Николай Климонтович - Спич
И Евгений Евгеньевич с недовольством поймал себя на том, что его совсем не ханский, а интеллигентский тон мог быть принят здесь как просительный.
— Нет проблем, — грубовато сказал один из раскосых рослых охранников на чистом русском, — прошу.
И пропустил вперед, а сам последовал за ним. И уже в эту минуту у Евгения Евгеньевича возникло смутное и тревожное чувство подконвойности.
24
Изнутри отель оказался больше, чем виделось снаружи, и производил впечатление скорее неуютное: с первых шагов по вестибюлю Евгений Евгеньевич испытал дискомфорт того сорта, что обычно возникал у него в новых огромных международных аэропортах. И сквозняки. До номера он добрался уже раздраженным, разбитым и клянущим судьбу. Хотел сунуть десятку вошедшим следом за ним в номер мальчишкам с багажом, но те замахали руками, испугались и убежали. Когда остался, наконец, один, скинул пальто, принялся расстегивать пиджак американского, желтого вельвета, дорожного костюма, как в дверь постучали. Евгений Евгеньевич крикнул войдите, но официант был уже на пороге. Тоже татарин, наверное, но молодой, смазливый, улыбчивый. Он молча вкатил на тележке фрукты в вазе и шампанское в золотом ведерке со льдом. Хотя впору было бы пить коньяк или горячий грог с ромом — в номере стоял хорошо, если не мороз. Официант неловко открыл бутылку, та была действительно холодная, что не удивительно, и пены на багровый палас пролилось мало. Евгений Евгеньевич махнул рукой, мол, спасибо, но официант, молча и таинственно улыбаясь, с выражением доброго фокусника, включил кондиционер, и тут же повеяло теплом. Евгений Евгеньевич кивнул, взял бутылку и убедился — Veuve Cliequot.
Официант исчез. Евгений Евгеньевич снял пиджак, зачем-то глянул за оконную занавеску, в пустую степь, и испытал прилив тоскливого уныния. Машинально взял грушу из вазы, откусил и провалился в мягкий диван. Было очень тихо, только чуть слышно журчал кондиционер. И Евгений Евгеньевич, измученный путешествием, мгновенно уснул с надкушенной грушей в руке. А вдова, чуть пенясь, медленно вытекала на багровый ковер.
Ему приснился сон.
Будто бы он и Люмьер идут куда-то вместе, а куда — неизвестно. Вокруг неясная, средне русской внешности, местность. На Люмьере белое кимоно с большим малиновым иероглифом на животе.
— Откуда у вас такое? — спрашивает Евгений Евгеньевич.
— А помните, мы были с вами на китайской выставке, — говорит Люмьер со знакомой иронической полуулыбкой на устах…
Бокал покатился по ковру, Евгений Евгеньевич очнулся. Что бы это значило, подумал он, хотя не верил ни в сонники, ни во Фрейда с Юнгом. Впрочем, отчего приснилось китайское, понятно: я же на Востоке, черт бы его побрал. А Люмьер? Странно, но учитель давно ему не снился. Да и почти не вспоминался с тех пор, как кончилось прошлое, и настоящее изменилось. Ушло трепетное любопытство к миру, честолюбивые надежды и предчувствие, что вот-вот ему, наконец, откроется настоящий его magnum opus. Его личный путь. Тогда во времена ранних статей он верил в свою миссию распространителя, нет — утвердителя культуры.
Впрочем, нет, пыл благородных стремлений, если выразиться по-печерински, иссяк позже, погас вместе с изменой Ипполита, не осталось ничего, как после пожара в Александрии, хоть поначалу Евгений Евгеньевич этого не заметил, не хотел замечать. Да, прошлое закончилось — его неверный Ипполит унес с собой. Осталось настоящее, но лишенное целости, всё из фрагментов и осколков, которые походили один на другой, меняясь как в калейдоскопе. Жили у бабуси два веселых гуся, ходили в свет под руку, публика в благоговейном восхищении расступалась, один черный, другой русый, в те годы они были на ты с бокалами и кинжалами. Тогда к месту было:
С детства влекла меня сердца тревога
В область свободную влажного бога…
Но на сей раз сердца тревога завела его в обратном направлении, в противоположное состояние…
Вздохнув, поднялся, стал исследовать номер. Что ж, он видел мельком на фасаде отеля шесть золотых звезд, и на четыре номер, пожалуй, тянул. Прежде другого — ванная комната. Белые махровые полотенца всяких размеров, и фен на стенке, попробовал — действует. И багрового нутра большая ванна. И хороший рассеянный цвет, как в библиотеке. Туалет здесь же, но за деликатной матовой перегородкой. Освежитель воздуха — ткнул — работает. Из гостиной выход в огромную лоджию с большими дачными пластиковыми столом и креслами, лоджию, на которой сейчас делать было решительно нечего. И еще две двери. Заглянул в спальню: всё в розовом, как будуар провинциальной кокотки, кровать king-size, постель мягкая, подушек много, пуховая перина, шкаф расположен удобно. Аккуратно повесил сменный костюм, разложил белье.
