Александр Клюге - Хроника чувств
Вильде вызвал такси. Еще в тот же день он хотел добраться до Энгадина, где продавали картины. Он был бы не прочь помочь больному старику. Но в его доме не было ничего, кроме самого дома, за что можно было бы дать приличную цену. К тому же у Вильде было впечатление, что этот упрямец ничего не хотел продавать. Он хотел успеха, но не желал ничего продавать. Вообще-то день был довольно солнечный.
Популярные публикации должны быть обстоятельными
Когда после исчезновения ГДР начались увольнения, в ожидании работы в январе 1991-го оказалось и несколько высококвалифицированных палеонтологов, специализировавшихся на столь ранних эпохах, что таких ученых по всему миру было не больше дюжины.
Понятно, что такие редкие научные экземпляры не могли быть сразу пристроены на подходящие места. Во всех странах палеонтологам приходится бороться за существование. Им оставалось только заниматься популяризацией, коммерческим использованием знаний, касающихся реальных событий, однако звучащих словно рассказы о чудесах.
Журналистка из российской газеты, мучительно приспосабливавшаяся к новым читательским вкусам Петербурга и Москвы, вызвалась взять интервью у одного из экспертов. Оба, расположившись в креслах в фойе отеля «Паласт», с видом на дворец республики, пытались угодить интересу платящих деньги читателей.
КОРИФЕЙ: Речь идет о взрыве кембрийского периода.
ЖУРНАЛИСТКА: Взрыв — это хорошо. Это заинтересует читателей.
КОРИФЕЙ: После этого 96 % всех видов исчезли. Внезапно.
ЖУРНАЛИСТКА: Разом, в одной катастрофе?
КОРИФЕЙ: Ну, скажем, в течение 50 миллионов лет или несколько больше…
ЖУРНАЛИСТКА: Это не быстро.
КОРИФЕЙ: По нашим понятиям, не быстро. Из 4,5 оставшихся процентов живых существ и произошли все позднейшие. Если бы данные (то есть полоса разрушения) оказались несколько шире и осталось бы, скажем, всего 2,5 %, тогда и нас тоже не было бы.
ЖУРНАЛИСТКА: Несколько абстрактно для русских читателей, вам не кажется?
КОРИФЕЙ: Почему?
ЖУРНАЛИСТКА: Могут ли они представить себе динозавров, уничтоженных кометой?
КОРИФЕЙ: Динозавров тогда еще не было!
ЖУРНАЛИСТКА: А что же было? 96 % видов погибло, тогда надо описать, что это было за «богатство видов». Что тогда существовало?
КОРИФЕЙ: Прожорливые твари. Четыре совершенно разных типа возможных живых существ.
ЖУРНАЛИСТКА: Большие?
КОРИФЕЙ: Миллиметров 12 в длину. Страшные чудовища. Они постоянно пожирали других существ. Жрущие машины.
ЖУРНАЛИСТКА: Надо бы изобразить с увеличением!
КОРИФЕЙ: Это можно. В кембрийском периоде возникает многообразие видов, для нас непостижимое. Потом это многообразие гибнет, из остатка возникают новые вариации, появляются конечности, кости, позвоночник. После этого длительное время не происходит ничего принципиально нового. До наших дней. Потому что мы начали создавать одни духовные скелетообразные конструкции, без которых нам уже не прожить. Сегодня из земных остатков рождаются новые живые существа.
Через несколько недель корифея неожиданно выудили из числа ожидавших трудоустройства ученых, и он получил место в университете Сиднея. Эта информация, а не уникальные познания стали содержанием статьи, которую русская журналистка пристроила в Москве: спасение ученого, принадлежавшего социалистической элите, благодаря перемещению в университет на другой стороне земного шара, где живут антиподы.
Внезапный приступ пораженческого настроения
Если в сердце пусто,
Если в сердце пусто,
Так тому и быть…
Стрелки соорудили из одеял, растянутых на шестах (позаимствованных у артиллеристов), заслон от ветра. С подветренной стороны укрытия они разгребли снег до промерзшей земли. Получилось логово, в которое можно было спуститься по снежной лестнице. В этом логове на седлах и попонах лежал любимый командир, на исцеление которого уже никто не надеялся. Стрелки оставались там не потому, что от этого был какой-то прок, а потому, что это было место, где можно было укрыться от ветра.
Стояла депрессивная ночь, последовавшая за коротким просветом дня сражения[15]. В другом месте, в другое время столь ценимого кавалерийского командира, как барон д'Утполь, спасли бы, сделав ему ампутацию. Уже под вечер его бедро было раздроблено пушечным ядром. Эта часть тела обреченного превратилась в липкую мешанину из костей, клочьев одежды, мяса, осколков гранаты. Эскадронные врачи не осмеливались подступаться к такой ране на ночном морозе.
