Наталья Галкина - АРХИПЕЛАГ СВЯТОГО ПЕТРА
– Куда мы идем? Вижу по вашим бровям, матушка барыня, что движение наше целенаправленное.
– Мы к гадалке идем.
– Ты смеешься.
Я еще не знал о ее привычке ходить к гадалке для выяснения обстоятельств ближайшего либо отдаленного будущего в поисках ответа на вопросы, коими озадачивает жизнь, для успокоения души, в попытке разгадать сон и просто так.
– Абсолютно серьезно.
Тут она мне ладошкой рот закрыла, чтобы прервать фонтан моего пионерского красноречия, монолога о суевериях и предрассудках.
– Пусть она и твою руку посмотрит. Молчи, не возражай. Ну. пожалуйста. Ну, ради меня. И не посмеивайся там, не ухмыляйся, веди себя хорошо, ладно?
Лестница огромного темно-серого углового дома оказалась на удивление легкой. Легкой на подъем. Есть лестницы, к которым лучше не подходить, а есть легкие на подъем. В новостройках, где потолки так низки, что хочется их с темечка стряхнуть (странно: почему низкий потолок не заметен в избе, он там ниже некуда, - и так томителен в «хрущобе»?), чаще всего от одного небольшого марша сводило икры и перехватывало дыхание; на третий этаж прибывали вы высуня язык. К гадалке, жившей на шестом (при высоченных потолках в квартирах), поднимались мы словно в мезонин двухэтажного дома. Видимо, сие зависело от наклона марша и высоты ступеней. Архитектор прошлого века не экономил пространство («полезную площадь»…) за счет лестницы, зато и пролет вышел большой, мечта самоубийцы, я со своей боязнью высоты поглядывал в маленькую пропасть не без трепета, и ступени были пологими; шли мы плавно. Даже и взгляд искоса в вертикальный столб пустоты, обрамленный каскадом ступеней, мне не нравился, я стал смотреть под ноги; между третьим и четвертым этажами в одной из ступеней увидел я отпечаток, окаменелость, большая рыба незапамятных эпох, теллур ли, девон ли, светло-золотой скелетик в серо-золотом камне.
– Смотри, какое чудо! Листик каменной книги! Мечта палеонтолога. Давай утащим ночью ступеньку.
– Лестница без ступенек - меня такое сновидение кошмарное преследует. Как же ты ее заметил? Я сколько хожу, никогда не видела.
Настасья разглядывала отпечаток рыбы.
– Она жила-была; плавала, рядом с ней ихтиозавр плыл, над ней летел летающий ящер, по берегу ходил мамонт, кого только там не было, мы их названий не знаем, но тогда они гуляли сами по себе и безымянные, это потом их ученые поназывали. Она в мире присутствовала, а слов в мире не было еще. Потому-то все было иное. Никто не именовал небо небом.
– Только боги, - сказал я.
Доисторическая рыба ее совершенно заворожила.
– Зато теперь слова есть, - сказал я. - Сударушка моя, любушка, жизнь моя, красавица барыня.
– Мне нравится твоя валдайская возвышенность слога, - сказала она медленно и обняла, ко мне прижалась, охватила руками.
Прижалась ко мне вся, всю ее я и чувствовал: живот, грудь, бедра, я чувствовал ее желание, видел ее полузакрытые веки. В минуты ласк глаза ее становились уже и раскосее, совсем Ниппон, сонные очи гейши, японской тихой панночки; днем и в минуты раздумий ее глаза округлялись, как бы обрусев. В дни ее нелюбимого ветра и мигрени она тоже бывала узкоглазой, томной, едва проснувшейся.
– А мне милы твои низменные чувства, - сказал я, тихонько отстраняясь.
Я взял ее за хрупкое птичье запястье, браслеты, как всегда, мне мешали, ссыпаясь; и мы продолжали идти вверх по лестнице, ведущей вверх. И только одна ступень не вела ни вверх, ни вниз - ступень с древней рыбою; от гадалки, идя вниз по лестнице, ведущей вверх, мы снова остановились на этой ступени, балансируя, обнимаясь, летя в ничто и во всегда, и во всюду, и при том как бы оставаясь на месте, чувствуя себя всеми влюбленными мира, но и именно собою, Н. и В., инициалы, черты лица, линии ладоней снова смешались, некоторые из линий переходили с ее ладони на мою, а в зеленеющем небе большого - во всю стену - прошлого века лестничного окна уже загорались звезды, знающие про нас все. Н. и В. или А. и В.? Что значилось в тонюсеньком с грязно-зеленой обложечкой чиновничьем паспорте ее? Настасья? Анастасия? Анастасия означало «воскресшая из мертвых». Дочь я назвал Ксенией - «странницей».
