Жан-Мишель Генассия - Клуб неисправимых оптимистов
— Твоей маме не нужно знать о «прогуле», пусть думает, что мы стояли в задних рядах.
— Зачем нам врать?
— Чтобы избавить себя от ненужных споров и обсуждений.
— Можем сказать, что я заболел, а ты за мной ухаживал. Она поверит, в Париже сейчас эпидемия гриппа.
* * *В конце декабря папа сделал себе лучший из подарков. Купил «Ситроен-DS19 Prestige». Разговоры об этой машине он вел целый год. Маме идея не нравилась, она отдавала предпочтение более надежному «пежо» 403-й модели. Папа нарушил мамино вето и однажды вечером между делом объявил о покупке:
— Будет так, и никак иначе.
Он приложил максимум усилий, чтобы ускорить доставку, и получил машину на три месяца раньше обычного срока. Мы отправились за ней на бульвар Араго. Церемония передачи ключей больше напоминала вынос Святых Даров в церкви. Машина в салоне была одна — черная, сверкающая глянцем, как зеркало, изящная, похожая на живое существо. Мы ходили вокруг, пытаясь осознать, что она наша, и не смея до нее дотронуться. Директор салона начал объяснять тонкости управления, папа много раз переспрашивал и повторял за ним, чтобы лучше запомнить. Масса кнопок, автомагнитола стерео, мягкие, как кресла, сиденья. Поначалу у папы возникли некоторые трудности — он не мог справиться с рычагом переключения скоростей. Машина двигалась рывками, как норовистая лошадь, и то и дело останавливалась, папа нервничал. Но в конце концов он освоился, и «ситроен» поехал. Он сам вел, ускорялся, тормозил, обгонял. Водителю оставалось только не мешать. На бульварах Марешо люди оборачивались нам вслед. У Итальянских ворот мы выехали на шоссе. «DS» летел, свободный, как птица в небе. Ни одна другая машина не смела бросить ему вызов. Он легко обгонял их. Папа был самым счастливым человеком на свете. Он принялся передразнивать дедушку Филиппа, говоря с габеновским акцентом, который имитировал невероятно искусно. Я расхохотался, и он совсем разошелся, стал изображать Пьера Френе,[75] Мишеля Симона[76] и Тино Росси.[77] Я смеялся до слез. Папа включил радио, и мы принялись подпевать Брассенсу:
Сидят, целуясь, парочки, как голубки,
Голубки, голубки.
Им плевать на злые языки
И косые взгляды.
Сидят, целуясь, парочки, как голубки,
Голубки, голубки.
Клятвы их так жарки и легки,
Рука касается руки.[78]
На Рождество папа приготовил мне сюрприз — он повел меня в оперу. Идея пришла ему в голову в последний момент, так что за билеты в театральном агентстве пришлось заплатить бешеные деньги. Папа прифрантился и, увидев меня в потерявшем «товарный вид» костюме, был неприятно удивлен:
— Тебе больше нечего надеть? Мы все-таки идем в оперу…
— Это мой единственный костюм.
— Я скажу маме, чтобы обновила твой гардероб. Поторопись, иначе опоздаем.
Мы сидели на балконе второго яруса, на боковых местах. Я уступил папе кресло, несмотря на его протесты, а сам устроился на откидной скамейке. Чтобы видеть авансцену, приходилось все время тянуть шею. Зал был полон: дамы в вечерних платьях, мужчины в смокингах. Папа сиял.
— Твой дедушка продал бы душу за возможность послушать «Риголетто», — сказал он, сгорая от нетерпения.
Свет погас, зрители откашлялись. Оркестр заиграл увертюру. Музыка была прекрасна, но на сцене ничего не происходило. Наконец занавес открылся, и взорам публики предстал дворец герцога в Мантуе. Слава богу, что я догадался прочесть либретто, иначе ничего бы не понял. Исполнители пели на итальянском, но мне показалось, что все, кроме меня, понимают смысл слов. Папа был на седьмом небе от счастья. Я заметил, что он неслышно подпевает герцогу. Читать программку в темноте я не мог и ужасно скучал. А певцы всё пели и пели.
— Долго еще, папа?
— Наслаждайся, сынок, слушай, сейчас будет красивейший пассаж.
Проблема заключалась в том, что я не знал, чем именно должен усладить свой слух, путался в персонажах, которые сначала слушали чужие вокализы, застыв на месте как полные дураки, а потом начинали завывать сами — и так до бесконечности. Сиденье было неудобное, и я без конца ерзал, соседка даже одернула меня строгим шепотом. Папа наклонился и сказал мне на ухо:
— Закрой глаза, Мишель. Слушай. Следуй за музыкой.
Он был прав. С закрытыми глазами получалось лучше. Я мысленно переместился в «DS», а когда проснулся, не понял, где нахожусь.
