Джон Чивер - Семейная хроника Уопшотов. Скандал в семействе Уопшотов. Рассказы
В конце дня, когда вся семья пила чай, Каверли вышел в сад и прошел за дом. Он чувствовал запах разгоняющего тучи ветра, слышал, как ветер шевелит ветки деревьев, и видел, как поднимается мгла; печаль этого дня рассеялась, на западе лента золотистого света окрасила небо. Теперь он знал, что ему делать, и приготовился: вымыл подмышки и захватил все свои капиталы. У него было достаточно денег, чтобы оплатить ее благосклонность. Он присоединится к счастливой компании мужчин, отделенных парусиной палатки от мычанья коров и голосов детей. Он шел, он бежал, он опять шел, скосил угол через луг Уэйлендов и вышел на грунтовую дорогу к ярмарке, удивляясь, почему мысль о простом отношении к жизни не пришла ему в голову раньше.
Когда он выбрался на грунтовую дорогу, уже стемнело, и, несмотря на разгоняющий тучи ветер, ночь обещала быть беззвездной. Каверли не останавливался и не колебался, пока не увидел у входа на территорию ярмарки, что все огни погашены. Ярмарка, очевидно, кончилась, и ни одного аттракциона не осталось. Ворота стояли открытые; да и к чему было их закрывать? Ведь после того, как увезли торты и тыквы, голых пупсов и выставки вышивок, что было тут охранять? Несмотря на обилие темных закоулков и тенистых местечек, даже самые беспокойные любовные парочки не стали бы искать пристанища на ярмарочной площади, которая в наше время бывала занята не больше трех-четырех дней в году и была почти так же стара, как Лиэндер. Сейчас она наполняла воздух запахом гниющей древесины. Но Каверли шел дальше, туда, где в воздухе еще сохранялся запах растоптанной травы, шел вдоль аллеи аттракционов к тому месту, где насколько он мог ориентироваться в темноте — девушка совершала свои таинства. Ну что ты будешь делать с таким парнем?
Что касается Мозеса, то лишь случайно он не был уже отцом.
9
Генри Паркер на своем грузовике привез из города платья Розали, и она осталась на ферме, хотя и заговаривала несколько раз о том, что поедет в Чикаго навестить девушку, с которой познакомилась в Аллендейле. Но когда она начинала строить планы отъезда, старый квадратный дом и вся долина представлялись ей в таком прекрасном розовом свете и она проникалась такой нежностью ко всему окружающему, что откладывала свой отъезд. Бывает, что, гуляя по берегу вдали от всякого жилья, мы в конце дня ощущаем приносимые восточным ветром запахи лимонов, древесного дыма, роз и пыли, аромат какого-то большого дома, который посетили когда-то в детстве — настолько смутны и приятны наши воспоминания, — аромат какого-то места, где мы хотели бы, но не можем остаться. И таким местом стала казаться Розали ферма Уопшотов.
Больше всего старый дом нравился ей, когда шел дождь. Проснувшись утром и услыхав шум дождя, барабанящего по железу и стеклу многочисленных крыш, она всегда испытывала чувство глубокого покоя. В дождливые дни она намеревалась читать — «восполнять пробелы в своем чтении», как она говорила. Она всегда выбирала претенциозные книги, но не могла одолеть даже первой главы. Сара деликатно старалась руководить ею. «Миддлмарч» [5], - говорила она, — очень хорошая книжка. А вы не пробовали прочесть «Смерть приходит к архиепископу»?» [6] После завтрака Розали усаживалась в маленькой гостиной с какой-нибудь книгой, но в конце концов доставала из деревянного сундука комплекты старых юмористических журналов и принималась читать их. Иногда она ходила в поселок, где, к ее удовольствию, никто не допытывался, кто она такая. «Вы, наверно, та девушка, что живет у Уопшотов», — говорили все. Она пыталась помогать в доме, подметала столовую и расхаживала с пыльной тряпкой, но в ее возрасте украшения в всякие вещицы, к которым мы привыкаем в зрелые годы, были словно тернии и камни на пути, и она постоянно что-нибудь роняла. В глубине души она не понимала, зачем миссис Уопшот приносит в дом так много цветов и ставит их в вазы и кувшины, которые имели обыкновение опрокидываться. Она смеялась звонко и мелодично, и все были рады слышать ее голос, даже ее шаги где-нибудь вдалеке. Она ко всему относилась добродушно, в том числе к водяному насосу, который несколько раз ломался. Когда это случалось, Каверли приносил воду из колодца, находившегося около дровяного сарая, ею умывались Розали и миссис Уопшот, а мужчины купались в ручье.
Гонора все не приходила, чтобы составить мнение о Розали. Это стало семейной шуткой.
— Вы не можете уехать в Чикаго, пока не повидаете кузину Гонору, говорил Лиэндер.
