KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Современная проза » Мишель Турнье - Каспар, Мельхиор и Бальтазар

Мишель Турнье - Каспар, Мельхиор и Бальтазар

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Мишель Турнье, "Каспар, Мельхиор и Бальтазар" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Новость эта привела меня в необычайное смятение. С детских лет я привык восхищаться царем Иродом и трепетать перед ним. Должно сказать, что весь Восток вот уже тридцать лет полнился слухами о его злодеяниях и подвигах, криками его жертв и звуками победных труб. Для меня, кому со всех сторон угрожала смертельная опасность и чьей единственной защитой оставалась безвестность, было бы безумной дерзостью отдаться в руки тирана. Мой отец всегда держался на благоразумном расстоянии от этого страшного соседа. Никто не мог бы укорить царя Теодена в том, что он выказывает дружбу или, наоборот, враждебность по отношению к иудейскому царю. Но как вел себя с Иродом мой дядя Атмар? Действовал ли он без ведома иудейского царя, решив поставить его перед свершившимся фактом? Или все-таки, прежде чем произвести переворот, заручился его благосклонным невмешательством? Во всяком случае, мне ни разу не пришло в голову бежать в Иерусалим в роли свергнутого принца и просить у Ирода помощи и покровительства. В лучшем случае он заставил бы меня дорого заплатить за малейшую оказанную им услугу. В худшем — выдал бы меня узурпатору, использовав как разменную монету.

Вот почему, когда Бахтиар сообщил мне, что в столице Иудеи находятся два царя со свитой, я сначала решил держаться подальше от всей этой дипломатической суеты. Конечно, не без сожаления, потому что страшная и громкая слава Ирода и великолепие двух путешественников, явившихся из пределов Счастливой Аравии, предвещали, что их встреча будет особенно торжественной. И пока я, разыгрывая благоразумие и равнодушие, толковал даже о том, что ради вящей безопасности следует немедля покинуть город, мой старый наставник, как по книге, читал по моему лицу, какую жгучую боль причиняет мне это самоотречение, навязанное горестной судьбой.

Первую ночь мы провели в жалком караван-сарае, где ютились не столько люди, сколько животные — эти последние служили первым, — и сквозь сморивший меня тяжелый сон я все-таки почувствовал, что Бахтиар куда-то отлучился и отсутствовал несколько часов. Он появился, когда заалел восход. Славный Бахтиар! Вечером и ночью он проявил чудеса изобретательности, чтобы избавить меня от сомнений, которыми я терзался. Да, я буду присутствовать на встрече царей. Но под чужим именем, чтобы Ирод не вздумал использовать меня в своих целях. Мой старый наставник обнаружил в свите царя Бальтазара — царь прибыл из Ниппура, расположенного в Восточной Аравии, — своего дальнего родственника. При его посредничестве Бахтиар был принят царем Бальтазаром и рассказал ему нашу историю. Благодаря моей молодости я вполне мог сойти за юного принца, приближенного к царю в качестве пажа и пользующегося его покровительством. Это распространенный обычай, и, если бы в свое время моему отцу пришла в голову мысль послать меня к Ниппурскому двору, я с большой пользой для себя мог бы там подвизаться. Свита Бальтазара была столь многочисленна и блестяща, что меня в ней никто не узнал бы, в особенности в костюме пажа, который Бахтиар доставил мне по повелению царя. Вообще Бахтиару показалось, что старого государя даже позабавил этот маленький розыгрыш. Он вообще слыл человеком жизнерадостным, любителем литературы и искусства, и, как уверяли недоброжелатели, в его свите было больше фокусников и фигляров, нежели дипломатов и священников.

По возрасту и из-за своих несчастий я был склонен к нетерпимости, и мне трудно было понять и полюбить этого человека. Юность всегда готова обвинить зрелых людей в легкомыслии. Но доброта Бальтазара, его щедрость и в особенности обаяние, свойственное всей его повадке, рассеяли мое предубеждение. Я вдруг оказался, в пурпуре и шелке, равноправным членом группы золотой молодежи, блиставшей той животной красотой, которой наделяет человека богатство, уходящее корнями в глубь времен. Счастье, наследуемое из поколения в поколение, придает людям особый аристократизм, сотканный из неведения, привычки получать даром все радости жизни, из готовности их принять, а также из затаенной жестокости — когда ее обнаруживаешь, она пугает, но она же усугубляет очарование. Эти молодые люди, похоже, составляли нечто вроде закрытого кружка, эмблемой которого был белый цветок нарцисса. При дворе даже вошло в привычку именовать их Нарциссами. Некоторые из них пользовались особенным уважением, потому что получили образование в Риме, но, несмотря на упадок Эллады, солью земли считались те, кто вырос в Греции, владел греческим языком и служил богам Олимпа. Вначале мне показалось, что Нарциссы совершенно беззаботны. Но мало-помалу я понял, и, должен сказать, меня это несколько покоробило, — что, наоборот, из вызова, почти неосознанного, они с глубочайшей серьезностью отдаются занятиям в моих глазах совершенно вздорным: музыке, поэзии, театру и даже состязаниям в силе и красоте.