В кабинете на большом письменном столе обманчиво старинного вида настольная лампа зеленого стекла — удобна, и толстая коричневая книга обманчиво старинного переплета, открыл — Коран по-русски, что ж, в скандинавских шератонах лежит же английская Holy Bible. И какая-то папочка — поначалу не обратил внимания. Есть еще кресло для чтения, над ним — развесистое бра. Не Негреску, конечно, но недельку прожить можно, решил Евгений Евгеньевич. И продолжил распаковывать вещи. Достал пароварку — важнейший предмет в поездках, когда следует особенно внимательно относиться к диете. Поставил на письменный стол деревянный складень с Девой Марией, зачем-то купленный в Иерусалиме на ступенях Храма Гроба Господня у уличного торговца-араба. Вынул склянку французского одеколона pour homme, побрызгал на себя и в воздух. Вновь наткнулся на папочку. Раскрыл, это был поэтажный план отеля.
Евгений Евгеньевич никогда не любил всяких планов и чертежей, испытывал неприязнь к регулярному, даже разлапистая разноцветная карта московской подземки с ее перепутанными переходами вызывала у него смутную досаду. Но сейчас открыл обложку, полистал. Коридоры. Номера. Запасные выходы. На пятой странице был, по-видимому, план подвальных помещений, схема коммуникаций, а посередине красная стрелка указывала вниз. Перевернул еще страницу, на следующей был изображен пустой трехмерный куб, а в кубе надпись, лишь одно не понятное, показавшееся Евгению Евгеньевичу загадочным и таинственным, слово, — кэшэнэ.
25
Это мы с вами теперь многое знаем о богаче и магнате Равиле Ибрагимове, но Евгений Евгеньевич видел его, как мы помним, лишь однажды. И не знал о нем ничего, кроме странной приверженности того к словечку линейно. Он даже ни сном, ни духом не ведал, что находится сейчас на малой родине своего нанимателя. И биографию банкира он не успел — да и успеть не мог — прочитать. Не знал ничего, к примеру, ни про покойного брата Усмана, ни про сестер Дарью и Олесю Сухорук, первая тоже умерла, а вторая выехала в Болгарию на постоянное место жительства. Но и Равиль Ибрагимов тоже не подозревал, скажем, о существовании на свете, на Верхней Масловке сестер Достоевских, а также милого Павла, проживающего жизнь домашнего кота. Или о наличии в мире громкой внучки поэта Тихого.
Но мало того, что Евгений Евгеньевич очень предположительно знал, где он находится, на карте бы не нашел, — он не знал и того, зачем он находится здесь. Какое такое поручение он должен выполнить? И почему он должен здесь осваиваться? Прошло уже два дня его пребывания в Halva Palace, но ясности не прибавилось, заказчик не торопился с ним связаться и никак не давал о себе знать. И нашему отважному путешественнику оставалось лишь теряться в догадках, строить смутные предположения и стараться выныривать из волн то и дело подступающего страха неизвестности. Не захлебнувшись и не впадая в отчаяние. Он даже целых два дня не брился, а ведь всегда стеснялся грубости растительности на лице — ему казалось, что в отличии, скажем, от Италии, в России молодые люди отпускают усы и бороды от комплекса неполноценности.
Евгений Евгеньевич много пил и много спал. Еду ему поначалу приносили в номер. В огромном холодильнике, который заменял и мини-бар, было много выпивки и стояла — ее Евгений Евгеньевич заприметил не сразу — фарфоровая фаянсовая расписанная драконами коробочка с крышкой. Однажды заметив ее, Евгений Евгеньевич заглянул под крышку, в коробочке обнаружилась какая-то очень мелко порезанная зеленовато-серая травка — анаша, не иначе. Понюхал — точно, она, уж не провокация ли, подумал пуганый Евгений Евгеньевич. И при очередном визите смазливого официанта с фруктами и сластями, приказал марихуану убрать. Тот удивился, но, все так же улыбаясь вместе загадочно и робко, поставил коробочку на тележку.
— Как тебя зовут? — спросил Евгений Евгеньевич скорее от скуки, чем имея какие-то виды.