Несколько дней после смерти д'Утполя солдаты, офицеры, врачи мучились угрызениями совести. Что нашло на них в эту морозную ночь, что они не смогли сделать для спасения своего кумира ничего более вразумительного, кроме этого снежного укрытия, можно сказать — временной могилы? Задним числом было ясно, что надо было привезти из штаба гвардии кого-нибудь из знаменитых хирургов; искусство радикальной ампутации было достижением, появившимся за полгода до того. Надо было развести костер, а не рыть эту яму. Лежать на промерзшей земле еще холоднее, чем в снегу, от нее был только вред. Генерал д'Утполь, бывший богом на коне, говорил позднее армейский хирург барон Ларрей, «мог бы быть спасен с вероятностью, граничащей с уверенностью, и многие годы мог бы оставаться командиром, который, устроенный на сиденье между двух лошадей, и без ноги смог бы возглавлять атаки».
Видите, Мюрат, сказал император около трех часов дня в разгар сражения, видите вон там колонны, выходящие правее церкви на возвышенность? Они намереваются сокрушить (écraser) нас. Неужели мы это допустим? В ответ порывистый Мюрат бросил всю кавалерию французской армии на это направление. Начавшаяся метель снова скрыла от глаз происходящее. Лишь какое-то мгновение император видел наступавшие основные силы русской армии. Речь могла идти — это ясно, если взглянуть на карту — только о расположенном на возвышенности кладбище Прейсиш-Эйлау. Удар русских был направлен в центр французских позиций.
Пешие силы французов не могли бы вовремя поспеть к этому месту. Только кавалерийские эскадроны были настолько быстры, чтобы ударить по колоннам противника. Пять раз прорывали они колонны, перестраивавшиеся в линию, однако слишком неповоротливые, чтобы выстроить оборону против неудержимых кавалеристов[16].
Д'Утполь во главе гвардейских стрелков семь раз прорывал русские позиции, «раздирая их как бумагу»[17]. Оказавшись в тылу врага, этот «бог неистовой атаки» поворачивал назад и атакуя пробивался обратно на французскую сторону. Там он равнял строй, чтобы вновь бросаться на наступавшую колонну, не давать врагу покоя, разрывать строй на части. Спустились сумерки, под снегом и ветром армии стали устраиваться на ночлег. Никто не знал в этот момент, что на следующее утро русская армия отойдет на северо-восток.
Несколько лет спустя, во время РУССКОЙ КАМПАНИИ, адъютант д'Утполя, полковник Сен-Мартен, вспомнил ночь его гибели под Прейсиш-Эйлау. Воспоминание нахлынуло на него, потому что кто-то стал утверждать, будто Д'Утполь смог бы спасти конницу и при отступлении в условиях русской зимы. Быстрым броском к Минску, оставив артиллерию и пехоту, этот оптимист, зная неспешность русского ума, отвел бы конницу и тут же, восстановив ясность мысли (это возможно, когда люди уходят с бессмысленной позиции и занимают более ориентированное во всех отношениях место), вновь бросил конницу в атаку и спас бы армию в порыве мужества.
— А что ему было делать в Минске?
— Обрести уверенность.
— Как этого можно добиться?
— Надо добраться до той части карты, где дороги соприкасаются с европейской дорожной сетью. Уверенность порождается идеей, что в случае нужды можно было бы добраться до Италии или Парижа по приличной дороге. Если эта идея обретена, то кавалерия может вновь ворваться в снежную пустыню. Дело в ОРИЕНТАЦИИ.
— Внешне — те же всадники, тот же холод, та же белая беспредельность.
— Да, им так же холодно, как и прежде, и их так же мучает голод. Но направление их движения меняется с бессмысленного на осмысленное.
— Так ведь д'Утполя уже нет.
Так рассуждал адъютант. Ему, однако, не было известно, что жизнь обреченного командира в ту ночь под Прейсиш-Эйлау можно было бы продлить, если бы ему «согрели сердце». Быть может, находившийся в полубреду мог бы в течение нескольких часов собраться с силами и приказать доставить главного армейского хирурга. Кавалеристы выполнили бы приказ. Ведь в умирающем сохраняются запасы сил (для решений, для сопротивления смерти).
![Константин Снайгала - Морковка Семнадцатая [с иллюстрациями]](/uploads/posts/books/210324/210324.jpg)
