Марк А. Радклифф - Ангел Габриеля
Однако данный случай оказался все-таки особенным. Когда врач-консультант и его интерн уже подошли к двери, чтобы выйти, Элли сказала:
— Мне нужна его сперма.
— Прошу прощения?
— Мне нужно, чтобы вы дали мне его сперму.
Консультант, человек с тонкими чертами лица и самым острым подбородком, который Элли когда-либо доводилось видеть, и интерн, круглолицый индиец, намного моложе врача-консультанта и явно более потрясенный сказанным, переглянулись. По меньшей мере один из них был слегка раздражен тем, что ему пришлось задержаться в палате.
— Что вы имеете в виду? — спросил врач-консультант.
— Мы с ним проходим лечение от бесплодия и готовимся к ЭКО.
— Очень печально это слышать, — сказал врач-консультант, — потому что вы должны понять: ваш друг находится в таком состоянии, которое не позволяет ему участвовать в данном процессе.
— Я уже две недели колю себя в задницу и четыре недели глотаю таблетки, — заявила Элли. — Через два дня у меня возьмут яйцеклетки, и тогда мне без промедления понадобится его сперма, чтобы у нас появился ребенок. Мне нужно, чтобы вы дали мне его сперму.
Она и сама сумела сообразить, что ее вид — опустошенная, бледная женщина на грани обморока — может не убедить собеседника передумать.
Врач-консультант присел рядом с Элли.
— Мы не можем этого сделать, — сказал он.
— Нет, можете.
— Нет, не можем. У нас нет его разрешения.
— Нет, есть. — Тут ее голос задрожал. — Он лечится от бесплодия. Он подписал все необходимые для этого документы. Куда уж яснее? Какого еще разрешения с его стороны вам не хватает?
— Он должен дать нам разрешение на внедрение в его тело для того, чтобы взять сперму, а этого разрешения он не давал. — Врач-консультант говорил мягко, хорошо понимая, что находящаяся перед ним усталая женщина, полная горя и накачанная гормонами, крепится из последних сил и едва ли может за себя отвечать.
— Черт возьми, да ваши трубки воткнуты у него во все отверстия, что это как не внедрение в его тело?
— Эти трубки поддерживают его жизнь.
— Он уже подписался на курсовое лечение, которое предусматривает введение его сперматозоидов в мои яйцеклетки в лабораторных условиях. — Она чувствовала, как здравый смысл буквально сочится из нее. — Он дал на это свое согласие.
— Да, но нам-то он не давал разрешения на забор его спермы.
— Однако, сэр, это будет не совсем без его разрешения, — вставил интерн.
Но врач-консультант проигнорировал замечание интерна — который, возможно, только сейчас понял, что обречен до конца дней работать с доктором-ретроградом, способным превратить его существование в ад, — и продолжил:
— Думаю, вам следует поговорить с адвокатом, если вы решите настаивать на своем. Я, разумеется, не могу взять сперму без юридического основания.
Элли почувствовала, как ее дыхание участилось:
— У меня нет на это времени. Вы сами только сейчас предупредили меня, что он может никогда не очнуться, а у меня возьмут яйцеклетки уже послезавтра. И они пропадут зря, если вы не дадите мне сперму.
Доктор-консультант отвернулся и посмотрел в сторону.
— Мне жаль, — сказал он, — однако тут я не в силах чем-либо вам помочь. Я, конечно, могу поговорить с главным врачом, чтобы уточнить, насколько это законно, но я уверен, что и он согласится со мной.
— Ну, так хоть попытайтесь, — попросила Элли. — А я, со своей стороны, постараюсь сделать то же самое. — При этом Элли хорошо понимала, что ничего подобного не предпримет. У нее попросту нет времени. Придется искать другой выход.
— Мне жаль, — повторил доктор. После чего он и смущенный интерн вышли из палаты.
И тут она впервые заплакала. Она крепилась, когда полицейские пришли к ней, чтобы сообщить о случившемся, терпела, когда приехала в больницу и увидела, что жизнь любимого человека поддерживается лишь с помощью медицинской аппаратуры, но тут не смогла удержаться. Потом рыдание перешло в крик, родившийся где-то внизу живота и улетевший высоко в небо, но Габриель не услышал ее.
