Юкио МИСИМА - ХРАМ НА РАССВЕТЕ
Когда человек выходил из первой пещеры, лучи тропического солнца, подобно резкому удару гонга, мгновенно возвращали в призрачный мир только что увиденное им, и это давало людям ощущение, будто они в легкой дневной полудреме посещают пещеры памяти, где забыли свое сердце. О реальности напоминали лишь сверкающие перед глазами воды притока Годвари и голый речной берег.
Как всегда, Хонда стремился избежать беспечной болтовни сопровождающего. Поэтому в пустой пещере монастыря, через которую равнодушно прошел сопровождающий и которую не удостоили вниманием другие посетители, Хонда задержался и остался там один.
Именно пустота давала здесь волю воображению. Тут не было ни статуи Будды, ни фресок — того, на что полагалось бы смотреть, здесь справа и слева тянулись толстые темные колонны, а далеко в конце, в плотном мраке было устроено что-то вроде кафедры — длинные, широкие каменные столы уходили вглубь, больше здесь ничего не было, но рассеянный свет создавал впечатление того, будто вот только что из-за этих каменных столов, служивших и для занятий, и для приема пищи, поднялись монахи и вышли наружу глотнуть воздуха.
Полное отсутствие красок подействовало на Хонду успокаивающе. Однако если присмотреться, то в небольших углублениях на поверхности каменных столов можно было обнаружить медленно исчезавшие остатки красной охры.
Кто-то и сейчас был здесь, только ненадолго вышел?
Так кто же здесь был?
Хонде чудилось, словно тьма, обступившая его в холодной пещере, что-то шепчет. Впервые после приезда в Индию полное отсутствие украшений и красок вызывало у него ощущение чего-то загадочного. Угасание, разрушения, исчезновение как ничто иное заставляли просто кожей чувствовать признаки жизни и свежести бытия. Нет, существование уже начинало принимать здесь определенные формы. Например, в запахе плесени, буйно разросшейся на обычных камнях.
То, что творилось в его душе, можно было бы описать как смесь радости и тревоги, как какое-то животное чувство — то же чувствует лиса, когда, почуяв далекий запах, начинает красться к добыче. Было непонятно, что это, но рука памяти уже цепко за это ухватилась. Надежды смущали душевный покой.
Когда Хонда, покинув монастырь, двинулся в ярком свете к следующей, пятой пещере, за резким поворотом карниза открылся новый вид — дорога перед пещерами теперь шла внутри вырезанной в круче колоннады. Колонны были мокрыми, потому что колоннада находилась за потоками воды, которые низвергали два водопада. Понимая, что пятая пещера находится где-то там, Хонда остановился на повороте, чтобы посмотреть на водопады.
Один из водопадов разбивался, попадая на скалы, другой — серебряными нитями растекался дальше, но оба были узкими и стремительными. Вода обоих потоков, стекая вдоль желто-зеленой скалы в реку, вызывала громкое эхо. Позади водопадов и по обеим сторонам от них виднелись темные полости пещер, воду охраняли купы ярко-зеленых акаций и алые цветы, блистали во всем великолепии падавшая вода и радуга, встававшая в водяной пыли. А линию взгляда пересекали порхавшие желтые бабочки.
Хонда поднял глаза кверху, туда, откуда низвергались потоки, и был поражен головокружительной высотой. Исток находился слишком высоко, и казалось, что место, где стоит сейчас Хонда, покинуто миром, глядящим оттуда. Каменную стену, вдоль которой низвергались водопады, покрывала зелень мха и темная зелень папоротника, а там, на вершине у истока, она имела чистый желтый оттенок. Там тоже виднелись скалы, но цвет травы, ее шелковистость были совсем из другого мира. Ту траву щипал черный козленок. А еще выше по бескрайнему небу были разбросаны блистающие облака.
Здесь властвовала тишина, принадлежавшая только этому миру. Ее грубо нарушал рев водопада. Хонда слушал то тишину, то шум воды.
В нем боролись нетерпение — скорее туда, под брызги водопада, в пятую пещеру, — и какой-то страх, сковавший ноги. Скорее всего, там ничего нет. Но в этот миг каплей упала на сердце фраза, сказанная Киёаки в бреду: «Мы встретимся. Обязательно встретимся. Под водопадом».
Впоследствии он убедил себя в том, что речь шла о водопаде «Солнца, луны и звезд» на горе Мива. А на самом деле? Теперь казалось, что водопад, о котором говорил Киёаки, это определенно водопад в Аджанте.
10
Корабль фирмы «Ицуи», на котором Хонда покидал Индию, грузо-пассажирское судно с шестью каютами для пассажиров, пересек Сиамский залив, куда после сезона дождей уже наведывался прохладный ветер северо-восточных муссонов, проследовал мимо лежащего в устье реки Менам Пакпханга и, дождавшись прилива, поднимался к Бангкоку. В этот день — 23 октября — небо будто высохло и стало эмалево-голубым.
Какое счастье — вернуться из зачумленной земли в город, который начинаешь любить. Хонда с грузом страшных впечатлений, полученных во время путешествия, просто стоял у поручней верхней палубы, душу ничто не обжигало. Груз впечатлений просто поскрипывал в глубине души, как в трюме.
