Светлана Викарий - Вот моя деревня
Баба Дуся давно не слыхивала мужских комплиментов. Ей было приятно поговорить с молодым человеком.
— Может, вы с собой что-то особое делаете? Поделитесь секретом.
— Детским кремом всегда лицо мажу. С ланолином который. — Вспомнила она.
— А гинекологические заболевания какие-нибудь были?
— Нет, бог отвел. Только роды.
— И сколько?
— Четверо.
Доктор все аккуратно записал в карточку.
— Да, замечательно.
Баба Дуся не без труда, с помощью докторской мужской силы взгромоздилась в кресло. Лицо ее порозовела, глаза засветились. Она вспомнила молодость.
— А сейчас жалобы есть?
— Какие-такие жалобы, сынок? Только на деда. Рано он оставил меня без женской радости.
— Помер что ли твой дед?
— Да нет, не помер. Типун тебе на язык. Позабыл, как это делается в прошлом годе, вот и все.
— Ты это дело имеешь ввиду? — Не поверил доктор.
— Ну, да… А я б еще не против…
Доктор от изумления уронил на пол гинекологическое зеркало.
— Да у тебя, баба Дуся, как у девочки… В этом месте-то. Тебе на Гиннеса надо пойти.
— Нет. Я теперь уже ни к кому другому за энтим делом не пойду. Ни к какому Гиннесу. Доживу и так.
Уже взявшись за ручку двери, она вдруг приостановилась.
— Сынок! Я ведь свой секрет вспомнила. Я это место-то, что ты сказал… всю жизню глиной смазываю. Помогает! От дурного запаху, от зудения… Дед мой, так и говорил… как девочка…
На что доктор сказал, подняв вверх указательный палец, не бабе Дусе, а скорее самому себе загадочные слова:
— Бартолетовы железки!
Детдомовская статистика
И все же Татьяна придумала, как купить красную машину и уйти от матери. Это было озарение, вспышка в ее голове. Она исписала цифрами уже второй листок, и все у нее сходилось, как нельзя лучше. Она же знала, знала, что за это деньги платят. Почему же отказываться?
Уже утром она явилась в городской отдел опеки. Начальником отдела была Оксана Юрьевна, молодая, холодная девица, с чувственными, как малороссийские гоголевские вареники губами.
— Хочу деток на опеку принять. Четверых. Девочек. — Радостно выпалила Татьяна. Она искренне думала, что уже осчастливила, всех чиновников, и саму Оксану Юрьевну и тех четверых бедняжек, не знающих о ее благодеянии.
Вообще она любила выглядеть для людей хорошенькой и пригоженькой, как девочка в детстве. Ей нравилось, чтоб ею любовались и хвалили. Вся ее пышная ухоженная внешность словно говорила: «Кто похвалит меня лучше всех, тот получит сладкую конфету».
Оксана смотрела на нее с нескрываемым удивлением.
— Почему четверых? Может, пока одну, попробовать? Вы хоть представляете, что это такое?! — стараясь скрыть раздражение, вкладывая в свои слова особый контекст, проговорила чиновница.
— Да. У меня же двое своих. Я же… мама со стажем.
— Но это совсем другое. Вы хотите взять в свой дом чужих неблагополучных детей! Не-бла-го-по-луч-ных… Они далеко не ангелы…
— Чужие дети могут стать своими! — Рекламным слогоном ответила новоявленная оптимистка. И с облегчением вздохнула, словно главное дело сделано. Масличные глаза ее при этом повлажнели. Она искренне верила в свой успех.
— Вас не смущает, что это будут дети с задержкой в развитии?
— Но не дебилы же… — не сдавалась кандидатка. — У нас полдеревни с отставанием в развитии. Живут.
— С ними нужно много заниматься. Создавать им особые условия. Мы же контролируем. Будем контролировать.
Татьяна стала убедительно описывать свои возможности — медицинского работника. И дом у них большой. И мать с отцом в силе. Корова, двух поросят всегда держат. Куры. Индоутки. Детям будет очень хорошо.
Оксана уже давно устала от этого наивного родительского приема. Все они хвалят себя и свои условия, свои физические и нравственные возможности преувеличивают. А потом будут лупить этих деток, и орать на них матерно. Впрочем, она была совершенно равнодушна и к детям, которые проходили через ее руки, и тем более к тем взрослым недоумкам, которые ради каких-то жалких денег покупали в мешке бешеного котенка. На долгие годы. В милосердие циничная молодка, сама не раз обманутая в своих женских надеждах, не верила. Что-то подсказывало ей, что давать детей этой вполне благополучной мамаше нельзя. Но она не имела права отказать сразу.
— Насчет девочек сложно. Их мало. Быстро разбирают. — Оксана попыталась склонить ее в нужную сторону. Мальчишек, действительно, в детских домах пруд пруди. В детдоме статистика другая. — У нас на праздниках в детских домах девчонки не сидят в сторонке. И у мальчишек они нарасхват.
