Николай Климонтович - Последние назидания
Летом семья Михайловых собралась на море. В те ранние шестидесятые поездка к морю была знаком того, что жизнь состоялась и мы обязательно догоним Америку, если потерпеть еще чуть-чуть. Зачем недавним жителям барака надобно было ехать именно на море, а не на свежий воздух, пахнувший клевером, к деревенской родне в Рязанскую губернию – неизвестно, ведь это было и хлопотно, и дорого. Вообще говоря, это было почти так же нелепо, как если бы по весне автомеханическая семья отправлялась бы на воды . Мой отец, к примеру, море , не в смысле – водоем, а как тип отдыха, терпеть не мог и предпочитал как раз деревню. И я отчетливо представляю себе на морском побережье семью автомеханика Михайлова.
Вот идут они поутру на городской пляж: неважно, что похолодало и накрапывает дождь, ведь так или иначе необходимо оправдывать непомерные траты на железнодорожные билеты и на квартирную поденную плату – рубль с носу, считай, трешка в день улетела. Жена в большой соломенной шляпе с розовым бантом на тулье, с залепляющим ее несуществующий нос сырым обрывком газеты, катится на шаг впереди своего мужа-механика, который, с обвязанной носовым платком с узелками головой, несет позади нее клеенчатую хозяйственную сумку с
принадлежностями . Сявка плетется позади отца, в каждой руке несет по резиновой ласте – вполне бесполезные для него приспособления, но мать говорит, что без ласт он не научится плавать. Часа три они томятся на пляже: кругленькая жена ворочается на жесткой гальке, беззвучно вздыхает механик, Сявка же бродит по кромке моря, бросая в воду камушки, которые не желают подпрыгивать на поверхности воды, как выходит у других мальчишек. Потом семья идет обедать в столовую самообслуживания , и мало кто помнит, что еще в начале тридцатых нарком пищевой промышленности Микоян во время своего визита в
Америку подсмотрел этот принцип в нижнем Манхеттене в знаменитой закусочной Каца. Но, перед тем как самообслужиться , механику
Михайлову позволена вольность, а именно – выпить граненый стакан сухого кислого вина, опустив в щель автомата- поилки пятнадцатикопеечную монету… Ранние шестидесятые вообще стали эпохой невиданного достатка, и даже малоквалифицированные рабочие получили свои мелкобуржуазные – мещанские , как тогда говорили, радости, правда в виде эрзаца. На помойку отправился бабушкин бидермайер, его заменила пластмассовая мебель из ГДР на гнутых дюралевых ножках.
Пусть муку давали жильцам в жэках по талонам, но были в открытой продаже ветчина, сыры костромской и ярославский, ананасы, водка стоила дешево, в продаже появились невиданные прежде сигареты с фильтром и сигареты Друг с золотым ободком . Можно было
записаться в очередь на машину, купить телевизор и ковер по спискам . Сшить костюм в ателье по госрасценкам . При этом – загадка души человеческой – про благодетеля Хрущева только ленивый не рассказывал анекдоты и в народе его не любили. Но это – отступление. Важно другое: на время морского вояжа соседей нашей семье было вменено в обязанность ухаживать за рыбками.
Рыбки – это вам не кошки, существа бесхитростные и покладистые, с понятным рационом питания. Рыбки пугливые, юркие, лупоглазые, склонны сожрать друг друга или на худой конец собственное потомство.
Автомеханик объяснил моей матушке, вручая банку с сухим кормом, что у них хороший аппетит и потому всегда должна быть еда, но в меру, а что на ночь аквариум надо накрывать темной тряпкой – на кой черт, если и так темно? – и ни в коем случае нельзя перегревать. А вот здесь еще трубочка, иногда им надо подавать кислород . Наверное, моя мать была в панике, она боялась техники и ничего не понимала в ихтиологии, но и отказаться было немыслимо – такая пустяковая услуга входила в коммунальный политес, если вы хотели, как тогда говорили,
чтобы с соседями были приличные отношения . Пока Михайловы загорали, моя матушка нервически то и дело бегала к этому самому аквариуму, без меры сорила туда корм, поправляла лампу нагрева, по ночам спохватывалась, что забыла накрыть этих михайловских рыб , бежала босиком из постели… Помнится, мой веселый папаша вовсю потешался над этой рыбной неврастенией своей жены. За завтраком он интересовался, хорошо ли ели ее подопечные. И качествен ли подогрев, не то они могут простудиться. Не выпрыгнул ли кто от жажды свободы за ночь на сушу. Он не знал еще, как дорого будет ему стоить это легкомыслие. Потому что к возвращению загорелого и несколько взвинченного долгим и нелегким отдыхом семейства Михайловых из Крыма
– механик нес под мышкой полную банку гальки – рыбки в аквариуме естественным образом сдохли.