По пути им встретился только эсминец военного флота Таиланда, берега, покрытые кокосовыми пальмами, мангровыми деревьями и тростником, были печальны, редко где поднимался дымок над жильем. Наконец по правому борту стал приближаться Бангкок, а по левому — Тонбури. На левом берегу показались крытые пальмовыми листьями дома на сваях, во фруктовом саду в тени блестящих листьев замелькали черные спины работников. Там выращивали бананы, ананасы, манго. В углу фруктового сада стояли высокие пальмы — арека, под которыми любят ползать рыбы. Увидев пальмы, Хонда вспомнил ярко-красные рты старых придворных дам, опекавших принцессу: они, как табак, жевали бетель. Реформатор премьер Пибун подобное запрещал. Поэтому дамы утоляли свою тоску по прошлому в удаленном от столицы Банпаине.
Стали часто попадаться весельные прогулочные лодки. Вскоре показался лес мачт торговых и военных кораблей. Это был порт в Бангкоке.
Грязная вода, освещенная заходящим солнцем, необычно блестела и казалась темно-розовой, плывшие по ней радужные пятна машинного масла напомнили Хонде пятна гладкой кожи на теле прокаженных, которых он так много видел в Индии.
Корабль направился к берегу, среди махавших шляпами встречающих можно было разглядеть тучную фигуру главы здешнего филиала фирмы «Ицуи» и нескольких ее сотрудников, но присутствие Хисикавы, будто прятавшегося за спину главы филиала, сразу омрачило душу Хонды.
Чемодан спустившегося по трапу Хонды буквально выхватил вынырнувший откуда-то сбоку Хисикава, опередив сотрудника фирмы «Ицуи». Он встретил Хонду с незаметным ранее подобострастием, всячески старался услужить:
— С приездом, господин Хонда! Как я рад видеть вас в добром здравии. Наверное, ваше путешествие по Индии было тяжелым?
Хонде показалось невежливым не поприветствовать сначала главу филиала фирмы, поэтому он оставил слова Хисикавы без ответа и обратился со словами благодарности к главе филиала:
— Как безукоризненно вы организовали мою поездку — меня это поражало повсюду. Благодаря вам я чувствовал себя князем.
— Теперь вы, наверное, поняли, что «Ицуи» не уступает английским и американским фирмам, они-то свои мощности в Японии заморозили.
В машине по дороге в гостиницу «Ориенталь» Хисикава, обхватив руками чемодан, скромно сидел на откидном сиденье, а глава филиала рассказывал о неприятных изменениях, которые произошли за время отсутствия Хонды в Бангкоке. По его словам, из-за умелой англо-американской пропаганды антияпонские настроения приобрели угрожающий размах, и теперь следовало быть осторожнее. Из окна машины можно было наблюдать непривычную ранее картину — дорога была заполнена изможденными людьми.
— То ли из-за слухов, что японская армия подступает к границам французского Индокитая, то ли из-за того, что в провинциях неспокойно, но в Бангкок прибывают потоки беженцев, — пояснил собеседник.
Однако в гостинице к клиентам относились, как и прежде, с английской чопорностью. После неторопливо принятого в номере душа Хонда испытал чувство полного удовлетворения.
Глава филиала и сопровождающие ожидали Хонду в вестибюле гостиницы, чтобы повести ужинать, окна выходили в сад, под потолком медленно вращался огромный вентилятор, о его крылья порой с шумом ударялись летавшие тут же жуки. Спустившийся из номера Хонда вгляделся в эту безликую группу «японских джентльменов — иностранцев», к которым принадлежал и сам. Им как-то недоставало привлекательности.
Почему? В этот момент Хонда впервые обнаружил их и свою собственную непривлекательность. И не подумаешь, что они такие же японцы, как Киёаки и Исао, — ведь те были так красивы.
Дорогие полотняные костюмы из ткани английского производства, белые рубашки, галстуки — ни к чему нельзя придраться, на запястье японский веер с черной бусиной на шнурке, которым они озабоченно обмахиваются. При улыбке видны золотые коронки зубов, все в очках. Начальник скромно хвастается своей работой, подчиненные, по несколько раз уже слышавшие эти рассказы, все так же поддакивают: «Как вы, господин начальник, смело поступаете, вот уж где истинная храбрость». Затем разговоры о здешних женщинах, войне и, полушепотом, о произволе военных… — в этом есть что-то от бесконечно повторяемых, лениво читаемых нараспев здешних молитв, что-то ненастоящее, странное. В теле постоянно какая-то слабость, где-то зудит от пота, но они держатся чопорно и официально, порой в уголке души всплывет страх перед болезнью, внешними признаками напоминавшую красную болотную кувшинку, ее можно было подцепить во время удовольствий прошлой ночи… И дело было не в том, что, взглянув в своем номере в зеркало, Хонда понял, что, несмотря на усталый после путешествия вид, он один из «них». Он увидел в зеркале лицо пожившего сорокасемилетнего мужчины, когда-то причастного к тому, чтобы вершить справедливость, а потом сделавшего своей профессией обходной путь к справедливости.