Стук и барабанная дробь дождя по крыше успокаивали Розали, внушая ей, что ее праздная жизнь на ферме вполне естественна, что ей только и остается безучастно следить за тем, как летит время. Думая о своем друге, она пыталась дать рациональное объяснение его смерти, как поступили бы и мы, и наталкивалась на вывод, что для него настало время уйти из жизни, что ему суждено было умереть молодым; ей приходили в голову и другие убедительные и сентиментальные утешения. Однажды он ей приснился. Она проснулась от глубокого сна с таким чувством, словно он находился в беде. Было уже поздно, и в доме было темно. Она слышала журчание ручья и тихие монотонные крики совы в лесу. С ним стряслась беда, подумала она тогда, закуривая сигарету; и ей казалось, будто она видит, как он, повернувшись к ней спиной, беззащитный в своей наготе и растерянный — она видела это по тому, как он держал голову и плечи, — растерянный или ослепленный, в тяжкой муке бродит по какому-то лабиринту. Она не могла помочь ему — она понимала это, — хотя и чувствовала все мучения его беспомощности по тому, как он двигал руками, подобно пловцу. Она предположила, что он песет наказание, хотя и не знала, какие грехи он совершил. Затем она снова легла в постель и заснула, но сновидение не повторилось, словно он скитался где-то вне поля ее зрения или его скитания уже кончились.
Как-то Лиэндер взял ее с собой на «Топаз». Была прекрасная погода, какая часто выдается на побережье, и Розали стояла на передней палубе, а Лиэндер наблюдал за ней из рулевой рубки. Когда они начали пересекать бухту, какой-то мужчина подошел к девушке, и Лиэндер был очень доволен, что она почти не обратила на незнакомца внимания, а едва он попытался проявить настойчивость, она холодно улыбнулась ему и поднялась в рулевую рубку.
— Это, безусловно, самое забавное старое судно, какое мне когда-либо приходилось видеть, — сказала она.
Надо заметить, что Лиэндер не любил, когда критически отзывались о «Топазе». Беспечные слова девушки его рассердили. Его преклонение перед старым судном было, возможно, слабостью, но он считал, что люди, не отдававшие должного «Топазу», были легкомысленны.
— Я умираю с голоду, — сказала Розали. — О, этот соленый воздух! Я могла бы съесть быка, а сейчас еще и десяти нет.
Лиэндер продолжал еще чувствовать себя оскорбленным ее первыми словами.
— В том лагере, где я была, — сказала она, — по озеру ходило какое-то прогулочное судно, но оно не было таким забавным, как это. Я хочу сказать, что с тем капитаном не была знакома. — Она почувствовала, что допустила ошибку, отозвавшись о «Топазе» с необдуманной иронией, и теперь пыталась исправить положение. — И то судно не так хорошо держалось на воде. По-моему, «Топаз» чудесно держится на воде. Я хочу сказать, что, вероятно, он был построен в те дни, когда умели строить суда, хорошо державшиеся на воде.
— Этой весной «Топазу» исполнилось тридцать два года, — с гордостью произнес Лиэндер. — Гонора тратит на него не больше двухсот-трехсот долларов в сезон, а он перевозит пассажиров в любую погоду, и ни один волос еще не упал с их головы.
В Нангасаките они вместе сошли на берег, и Лиэндер наблюдал за тем, как она съела четыре бутерброда с горячими сосисками, запивая их кока-колой. Она не захотела покататься на американских горах, и Лиэндер понял, что ее понятия о развлечениях были не столь наивны. «Интересно, пила ли она коктейли за обедом», — подумал он. Рассказывая о своем доме, Розали рисовала картины то богатства, то бедности, и Лиэндер догадывался, что в своей жизни она сталкивалась и с тем и о другим. «Каждое лето мать устраивает грандиозные приемы в саду, — как-то сказала она, — с оркестром, вроде как спрятанным в кустах, и с миллионом чудесных пирожных», а час спустя, говоря о своем неумении вести домашнее хозяйство, она сказала: «Дома папа сам убирает ванные комнаты. Он надевает старый костюм, становится на четвереньки и скребет полы, и ванны, и все прочее…»
Наемный оркестр и убирающий комнаты священник были одинаково странны Лиэндеру и интересовали его главным образом потому, что прошлая жизнь Розали как-то мешала ей насладиться Нангасакитом. Он и сам с удовольствием покатался бы на американских горах и был разочарован, когда она отказалась. Они погуляли по разрушенной дамбе, возвышавшейся над белым песком и зеленой водой, и Лиэндер был счастлив в обществе девушки. Он думал, подобно Саре, как бы он любил дочь, и мысли о ее судьбе быстро проносились в его мозгу. Разумеется, она выйдет замуж. Он даже представлял себе, как осыпает ее рисом, когда она сбегает по ступеням церкви Христа Спасителя. Но замужество ее почему-то сложится неудачно. Возможно, ее мужа убьют на войне, или же он окажется пьяницей или мошенником. Как бы там ни было, она вернется, чтобы заботиться о Лиэндере, когда он состарится, приносить ему виски, готовить ему еду, а в вечернюю непогоду слушать его рассказы. В три часа они возвратились на судно.