— Тебе понравилось?
— О да, очень. Может, чуть-чуть затянуто… Особенно финал.
— А по мне — пусть бы длилось всю ночь.
* * *Первого января мы собирались навестить в Лансе дедушку Энцо, но за два дня до Нового года он все отменил, сославшись на недомогание бабушки Жанны. Папа расстроился — не только из-за болезни матери, но и потому, что сгорал от нетерпения продемонстрировать родителям новую машину и уже проложил маршрут. Ему хотелось навестить старых друзей, а теперь он остался ни с чем. На звонок Батиста ответил я, думая, что это мама, и очень удивился: дядя никогда нам не звонил. Они с папой не очень-то ладили. Приглашение брата застало отца врасплох, но он его принял. Один чувствовал себя обязанным сделать дружеский жест, другой — ответить на него. Батист был старше моего отца всего на год, но выглядел намного хуже. Глядя на них, никто бы не поверил, что эти люди — братья, такими разными они были. Папа купил подарки племянникам и замечательную вересковую трубку с красивой резьбой для Батиста. Дядя нам ничего не приготовил, стал упрекать брата за то, что тот якобы хотел его унизить, и запретил детям разворачивать свертки.
— Нужно было предупредить, я бы тоже озаботился! А ты… ты… все как всегда.
Папа сдержался и не вспылил. Мои кузены умирали от желания посмотреть подарки и ждали отцовского разрешения.
— Не будем ссориться, Батист, сегодня все-таки праздник.
— Тебе хорошо известно, Поль, что у меня нет лишних денег, вот ты и решил меня уколоть.
— Я хотел порадовать детей. Ты не должен, не смеешь лишать их радости.
— Ты своей щедростью отравляешь нам жизнь. Что ты пытаешься доказать? Что богат? Ладно, ты победил! Думаю, у тебя серьезная проблема — не знаешь, что делать с деньгами.
— Перестань нести чушь!
— Ты забыл о своих корнях, Поль, в этом твоя проблема.
— Я живу в ногу со временем. Я современный человек, люблю жизнь, пользуюсь ее благами и стараюсь сделать все для своих близких. Я хочу, чтобы мы были счастливы. Что в этом плохого?
— Ты перешел на другую сторону, стал буржуем!
Папа побагровел и сжал кулаки. Я испугался, что он сейчас ударит дядю.
— По-твоему, чтобы быть хорошим человеком, нужно получать нищенскую зарплату, иметь жалкую работу и…
Он не закончил фразу — мы почувствовали какой-то странный запах. Пока папа с дядей препирались, индейка продолжала жариться. Черный дым вернул нас к реальности. Папа кинулся к окну и распахнул створки. Батист обжегся, доставая блюдо из духовки. Птица сгорела. Обуглившиеся каштаны напоминали шары для игры в петанк. Индейка почернела, и Батисту удалось вырезать лишь тонкие серые ломтики совершенно несъедобного вида.
— Если бы ты не выпендривался и принял подарки, мы бы спокойно насладились едой. До чего же мне надоела эта грошовая мораль! До́´шите нас своими принципами!
— Если бы ты остался таким, как мы, ничего бы не случилось.
Папа выплюнул в тарелку сгоревший каштан.
— Я не изменился! Меняется мир. Неужели ты не можешь этого понять своим убогим коммунистическим умишком? Ну все, с меня довольно, мы уходим!
Он встал, бросил салфетку на стол, сдернул пиджак со спинки стула и пошел к двери. Батист кинулся следом, схватил его за рукав:
— Брось, Паоло, вернись, я приготовлю нам спагетти.
— Никогда больше не называй меня Паоло! Слышишь? Меня зовут Поль! С Паоло покончено! Ты испортил мне аппетит! Знаете что, ребятки, если мои подарки вам не нужны, выкиньте их в помойку! Ноги моей больше не будет в этом доме.
Взбешенный, папа покинул квартиру. Я последовал за ним. Батист и кузены тащились следом по лестнице:
— Ну же, Поль, кончай дурить.
Папа ничего не желал слушать. Он почти бежал по улице, я пытался его остановить, Батист тщетно молил о прощении. Папа шарил по карманам в поисках ключей и никак не мог их найти.
— Что это за машина?
— Хотел похвастаться, а теперь вот испытываю стыд.
— Знаешь, сколько мне нужно работать, чтобы купить такую? Лет пять, не меньше.
— Мне понадобилось три месяца. В этом и заключается разница между нами. Если бы ты увидел мой магазин — я сейчас его перестраиваю, — вообще сдох бы от зависти.
Мы сели в машину. Папа хлопнул дверцей. Тронулся с места, притормозил рядом с Батистом, опустил стекло и сказал:
