Сергей Сакин (Спайкер) - Умри, старушка!
И не скоро я почувствовал чьи-то руки у себя на плечах, тепло прерывающегося дыхания у себя на щеке — она. Она молча и яростно пыталась меня оттащить от этого ублюдка. И ей это удастся, но только когда я сам этого пожелаю.
Я выпрямился и, только разжав кулаки, почувствовал резкую боль — я разбил все пальцы на обеих руках, с них капала кровь, моя и чужая, я чувствовал ее теплые брызги на своем лице, видел темные капли на джинсах.
И я посмотрел на Нее — гордо и прямо. Я победитель. Все как всегда. Победивший получает все. Она — моя. И увидел в ее светящихся глазах — СТРАХ. И вдруг почувствовал, как между нами расходится пространство — как будто мы стояли на разных, стремительно разлетающихся в разные уголки Космоса, планетах. Она не стала моей.
Страх и НЕПОНИМАНИЕ. ОТВРАЩЕНИЕ. И мне опять захотелось ее ударить. Или, по крайней мере, разбить ЭТОТ Город и эту планету. Потому что это движение планет, закон Вселенной, относил меня все дальше и дальше от того, что должно принадлежать мне. И тут со мной, други мои, случилась нехорошая штуковина. Очень, очень некрасивая штуковина. Я почувствовал… нет, не так… я… По мне как будто прошла трещина, я стал рассыпаться на куски. Мои щеки стали мокрыми.
ГЛАВА 18
— Ааа, бля! Осторожней ты, обезьяна!
— Тих-тих-тих! Потерпи, братик, потерпи.
— Больнааа! Бля!
— Тих-тих… А теперь рассказывай, кто была [эта девушка. Ты влюбился, да? Влюбился?
Джой можно презирать сколько угодно, и поводов тому — масса. (Взять хотя бы цвет ее кожи.) Но при этом необходимо признать, что плюсов у нее тоже, хоть отбавляй. К счастью для той чиксы, через секунду после того, как она оторвала меня от своего упиздня, за спиной раздалось радостное повизгивание, и мою шею обхватили по-обезьяньи цепкие теплые лапки, какие во всей Москве могут быть только у Джой. Так эта дура и не узнает, что смазливая мулаточка спасла ее сероглазую рожу.
Я харкнул ей под ноги, и пошел на хуй, держа за плечи непрестанно оглядывающуюся Джой. Она теребила меня за одежду и непрерывно повторяла: «Спааайк! Спааайк! Ну Спайк! Ну кто это? Кто, а?». Но ничего, кроме мата, я сказать ей не мог. До Джой, наконец, дошло, как надо действовать. Она выскочила на дорогу, остановила тачку, запихнула в нее меня и залезла сама. Когда мы подъехали к дому, она попросила водилу тормознуть у ночного магазина, выскочила и купила что-то булькающе-звенящее, а у подъезда без труда пресекла мою попытку заплатить за тачку. «Я ловила, я и плачу!».
Я не знаю, почему ей нравится обо мне заботиться. Да это и не важно, такая мысль — атавизм недавнего философствования. Главное, что это нравится мне, я при этом чувствую себя добрым плантатором:). Дома она открыла вино, вылила его в кастрюлю, накидала туда сахара, специй и порезанное на дольки яблоко, извлеченное из кармана безразмерных штанов. Когда варево было готово, она разлила его по чашкам, усадила меня на табуретку, полила чем-то из фляжки (фляжка — из тех же штанов. Серебряная. Ручаюсь, что тыреная у какого-нибудь поклонника. Даже представляю картину происшествия: не в меру впечатлительный стос в каком-нибудь кабаке возбудился от джоевских глаз, или от сисек или от жопы, а скорее всего, от всего сразу — и решил замутить экзотической клубнички. Джой «клюнула», развела стоса на кучу бабок в баре, жестоко его споила, вывела на улицу и обчистила карманы белого лоха. Нет, определенно, для цветных нужны гетто!:)).
Пилила ссадины из фляжки (это был виски, его терпкий аромат мгновенно выскочил из узкого горлышка) и облизала их фиолетовым языком. Залпом выпила полчашки дымящегося глинтвейна, посмотрела (долго-долго) мне в глаза и вдруг театрально прикрыла губы ладошкой — признак крайнего изумления.
— Спааайк! (О, как чарующе и похотливо у нее это получается!) А у тебя скула разбита!
— Бля! Где, бля! Мне же, бля завтра в контору идти, бля! — я облапываю свою рожу и действительно, нахожу под скулой что-то засохшее, отдающее при касании болью. Аааа! Это же привет с дерби!