Мы снимали плащи в прихожей, гадалка разглядывала меня. Меня смущал взгляд ее светлых, почти белесых глаз с точечными зрачками; потом мне встретился еще один человек, чьи зрачки были вечно суженными, черные точки, булавочные, словно прямая противоположность формуле «Зрачки на свет не реагируют»: «Зрачки на тьму не реагируют», взор существа, глядящего на солнце по-орлиному, не мигая, существа, постоянно видящего неведомый нам колоссальный источник света, некое нездешнее светило.
Настасья чуть поодаль взобралась с ногами в толстенное кожаное кресло, откуда делала мне лица, призывая прочувствовать серьезность момента, поменьше болтать, чтобы чего не ляпнуть. Похоже, она дорожила мнением гадалки, хотела выставить меня в наилучшем свете. В разглядывающей руку мою даме померещилось мне нечто тибетское, ламаистское, меня вдруг перестала смешить дурацкая затея с гаданием.
– Хорошая рука, - сказала гадалка, - качественная. Задатки необыкновенные, молодой человек, у вас. Таланты разнообразные. Настолько разнообразные, что выбор сделать непросто. Эмоциональное начало над рациональным преобладает, как бывает часто у художественных натур. Но и рациональное развито отменно. Жить будете долго, хотя в последней трети жизни ждут вас болезни.
Кого ж они, хотел бы я знать, в последней трети не поджидают?
– Но главная ваша трудность в том, что будет у вас период потери самого себя. И период долгий.
Я не уточнял, что сие означает. Чокнусь, что ли? Амнезией буду страдать? Не знаю почему, я уже слушал ее вполне серьезно. Может, из-за ее собственной полнейшей убежденности в истинности произносимого ею текста; а Настасья - та прямо-таки трепетала, внимая.
– Печалиться вам предстоит из-за детей. - Тут она оторвала взгляд от линий моей ладони и поглядела мне в лицо. - И печалиться сильно, - продолжала она со вздохом, снова вглядываясь в руку мою.
Вспоминал я потом слова ее не единожды: первый ребенок погиб у нас с Леной, не дожив до полутора лет; а из-за дочери больной я поначалу (да и периодически, да и постоянно, какое поначалу) даже и не печалился, а натурально убивался, в отчаяние впадал, хотя старался вида не подавать; без американского сына скучал я, вовсе не зная его.
– Но спасительно для вас то, что заложены в вас большие возможности не только в смысле талантов и способностей, но и в плане существования в кругу высоких энергий. В вас есть нечто, позволяющее прикоснуться к эзотерическим материям. - Я понятия не имел, о чем речь. - В сущности, вы по природе своей ясновидящий и яснослышащий. Покажите правую руку. Однако непонятно, найдут ли ваши качества применение, осуществятся ли ваши редкие возможности, или по неведению и нежеланию - или в силу обстоятельств - своим даром пользоваться вы не станете, не сможете или не сумеете. Или не захотите. У вас будет одна любовь и одна жена.
Я хотел спросить: об одной женщине идет речь или о двух? И не спросил.
– А успех? А удача? - подала голос Настасья.
– Будут. И успех, и удача. Почти слава. Вот только богатства и счастья не принесут.
– А счастье? - не унималась Настасья. - Разве не ждет его счастье?
– Да он сам счастье. Богатый молодой человек. Задатки имею я в виду. Чего ж ему еще?
– Скажите, - произнесла Настасья, бледнея, - а нет ли там каких тайных опасностей? Не следует ли ему чего-нибудь остерегаться?
Вопрос показался мне странным. Ответ тоже.
– Получается, бояться ему надо не тех, кто станет ему зла желать.
– Чего же мне следует бояться?
– Человека, который вас не знает. Обстоятельств, которых нет. Чужих игр.
Последовала пауза. Мурашки у меня по спине пробежали - без видимой, собственно, причины.
– Выручит вас то, чего нет,
Я внезапно устал, словно воду на мне возили.
– А в ближайшее время что меня ждет?
Гадалка вгляделась, подумала, отложила свое внушительное увеличительное стекло в латунной оправе.
– Перемена участи, - сказала она. - Перемена планов. Все. Только не благодарите, за гадание спасибо не говорят. Настасья, на вас карты раскинуть? Или в другой раз?
– Сейчас, сейчас, - возлюбленная моя была явно расстроена.
Мы поменялась местами, Настасья оказалась на диванчике, я в кресле. Гадалка тасовала карты,
– Если хотите узнать что-то конкретное, о чем-то спросить определенном, думайте об этом непрерывно. Снимайте к себе.
Настасья сняла карты, гадалка ловко переложила снятую часть колоды под оставшуюся в руках у нее.
