Мишель Фейбер - Близнецы Фаренгейт
— Да, да, грязная накипь… — прошипел диктатор, стискивая лежавшие на столе кулаки.
Врач предпринял еще одну попытку заполнить пробел в его памяти:
— …э-э… ходили кое-какие слухи, их распространяли газетенки подрывного характера, что, будто бы, хирурги страну, собственно, и не покидали. Что на самом деле, их тайным порядком отправили в трудовой лагерь «Миллефорте».
Диктатор гневно встопорщил плечи, выпрямился, намереваясь опровергнуть зловредную ложь, но затем вдруг обмяк, прикрыл веками глаза.
— Ага, — негромко вымолвил он.
Отослав врача, диктатор позвонил начальнику трудового лагеря «Миллефорте».
— Не думаю, — сказал диктатор после нескольких минут обмена любезностями, — что тебе известно, как там поживает в Америке госпожа Сампрас… Госпожа Сампрас, хирург… Не так чтобы очень, говоришь? Отлично, отлично. Знаешь, я вот тут подумал, а ну как она суровой нью-йоркской погоды не выдержала или какой-нибудь там накачавшийся наркотой негритос изнасиловал ее да еще и убил… Да-а-а. Так это что же, выходит, она в отличной форме, а? В боевой? Ха! Ха! Ха!
И кресло диктатора опять затрещало — на сей раз от прилива охватившего старика облегчения.
На следующий день диктатор получил доставленное ему скоростным автомобилем, а после мотоциклистом письмо от самой госпожи Сампрас.
Дорогой господин президент, — говорилось в нем. — Насколько я поняла, вас заинтересовало мое здоровье. С моим здоровьем все хорошо: а как с вашим?
Но довольно пустой болтовни. Похоже, я обречена на то, чтобы вечно давать показания: вот вам еще одно. Никакого счастья в Америке я не обрела. Напротив, пережитое в ней лишило меня всякого интереса к хирургии. Лучше бы мне было не покидать мужа и детей ради здешнего изнеженного существования.
Однако, я полагаю, что каждый из нас должен страдать от последствий принимаемых нами решений, и я смирилась с жизнью здесь, жизнью изменницы, от которой нет больше пользы ни человеку, ни скоту.
С сожалениями, Гала Сампрас.Задумчиво выпятив губы, диктатор смял письмо в кулаке. Он никак не мог припомнить слово, которое и услышал-то впервые всего пару дней назад, хотя, как почетный доктор литературы, должен был знать его лет уже сто.
Да, думал он, тут потребуется эта, как ее,… ага, сноровка.
Служба безопасности, прежде чем допустить Галу Сампрас к диктатору, обязана была убедиться, что она не укрыла на себе никакого оружия. Докторский саквояж ее выпотрошили — даром, что выдан он ей был личным врачом президента и ничего почти не содержал. Длинную резиновую трубку растянули в виде опыта два крепких кулака — а ну как ею можно попытаться удавить народного вождя. Маленький одноразовый шприц неохотно оставили в стерильной его упаковке, а вот ампулу с антибиотиком конфисковали — может, в ней яд?
Молодой человек расстегнул пальто Галы и ощупал ее от подмышек до щиколок. Пальцы у него были ласковые, доскональные, словно он прочел в какой-то книжке, что эрогенные зоны могут крыться у женщины в самых несусветных местах. Он даже юбку ее приподнял и провел средним пальцем по трусикам, вдоль щелки влагалища, полагая, возможно, что кто-то из его товарищей-солдат мог по рассеянности забыть в нем некий заостренный предмет — щупик электрического кабеля, скажем, или швейцарский армейский нож, — а она его как выхватит, да как на президента набросится!
И через минуту-другую этот молодой человек вытащил из нагрудного кармана ее жакета шариковую ручку. Играя с кнопочкой — острие с шариком на конце выскакивало и пряталось, — молодой человек озабоченно хмурился, словно ему предстояло принять непростое нравственное решение. Гала Сампрас улыбнулась невольно, чем повергла молодого человека в еще пущую озабоченность. Какая нелепость — ее привезли из такой дали, чтобы она вскрыла скальпелем грудную клетку диктатора, а телохранители норовят убедиться, что она не пронзит ему сердце дешевым шариковым стилом.
— Мощнее меча, мм? — насмешливо улыбнулась она, когда охранник вернул ей желтую ручку.
Диктатор благосклонно поприветствовал госпожу Сампрас, протянув ей ладонь через письменный стол — тот самый, за которым он несколько лет назад подписал приказ о ее аресте. Рукопожатие было крепким, но ласковым. Он улыбался, губы у старика были немного синюшные — от рака, который спеленал его сердце.