Джой встает передо мной (я все на той же табуретке). И медленно нагибается, так что ее сладкие, как груши, сиськи оттягивают майку вниз, и я вижу их почти целиком. Потом также медленно она кладет свои руки мне на плечи и прижимается к моей дурной от переизбытка событий голове, так что мое лицо почти погружается в вырез ее майки, и если я высуну язык, я дотянусь до ее подрагивающих грудей, Я не вижу ее лица, но по дыханию догадываюсь, что она открыла рот и тянется ко мне, Она начинает облизывать мою рану на скуле, пока под ее языком не исчезают все ошметки засохшей крови.
А потом объявляет, извращенка неполноценная, что у меня глубокое рассечение и его надо зашить. Наверно, я все-таки напился к концу этого дня и согласился. Пиво-пиво-пиво-глинтвейн, плюс еще этот экзотический петтинг. Джой мгновенно вильнула попой и убежала за иголкой. Когда была проткнута первая дырка это начало главы. А когда был сделан последний, пятый, шов — я выложил ей всю подноготную этого дня.
После чего я срубился. Как мертвый. Последним туманным воспоминанием был именно туман, обволакивающий мою постель, из которого высовывались темные руки и стягивали с меня одежду. Но мы не трахались (впрочем, не ручаюсь).
Утро началось… Всегда бы так! Женский голос с сексуальными фриритюрами выводит что-то нерусское на кухне, из которой доносятся запахи крепчайшего чая и чего-то по-настоящему вкусного, что могут готовить только женские, пусть и обезьяньи, руки.
Когда я выходил на работу, Джой попрыскала меня туалетной водой («Мммм, какие у тебя слаадкие духи»), поправила галстук поцеловала дело рук своих на левой стороне лица — и нагло осталась в моей норе. Дорога до метро была посвящена размышлениям, насколько серьезно и надолго это расовое бедствие в моей норе, как ее послать на хер и стоит ли вообще это делать. А дорога в метро до офиса — придумыванием удобоваримых объяснений по поводу непрезентабельности рожи, порочащей своими повреждениями (за ночъ вокруг шрама расплылся лиловый фингал) звание клерка нашей компании. В метро в этот час уже схлынул поток кузъмичей и было время мелких служек, вроде вашего покорного слуги, которые зарабатывают деньги якобы головой, но их (денег) еще недостаточно для покупки тачилы. Я понимал, что сейчас неотличим от многих (во всяком случае, правой стороной), и ловил себя на каком-то патологическом удовольствии от такой мимикрии. На эскалаторе! мне встретился любопытный персонаж, кото I рый сошел бы за моего зеркального брата (бе-1 лый верх/черный низ, галстук, папка, коротки стрижка с бачками}, если бы повреждения кож- [ных покровов у него не были бы на лбу, Мн' уставились друг на друга, а когда эскалаторы I уже разносили нас, дружно усмехнулись. Дери: дейз, че тут. И хотя мы с ним вполне мош оказаться друзьями, в этот последний час перщ! засовыванием башки в хомут мы были на одной стороне баррикады. Зуб даю, он тоже пиз-дит деньги в конторе (хотя, кто их не пиздит: Даже там, где брать, казалось бы, нечего}.
Мое появление па пороге офиса было ветре-1 чено еще более шумно, чем обычно, я даже растрогался в лучах многочисленных симпатий. Компьютерный маньяк Витя тут же потащи;, меня в курилку, куда за нами отправилась добрая половина сотрудников, и даже некурящая Ирма мужественно встала в облако дыма, прижимаясь мягким боком к моей руке. Все расспрашивали меня о новом шраме, о похоронах (я чуть не ляпнул — кого хоронили? таким далеким стал тот день). Болтая языком, я щурился от дыма и решал в уме пси-задачку: почем;, они вес так меня любят? Неужели они настолько противны сами себе? С сожалением затянувшись напоследок, все; кидают окурки в банку из-под кофе и гуськом идут обратно в офис. Рабочий день начался.
Я подхожу к своему месту и почти огибаю уже стол, чтобы плюхнуться на стул, к которому никак не может привыкнуть моя жопа, как… Я замечаю, что на висящей на стене карте произошли очередные изменения — прочерченная мною линия Пса удлинилась еще на пару сантиметров и по-былинному разделилась натрое.
— Ииирмаа! ОН звонил?!!! — мне становится ясен ее таинственный блеск в глазах. Одновременно я чувствую легкий укол легкого разочарования. Я-то уж было подумал… Такое у нее мягкое тело…
— Звонил-И. И очень просили передать…
— ЧТО?! Что передать? Кто!?
— Лариса с Катей. (Ирма знает, понаслышке, конечно, про всех моих закадык.)
— ОЙ! Почему Лариса? — то, что на связь вышел не Пес, а кто-то еще, меня… ни одно из слов (обеспокоило, насторожило, испугало) здесь не подходит. — Чтобы ты позвонил ей на сотовый.
— Где они?
— Во Франции, я же тебе отметила, — она мотнула головой.
— Почему порознь?
