Виктория Токарева - Одна из многих
Что видела его жена Тамара? И что видит жена Гуськова Елена.
У Елены — дорогие парикмахерские, салоны красоты, продукты — в шведском магазине «Стокманн», одежда в «Эскадо».
Он, Сергей, ничего не дал своей жене, кроме любви. А Елена имеет все, кроме любви. И что же? Если нет любви, то ничего и не надо.
Жизнь сама по себе, не освещенная светом любви, — это та же подводная лодка, покачивающаяся в холоде и мраке.
Сергей взял чашку с чаем и стал пить. Елена открыла глаза и долго смотрела на Сергея. Видимо, не понимала, что он здесь делает.
— Я могу идти? — спросил Сергей.
— Может, повесишь люстру? — попросила Елена.
Рабочий день Сергея кончился. Она не имела права его задерживать. Но не хотела оставаться одна.
— А че не повесить? — отозвался Сергей и стал распаковывать люстру.
Елена перебралась в кресло, накрылась пледом, смотрела, как он трудится. Чужой труд завораживал.
Кот Мурзик улегся на коробку. Мурзик любил коробки.
Кот прищурил глаза. Наслаждался покоем.
Через час люстра висела — круглая и сверкающая, как НЛО. Модернизированный абажур.
Абажур над столом. Кот. Мужчина и женщина средних лет.
Время остановилось и никуда не двигалось. И не надо.
* * *Близился юбилей. Елене исполнялось пятьдесят лет.
Она заказала столик в дорогом ресторане. Позвала дочь с мужем, подруг. Это называется: родных и близких. Набралось восемь человек. Однако никто не пришел. У дочери заболел ребенок. Подруга упала и подвернула ногу. Сбежавший муж Николай улетел в Париж.
Елена сидела в ресторане в одиночестве и смотрела на накрытый стол. Чего там только не было… Одной не съесть. Отменить заказ нельзя.
Елена вышла к машине и пригласила телохранителя Мовлади. Сегодня он подменял Сергея. Сергей уехал на чью-то свадьбу в город Нижний Новгород. Мовлади прекрасно водил машину, а Сергей ловко управлялся с собаками. Они были взаимозаменяемы.
Мовлади оглядел стол. Стояли закуски, которых он раньше никогда не ел; например, сырая рыба, завернутая в рис. Он опасался есть такую еду, от сырой рыбы бывают глисты. Но есть хотелось.
Мовлади какое-то время воевал. Но война затянулась. Надоело скитаться в горах, спать на сырой земле. Дома все разрушено, работы нет. А в Москве все строится. Богатым людям нужна охрана. Чеченцы — прирожденные воины. Говорят, даже царица Екатерина держала охрану из чеченцев.
— Хочешь руки вымыть? — спросила хозяйка.
— Зачем? — не понял Мовлади.
— За стол не садятся с грязными руками, — объяснила Лена.
— Но я же не руками буду есть, а вилкой, — возразил Мовлади.
— Как хочешь…
Мовлади стал есть. Елена смотрела на столб его шеи. Лицо обтянуто молодостью. Волосы русые, а глаза светлые. Среди чеченцев встречаются такие — светловолосые и светлоглазые.
Николай взял его в охрану, потому что чеченцы — люди войны. Они военные по призванию. Но Елена подозревала, что чеченцы — люди любви. А иначе зачем нужен такой размах рук, такие трепетные ноздри.
— Сколько тебе лет? — спросила Елена.
— Двадцать шесть, — ответил Мовлади.
— А мне знаешь сколько?
— Не знаю.
— Пятьдесят.
— Моей маме пятьдесят, — простодушно заметил Мовлади.
— А кто лучше выглядит, она или я?
— Она, — сказал Мовлади. — Мама толстая.
— Разве лучше быть толстой?
— Для старухи лучше. У худых кожа висит.
— А у меня разве висит?
Мовлади повернул лицо к хозяйке, откровенно рассматривал. Глаза накрашенные, губы накрашенные и даже щеки — и те накрашенные.
— Зачем спрашиваешь? — не понял Мовлади. — Когда у женщины есть внуки, она должна высматривать внуков. А иначе зачем она живет?
— Дикий ты человек, — сказала Елена. — Значит, мужчина может иметь молодую, а женщина — нет?
— Мужчина берет женщину для продолжения потомства. Рожать должна сильная и молодая.
— Значит, ты рассматриваешь женщину как корову? Но бывает еще кое-что…
Мовлади промолчал.
— Давай выпьем, — предложила Елена.
— Я не могу, — отказался Мовлади. — Я за рулем.
— Мы такси возьмем.
— Хозяин будет недоволен.
— А мы ему не скажем.
— Все равно не могу. Дело чести.
— Я твоя хозяйка. Будешь делать то, что я скажу.
— А хозяин где? — не понял Мовлади.