— Для меня большая честь принимать вас здесь, — сказал диктатор.
Что было чистой правдой — он проверил всех, кто мог заменить Галу, и не нашел никого и вполовину столь же хорошего. В дальнейшем необходимо будет создать условия, при которых в медицину придет больше мужчин.
Госпожа Сампрас молчала, пока диктатор тряс ей руку. Сохраняя на лице выражение совершенно бесстрастное, она вытянула свою ладонь из его — прозаично, как будто ладонь была инструментом или тампоном, который ей еще пригодится.
Сидеть здесь посетителям было не на чем, и она стояла, перекладывая докторский саквояж из левой руки в правую, и пока диктатор оглядывал ее с головы до ног, изучала кабинет.
Она с удивлением обнаружила, что кабинет был именно таким, каким он ей представлялся, каким может воображаться ребенку кабинет диктатора. Массивный красного дерева письменный стол с обилием кожаных папок и пожелтевших бумаг на нем. За столом — мягкое вращающееся кресло, в котором диктатор мог с немалым удобством нежиться. На одной из стен — портрет диктатора, маслом, а может быть, огромная цветная фотография, умело подделанная под масло. Незанавешенное, выходящее во внутренний двор окно. И все. Никаких больше столов, кресел, книжных шкафов, застекленных ящичков, никаких инструментов для исполнения функций более сложных, чем одобрение или порицание — что первым в голову взбредет. Ничего, указывающего на недиктаторские черты диктаторской личности. Ни шкатулок крышками, ни клюшек для гольфа, ни безделушек, ни плакатов западных кинозвезд, ни оленьих голов на стенах, ни свисающих с потолка изваяний Мадонны. Ничего. В речах своих президент бахвалился тем, что у него нет иных интересов, иного досуга, кроме неустанных забот о процветании страны. И теперь Гала видела, что это чистая правда.
— Ну что ж, может быть, взглянете на мои рентгеновские снимки, — предложил старик.
— Хорошо, — отрывисто согласилась она.
Диктатор вручил ей папку с серебристо-серыми картинками. Госпожа Сампрас изучила их одну за другой, поднимая к солнечному свету, вливавшемуся в окно за его спиной. Украдкой она время от времени опускала взгляд чуть ниже, всматриваясь сквозь прозрачные пленки в лицо диктатора. Ей представлялось, что она сумела бы различить на этом лице страх.
— Что скажете? — спросил диктатор, откашлявшись.
— Вас ожидает очень скорая смерть, — ровным тоном сообщила она, еще заслонясь последним рентгеновским снимком, — если, конечно, вы не решитесь на сложную и рискованную операцию.
— Это мне известно, — вздохнул он с небольшой примесью раздражения в голосе. — Вы достаточно квалифицированы, чтобы провести ее?
— Достаточно, — ответила она, опуская пронизанный солнечным светом, изображающий проеденную раком грудь диктатора негатив и стасовывая его с другими. — Но это не те фотографии, которые я надеялась увидеть.
— Те фотографии уже в пути. Их вы увидите завтра.
— Всех четверых?
— Мужа, двух сыновей, дочери, — да, — заверил ее диктатор.
Госпожа Сампрас положила папку с рентгеновскими снимками на стол. Ее вдруг обуяло желание постоять у окна, посмотреть в него, — но не хотелось поворачиваться к диктатору спиной.
— Эта операция, — произнес, облизывая синеватые губы, старик. — Как вы полагаете, ее можно провести в нашей стране?
— В нашей стране можно все, без каких бы то ни было ограничений, — вздохнула госпожа Сампрас. — Вы сами не раз это доказывали.
— Да, конечно, но если вы сочтете желательной небольшую поездку в Соединенные Штаты…
— Небольшую поездку в Соединенные Штаты я уже совершила, спасибо, — ответила Гала.
Диктатор строго взглянул ей в глаза.
— Вам ведь понадобятся самые лучшие инструменты, вы понимаете? Только самые лучшие.
Гала взглянула себе на руки, словно надумав проверить состояние ногтей.
— Самые лучшие у меня уже есть, — заверила она диктатора. — Здесь, в нашей стране.
Взгляд диктатора она игнорировала, по-прежнему продолжая изучать свои руки — бледные, красивой формы, с несколькими воспалившимися шрамиками.
— Если все пойдет хорошо, — спросил, наконец, диктатор, — как скоро вы сможете провести операцию?
Теперь она смотрела ему в грудь.
— Сначала вам придется сбросить немного веса, если это возможно.
![Мишель Ловрик - Книга из человеческой кожи [HL]](/uploads/posts/books/159613/159613.jpg)
