачко, возникшее неизвестно откуда посреди ясного неба, налетело и окутало голову статуи. Так же внезапно и растворилось, осев в Гудзон. Теперь статую венчала другая голова. Это был старик. У него были седые кудри и тонкий с горбинкой нос. Голова была живая. Глаза улыбались, а один глаз даже ухитрился задорно подмигнуть путешественникам. Факел в бронзовой руке старика вспыхнул и разгорелся веселым огнем. Огонь брызгал в стороны горячими белыми звездочками, они ненадолго зависали в воздухе и затем падали в Гудзон, шипя в соленой воде.