— Нет. Лучше я подожду. Мне только девочек.
— А почему не хотите мальчиков?
Татьянин язык опять же не повернулся сказать, что мальчиков она не любит. Насмотрелась на деревенских пацанов. Пьяницы и хулиганы.
— Сразу четверых девочек подобрать невозможно. Это я вам ответственно говорю.
— Ну, тогда по одной… остальных буду ждать.
Когда надо она умела быть упрямой.
Когда дверь закрылась, Оксана вздохнула с облегчением.
Изгнание Шмары
— Е…бать-колотить! — Это была любимая Надина присказка.
Жить так больше невозможно. Нет. Прибью я ее сейчас, и все.
Надя свесила ноги с кровати.
С дивана донесся слабый стон. Это проснулась Вовкина Шмара, связанная с вечера по рукам и ногам.
— Теть Надь, это что? — вскричала она, обнаружив себя в таком состоянии. — Пить… Голова болит…
— А меня это не касается. — Раздельно проговорила Надя. — Проснулась? Сейчас участкового вызываю. Хватит. Намаялись с тобой.
Шмара, звали ее Тонькой, извивалась всем своим худым малопривлекательным телом и шипела, словно пришпиленная рогатиной змея.
— Скинем тебя сейчас участковому, как куль с говном. И знать больше не хочу.
— За что? — не могла вспомнить Тонька, с трудом сглатывая слюну. Сушняк давил ее, как цепь собаку.
— За то, что ты сука, паскуда. Ты как бросилась с ножом на моего сына? Как? В тюрьму снова захотелось. Я тебя и сдам сейчас.
— Я? — изумилась Тонька, тараща оловянные глаза на гневную свекровь. — Я?.. На Вововчку моего… любимого… Где он? Во-ва!
— На Вовочку. На Вовочку. Уехал он от тебя навсегда. В Анжерку вернулся. Летит сейчас в самолете. — Подтвердил Вовушка. — Ну, и тварь ты. Все. Нам такая невестка не нужна.
— Развяжите.
— Не развяжу. Захотела!
— Обоссусь сейчас. — Постращала Тонька.
— Щас я тебя с дивана скину. На полу, валяй. Сама вытирать будешь.
— Ой, ой, ей, мама дорогая… — Не унималась Тонька. — Все осознала. Готова сотрудничать. Развяжите. Где Вовка?
— Ты не поняла? Улетел Вовка в Анжерку. Сбежал от тебя. Вовки у тебя больше нет. Зачем ты ему нужна — сидячая, алкоголичка, бездетная ко всему … Кому ты нужна бездетная?
Это был удар ниже пояса.
Тонька поперхнулась, закашлялась.
— Я могу. Я рожу.
— Опять врешь. У тебя детская матка. Врач нам все рассказал.
— Мы из детдома возьмем… Берут же люди.
— Не нужен мне из детдома… кот в мешке. Мне внуки нужны. Мои. Здоровые. Красивые. А не потомки алкоголиков и наркоманов.
Вовушка разрезал путы ножом, ловко повертел его в пальцах, намекая на ближайшую для Тоньки неблагоприятную перспективу.
— Вот тебе сто рублей, до бабки твоей доехать хватит. Иди. И побыстрей. А заявление я на тебя все же напишу. На всякий случай. Если попытаешься приставать к сыну, открою дело. Свидетели у нас есть.
Тонька выглядела довольно жалко. Но сотку словила на лету. Выпрыгнув из двери дома, тут же присела под верандой. Отряхнулась, и пошла к калитке, вихляя тощим задом, и отбрасывая с лица русые волосы. Выражение всегда тусклого лица ее теперь было даже задорным — погодите у меня, еще не все потеряно!
С крыльца соседнего дома на нее плотоядно взирал Халимон.
Надя, глядя в окно на удалявшуюся Шмару, думала: «И, слава богу. Нет у них детей. Отвел Боженька, спасибо». Вовке 27 лет, пора бы уже обзавестись. Но от кого? Как и каждая мать, она мечтала о хорошей семье для сына, единственного, любимого.
Впрочем, первый ребенок Нади умер трехмесячным. Как это произошло? Почему? На эти вопросы судьба не ответила.
Пашка
Родила она легко, не маялась. Виктор, когда родился ребенок, а было это еще до отъезда в Саратовскую область, был счастлив. Мальчишка родился здоровенький, и ничего не предвещало болезни. На второй день, рано утром, еще до обхода, вдруг в проеме окна появилась шахта башенного крана и широко улыбающийся Виктор, постучал в больничное окно. Больничные бабенки всполошились.
— Чей это мужик-то?
— Мой. — Ответила Надя с тихой радостью в груди. Она встала и открыла окно.
Виктор выгрузил пакеты, перешагнул через подоконник в палату, махнул рукой крановщику, и кабина поползла вниз.