Большинство из них были моими сверстниками. Но, оттого что они были так откровенно счастливы, я вообразил, будто они намного меня моложе. Нарциссы приняли меня в свой круг так благосклонно, с таким тактом избегая вопросов о моем происхождении, что сомнений не было: им все объяснили. Нас поместили в пышных покоях восточного крыла дворца. С террас, похожих на ступени гигантской лестницы, за волнистой линией холмов Иудеи видны были белые дома Вифании, а еще дальше — отливающая голубоватой сталью поверхность Мертвого моря, словно бы лежащего в глубине пучины. На нижней террасе был висячий сад, где радовали глаз красные гроздья цератоний, розовые колосья тамариска, желтоватые щитки лавровых деревьев и где росло еще множество разных неведомых мне растений, вывезенных из глубин Африки и Азии.

Мне не раз представлялся случай побеседовать с глазу на глаз со старым царем Ниппура — Нарциссы веселой гурьбой рассыпались по Иерусалиму, исследуя сомнительные источники городских развлечений и оставляя нас с ним наедине. Царь с участливым любопытством расспрашивал меня о моем детстве и отрочестве, о нравах жителей Пальмиры. Его удивляла простота и даже суровость наших обычаев; судя по всему, он усматривал в ней — хотя ход его рассуждений от меня ускользал — роковую причину моих несчастий. Неужели он вправду считал, что жизнь более утонченная оградила бы двор моего отца от поползновений моего дяди? Мало-помалу я понял, что, по мнению Бальтазара, если верхи культивируют изысканную речь и поклоняются прекрасному, это непременно находит отзвук на всех ступенях общества, пусть даже в формах менее благородных, однако для сохранения государства необходимых, а именно: в мужестве, в бескорыстии, в терпимости, в честности. К несчастью, фанатичное мракобесие возбуждало в соседях Бальтазара, да и в его собственной стране, иконоборческую ярость, которая обращала эти добродетели в их противоположность. Царь полагал, что, если бы он мог, как он того пламенно желал, окружить себя созвездием поэтов, скульпторов, живописцев, актеров, блеск этого маленького общества принес бы пользу самому жалкому прислужнику, самому последнему волопасу его царства. Но все его великие меценатские затеи наталкивались на бдительную враждебность священнослужителей, яро ненавидящих изображения. Он надеялся, что его Нарциссы, приобретя со временем влияние, образуют аристократическое сословие, которое будет достаточно сильным, чтобы противостоять традиционалистским кругам в его столице. Но пока еще до победы далеко. Блеск Рима и Афин теряется за далеким горизонтом, а горизонт заслоняет Иудея — враждебное и суровое царство. Я понял, что мятеж, поднятый в отсутствие Бальтазара первосвященником Шеддадом, кончился разграблением художественных сокровищ царских коллекций. Это преступление, как видно, причинило царю глубокое горе и стало одной из причин того, что он пустился в нынешнее путешествие.

Я завязал дружбу с одним из спутников царя, молодым художником из Вавилона, которого царь любит едва ли не больше своих собственных сыновей. У Ассура и в самом деле какие-то колдовские пальцы. Мы болтаем, присев под деревом. В руках у Ассура появляется комок глины. Он рассеянно, даже не глядя, разминает его. И словно бы сама собой рождается фигурка. Это свернувшаяся клубком спящая кошка, или распустившийся цветок лотоса, или женщина, сидящая на корточках и уткнувшаяся подбородком в поднятые колени. Поэтому, когда мы с Ассуром вдвоем, я всегда слежу за его руками, чтобы подглядеть, как в них рождается чудо. У Ассура нет бремени ответственности, которая лежит на царе Бальтазаре, чужды ему и рассуждения царя. Он рисует, пишет красками и лепит, подобно пчеле, собирающей мед. И однако он вовсе не лишен дара речи — наоборот. Просто, когда он говорит о своем искусстве, это всегда связано с конкретным произведением и как бы продиктовано им.

Так, однажды я видел, как он заканчивал женский портрет. Женщина была не молода, не красива, не богата — даже наоборот. Но что-то лучилось в ее глазах, в чуть заметной улыбке, во всем ее лице.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*