9
Мойра, которая была на пять лет моложе своей сестры и не испытывала тех проблем с кожей лица, что отравляли жизнь Иззи, всегда выделялась из толпы. Может, оттого, что каждое утро одевалась так, словно ее наряды выбирал Стиви Уандер.[38]
По мнению Мойры, такая вещь, как сочетание цветов, придумана исключительно для дизайнеров интерьеров. Она считала, что самая удобная одежда у того, кто выбирает каждый предмет своего гардероба совершенно независимо от другого. Поэтому она выглядела как своего рода гибрид девушки, твердо решившей, какие цвета ей идут («Нет, правда, лиловый совершенно ваш цвет, в другой жизни вы, наверное, были сливой»), и студентки художественного училища, которая уже проела весь свой грант. На самом же деле она работала в Бюро консультаций для населения[39] специалистом по задолженностям, и ее внешний вид оказывался полной неожиданностью для всех, кто перешагивал через порог ее кабинета.
Но стоило спросить ее, откуда у нее такой красивый цвет лица, как она принималась рассказывать, что всем хорошим, что у нее есть, от широкой души до безупречной попки, она обязана альтернативной медицине. Мойра была таким же экспертом по рэйки,[40] лечению с помощью кристаллов, рефлексологии,[41] ароматерапии, цветочным препаратам Баха[42] и гомеопатии, как и любой другой, кроме тех, кто все еще живет в юрте. Ее восхищение всем нетрадиционным началось, когда ей исполнилось четырнадцать лет. Именно тогда она избавилась от бородавки на большом пальце руки с помощью примочек из иланг-иланга и растертого одуванчика. Это сразу обратило ее в новую веру, и в возрасте семнадцати лет она утвердилась в ней, когда у нее очень сильно заболел живот. Она наотрез отказалась ложиться в больницу, вместо этого настояв, чтобы к ней приехала ее близкая подруга Патриция с набором лечебных кристаллов и пособиями по целительству. Когда на следующее утро боль прошла и Мойра проснулась совершенно здоровой, она, естественно, испытала чувство законной гордости оттого, что спаслась посредством своей веры. Иззи же утверждала, что камень под подушкой вовсе не обладает ветрогонными свойствами, однако Мойра понимала, что ей еще не раз придется сталкиваться с подобным цинизмом, а потому к нему следует поскорее привыкнуть.
— Это было не скопление газов, а перитонит.
— О, конечно, и лопнувший аппендикс чудесным образом восстановил свою целостность благодаря вмешательству твоей подруги Патриции и нескольким стеклянным камешкам в твоей постели, — съязвила Иззи.
— Нельзя быть все время такой циничной, Изабель. Знаешь, мне кажется, именно поэтому ты никак не избавишься от своих прыщей. Желчь, которую ты постоянно копишь в себе, просто ищет выхода наружу.
С годами Мойра превратилась в молодую женщину с самыми разносторонними интересами и достаточно скромными амбициями.
Начала она с того, что поработала помощником редактора в целом ряде профессиональных и деловых журналов, таких, например, как ежемесячники «Цемент» и «Уход за ранами». Однако если круг общения, который ей обеспечивала работа в редакции, Мойру устраивал, то полная бессмысленность работы не могла не разочаровывать. Особенно когда она работала в «Цементе», главный редактор которого вел себя так, словно раз в месяц выпускает «Вашингтон пост», только преимущественно со статьями про цемент.
Для того чтобы пойти работать в Бюро консультаций, ей пришлось прослушать три разных курса и согласиться на жалованье, которое было на одиннадцать тысяч фунтов меньше, чем прежде. Первые три дня пребывания Мойры в новой должности коллеги считали ее чудачкой. Спустя месяц — незаменимым работником («Жаль только одета как пугало»). А спустя три месяца она уже была для всех просто Мойра.
История ее отношений с мужчинами представляла собой такой же хаотичный кошмар, как и ее наряды. Сперва она часто занималась торопливым, приносящим мало удовольствия и отягощенным чувством вины сексом с живущим неподалеку женатым отцом троих детей, который к тому же был на двенадцать лет старше ее. Она продолжала с ним спать даже тогда, когда у нее пропало к нему всякое влечение. В разговорах с Иззи и Элли она объясняла данное обстоятельство так: «Мне просто жаль его жену, ведь у бедняжки совсем нет времени на себя, только когда он уходит, чтобы меня потрахать».
Затем она была безнадежно влюблена в одного парня, работающего на полставки крупье и еще на полставки — наркоторговцем, который умел писать свое имя только печатными буквами и имел обыкновение опустошать ее кошелек, когда она отлучалась в ванную. Она не решалась с ним порвать целых три года, причем половину этого срока парень провел в тюрьме.