Только теперь стало ясно, как сдержанны были до сих пор эти люди, как деликатно они подавляли в себе классовое отвращение, сколько разного накопилось у них на душе. Жена кричала, намеренно не прикрывая дверь в свою комнату, что она знает – это бабка отравила рыб , потому что никогда не здоровается. Здесь, к слову сказать, жена автомеханика была отчасти права. Не в смысле бабушкиного рыбоборства, но в том, что бабушка, коли была надобность покинуть комнату, скользила по квартире неуклюжей тенью, пытаясь оставаться незамеченной, и прятала глаза. Они нас ненавидят , кричала
Михайлова, они считают нас ниже себя – вот до каких глубин психологии может дойти в час несчастья набравшаяся сил за время отпуска простая русская женщина. Сам автомеханик стал больше пить, сидел всякий вечер на общей кухне перед пустым аквариумом, безысходно качая ногой в тапочке. Отец предлагал ему денег с целью приобретения новых экземпляров скалярий, цихлозом или принцесс
Бурунди – механик обычно называл их бурбунди , но теперь лишь скорбно смотрел на соседа, молчал, крепче сжимал в зубах измусоленную папиросу. Он немо давал понять, сколь черство это предложение, потому что друзей ни за какие деньги не купить и старых уж не заменишь. Один лишь Сявка не поддавался семейному горю, подмигивал мне, коли ему удавалось слямзить у отца курева, но протирать совместно со мною пол ему было отныне запрещено, только по очереди. Поганенькая и прежде наша жизнь теперь превратилась в тоскливый вседневный ад.
И тогда стало ясно, сколь мудра была моя мать, заставляя отца не только витать в облаках теории, но и прозаически зарабатывать деньги на земле: из этих сбережений решено было купить Михайловым отдельную кооперативную квартиру с тем, чтобы освободить для нашей семьи третью комнату. Это не был простой план, но у отца имелся приятель на кафедре, активный человек по фамилии Филимонов, он три года работал в Афганистане, привез оттуда Волгу и являлся членом профкома факультета. При поддержке ректората, путем сложных комбинаций фамилия автослесаря Михайлова была внесена в кооперативные списки, причем дом-башня уже был возведен по соседству, буквально метрах в пятистах от нашего. План был пусть и дерзким, но довольно скоро оказался близок к исполнению.
Мы жили в предвкушении. Была уже распределена новая площадь, утверждена планировка. Было решено, что родители переместятся в
михайловскую комнату, бабушка с Катькой – в маленькую, а я останусь в большой, которая в случае прихода гостей – прежде некуда было пригласить – будет служить и столовой. Подчас наша семья сладко фантазировала, что из мебели нужно будет прикупить, я настаивал на телевизоре. Дело казалось решенным, однако мои родители плохо знали неизъяснимую душу малых сих: семья автомеханика Михайлова наотрез отказалась переезжать.
Как ни странно, совершенно непреклонен оказался именно глава семьи – даром что подкаблучник. Его жена-колобок время от времени еще давала слабину, иногда в коридоре было слышно, как она увещевает мужа в их комнате жарким шепотом, что, мол, у нас ведь кухня будет своя. Но чаще она кричала в отворенную дверь они хотят избавиться от нас , и в этом была ее горькая правда. Но тысячу раз был прав и сам автомеханик, потому что он будто предчувствовал муки, на которые его обрекало грядущее новоселье. Скорее всего он боялся, как последней беды, остаться со своей семьей наедине, его страшило будущее: ведь он никогда не жил сам по себе, но только среди людей. Он еще больше затосковал, стал огрызаться даже на жену, та тоже сделалась нервной, подчас плакала, можно было решить, глядя со стороны, что эту семью постигло какое-то внезапное несчастье. Мои родители ничего не понимали, пытались обрисовать соседям все выгоды отдельного их от нас проживания, но механик, всегда бывший смирным, теперь научился хлопать дверью, даже матерился сквозь зубы, едва моя мать пыталась исполнить поручение отца поговори с ним ты, Света . Родители впадали в отчаяние от собственной беспомощности. Они ведь наверняка считали свой план справедливым и благородным, раз всем будет только лучше: и нам, и Михайловым, и даже государству, которому в этом случае не придется тратиться на улучшение жилищных условий своих граждан, все окупят квантовые генераторы .