— Ушел к другой. К молодой.
— Надо было привести ее в дом. Младшая жена. Аллах разрешает.
— А меня куда?
— Здесь же, на хозяйстве. Старшая жена.
— Он меня бросил.
— Бросать — грех. Аллах запрещает. Твои братья должны его наказать.
— Жизнь накажет, — пообещала Елена. Разлила коньяк по рюмкам.
* * *Среди ночи Елена открыла глаза.
Рядом с ней спал молодой чеченец, взгромоздив на нее тяжелую ногу.
О! Как давно не было у нее ничего подобного. Какое счастье ощущать рядом живого и теплого человека.
— Я люблю тебя, — проговорила Елена, и в этот момент она была честна.
— А? — Мовлади проснулся. Открыл ясные очи. — Что?
Он закинул руки за голову. От подмышек пошел запах лошадиной мочи — не противный, немножко травяной, но очень острый.
— Поди в ванную, — попросила Елена. — От тебя воняет.
— А? — снова спросил Мовлади. — Чем воняет?
— Лошадью.
— Я с лошади три года не слезал…
Мовлади поднялся и зашлепал в ванную. Раздался шум падающей воды. Потом шум смолк.
Мовлади явился в первозданном виде — невысокий, гибкий, как артист балета. Его кожа была гладкая, безволосая и даже на вид горячая.
Из памяти выплыли стихи Новеллы Матвеевой:
«О! Как я счастлив, — кричит во дворе петух.
Свежие срезы бревен подобны сырам.
Пляшет, как дух, сухой тополиный пух…».
Елена позвонила Николаю и сказала:
— Надо поговорить. Приезжай.
— Я в Париже, — объяснил Николай.
— Я не могу ждать.
— Ну говори сейчас.
— Дай мне отдельное содержание, — потребовала Елена.
— Ты хочешь развестись? — уточнил Николай.
— Нет. Я хочу иметь свой собственный счет и быть самостоятельной. Я не хочу от тебя зависеть.
— Не завись, — разрешил Николай.
— Ты держатель денег, поэтому ты хамишь и ведешь себя как хочешь. Я тоже хочу быть держателем денег.
— Этого не будет, — отрезал Николай.
— Почему?
— Потому что я хочу тобой манипулировать.
— Зачем? — не поняла Елена.
— Ты — часть меня. Мое прошлое. Я хочу иметь это при себе.
— Но у тебя же есть Фрося Бурлакова.
— Фрося — это Фрося, а ты — это ты.
— Чтоб ты пропал! — крикнула Елена. Бросила трубку.
Николай стоял и слушал короткие гудки.
* * *Есть время разбрасывать камни. А есть время собирать камни.
У Николая — наоборот.
Первую часть жизни он собирал камни, в смысле — деньги. Он радовался первым деньгам, боялся их тратить, копил, жадничал. Сказывались голодное детство и нищая юность.
Однажды тетка Рая попросила в долг четыреста рублей. Николай уже работал, деньги были, но он не дал.
Тетка Рая любила его, маленького. Воспитывала как могла, поскольку родная мать была постоянно занята на работе.
Мать работала портнихой в ателье по две смены. Маленький Коля рос, как лопух при дороге, и если бы не тетка, стал бы Колька уличным шпаной со всеми последствиями.
Тетка Рая кормила, проверяла уроки, а если во дворе обижали — шла и разбиралась с обидчиком. Случалось, била морду — в тех случаях, когда слова не действовали.
И вот он пожалел постаревшей тетке четыреста рублей.
А тетка возьми да умри. Умерла тетя Рая.
Николай на похоронах плакал от стыда. И потом плакал.
Настало время, когда денег стало больше, чем он мог потратить. Вот тут бы и взять тетку на крыло. А поздно…
Николай стал тратить направо и налево. Замаливал грех. Он даже любил, когда у него просили.
Просили многие, особенно люди творческих профессий: певцы — на альбом, поэты — на юбилей, артисты — на зубы.
Николай никогда не отказывал просящему, но уважать переставал.
* * *В начале съемок Савраскину казалось, что на него рухнул дом и он никогда не выберется из-под завала. Но — глаза боятся, руки делают. Фильм продвигался вперед — медленно, но верно, и уже стали видны просветы. Кира Сергеевна посмотрела материал и сказала:
— Настоящее народное кино. Ты усадишь перед телевизором всю страну.
Анжела промелькнула в фильме два раза: один раз в воде, другой раз — в дыму. Оба раза — голая.
— А что так мало? — спросила Кира Сергеевна.
— У нее харизмы нет, — сказал Савраскин. — Она серая, как утренний рассвет.
— А народ у нас какой, по-твоему?
— Народ всякий. Я — тоже народ.
— Ты интеллигенция. Добавь Анжеле пару эпизодов. Пусть она споет.
