Том Шарп - Дальний умысел
— Собирай вещи, — сказала она. — Надо удирать, покуда пресса не чухнулась.
Пипер паковал чемоданы, снедаемый противоречивыми чувствами. Ему навязали авторство омерзительной книги, пути назад нет, придется ехать в турне по Штатам, и он влюблен в Соню. Закончив сборы, он попытался напоследок оказать сопротивление.
— Слушай, я серьезно вряд ли это вынесу, — сказал он Соне, которая волокла чемоданы к двери. — Просто нервов не хватит.
— А у меня, по-твоему, хватит, и у Френзи тоже? Он же мог умереть от потрясения. Ведь он сердечник.
— Он сердечник? — сказал Пипер. — Понятия не имел.
* * *Не имел об этом понятия и Френсик, через час разбуженный телефонным звонком.
— Я сердечник? — сказал он. — И ты нарочно будишь меня среди ночи, чтобы сообщить мне об этом?
— Единственный был способ образумить его. Никак не мог опомниться от этой паскуды Бизли.
— Это я насилу опомнился от вашей передачи. А тут еще над ухом все время зудел Джефри Презабавно, конечно, почтенному издателю слушать, как его автор поносит свою книгу, называя ее гнусными, патологическими излияниями. Очень душеполезное переживание. И вдобавок Джефри решил, что это ты по моему наущению выскочила с воплем «Прервать!».
— По твоему наущению? — переспросила Соня. — Мне пришлось, чтобы…
— Я-то все понимаю, а он думает, что мы ударили рекламой по нервам.
— Но это же прекрасно, — обрадовалась Соня. — Опять, значит, мы вылезли как ни в чем не бывало.
— Если не завязли по самые уши, — мрачно отозвался Френсик. — Ты вообще-то где? Почему звонишь из автомата?
— Едем в Саутгемптон, — сказала Соня. — Без проволочек, пока он снова не начал пятиться. На «Елизавете Второй» есть свободная каюта, отплытие завтра. Я больше рисковать не хочу: мы попадем на борт любой ценой. А если все-таки не выйдет — запру его от газетчиков в номере какой-нибудь захудалой гостиницы и не выпущу, пока он не выучит назубок все, что ему полагается говорить о «Девстве».
— Полагается? Назубок? Что он тебе — попугай?
Но Соня дала отбой и через минуту уже вела машину дальше по дороге в Саутгемптон.
* * *Утром отупелый и измотанный Пипер нетвердыми шагами взошел по трапу и спустился в свою каюту. Соня задержалась наверху, чтобы дать телеграмму Хатчмейеру.
Глава 8
В Нью-Йорке Хатчмейеру принес эту телеграмму его главный администратор, некто Макморди.
— Торопимся, значит, — сказал Хатчмейер. — Ну давайте торопитесь. Мы тоже кота за хвост тянуть не будем, только и всего. Так вот, Макморди, мне надо, чтоб вы ему устроили встречу небывалую! Понятно? Выкладывайтесь на все сто. На чем думаете сыграть?
— С такой книгой разве что расшевелить Лигу Престарелых Африканок, пусть кидаются на него, как на битла.
— Престарелые на битлов не кидаются.
— О’кей, значит, он не битл, а воскресший Рудольфо Валентино или в этом роде. Какой-нибудь такой киноактер из двадцатых.
— Похоже на дело, — кивнул Хатчмейер. — Ностальгия и тому подобное. Но слабовато. От престарелых особого толку не будет.
— Никакого, — подтвердил Макморди. — Вот если бы этот Пипер был нудист, антисемит и педераст, а с ним любовник-кубинец, негр по фамилии О'Хара — тут бы я расстарался. А такой субъект, охочий до старух…
— Макморди, сколько раз вам говорить, что субъект — это одно, а его подача — другое. Никакой связи тут не требуется. Как хотите, так и подавайте.
— Да, но кому какое дело до английского автора с его первым романом?
— Мне, — сказал Хатчмейер. — Мне до него дело, а я хочу чтоб было дело еще ста миллионам телезрителей. Понятно? Вот так. Через неделю про Пипера должна услышать вся Америка, а уж как — это ваша забота. Делайте что хотите, но на берег чтоб он ступил, как Линдберг после атлантического перелета. Жмите на все кнопки, тормошите все организации, заигрывайте с любыми лобби — и давайте окружайте его ореолом.
— Ореолом? — усомнился Макморди. — Это с такой-то фотографией на обложке еще и ореолом окружить? Да у него вид как из психбольницы.
— Ну и пусть из психбольницы! Мало ли какой у него вид? Главное — за один день сделать его мечтой всех старых дев. Подключите феминисток, и насчет звездоманов у вас неплохая идея.
— Старушонки, феминистки, педерасты, минитмены — этак, чего доброго, мы устроим погром в гавани.
— Погром, — сказал Хатчмейер, — это хорошо. Напустите на него всех разом. Пришибут полицейского — порядок, хватит какую-нибудь старуху кондрашка — тоже неплохо. Спихнут его в воду — еще лучше. Разделаем его так, что скопом за ним побегут, только он дунет в дудку.
— В дудку? — переспросил Макморди.
— Ну да, как крысы за Крысоловом.
— Крысы? Еще и крыс туда же?
Хатчмейер жалостливо посмотрел на него.
— Иногда, Макморди, вы прямо как неграмотный, — укорил он. — Можно подумать, что вы в жизни не слышали про Эдгара Аллана По. И вот еще что. Когда вы с Пипером как следует разболтаете дерьмо в бочке, шлите его самолетом ко мне в Мэн. Бэби хочет с ним познакомиться.
— Миссис Хатчмейер — познакомиться с этим хануриком?
Хатчмейер грустно кивнул.
— Угу. Вроде как тогда, помните — вынь да положь ей того писателя, который хвастался, что ему женщины без надобности. Как его, похабника, звали-то?
— Портной, — припомнил Макморди. — Но мы его не залучили. Не захотел приехать.
— Чему удивляться? Странно вообще, что он на ногах стоит. Это же вредно, как я не знаю что.
— Он, правда, издавался не у нас, — заметил Макморди.
— Ну да, и это тоже, — согласился Хатчмейер, — но Пипер-то издается у нас, и раз Бэби его хочет, пусть получает. Ей-богу, Макморди, в ее возрасте, после всех операций и вообще на диете, так вроде бы уже и хватит. Вы как, смогли бы два раза в день круглый год без передышки? Вот и я тоже не могу. Неуемная женщина. Она этого старушечьего угодника Пипера живьем съест.
Макморди пометил у себя, что Пиперу надо резервировать самолет.
— Там и есть-то, пожалуй, будет особенно нечего после того, как мы его встретим, — мрачно заметил он. — Если сделаем по-вашему, дело может круто обернуться.
— Чем круче, тем лучше. Вот когда моя штопаная супруга с ним разберется, тут он поймет, где круто, где полого. Представляете, на ком теперь она, чертова баба, заклинилась.
— Не представляю, — сказал Макморди.
— На медведях.
— На медведях? — переспросил Макморди. — Не может быть. Как это все-таки, а? На кого другого, а на медведей я бы в случае чего даже не подумал. У одной моей знакомой, правда, была немецкая овчарка, но…
— Да не то! — рявкнул на него Хатчмейер. — Вы, Макморди, все-таки полегче — о жене моей речь, а не о какой-нибудь шлюшонке. Имейте к ней уважение.
— Вы же сами сказали, что она заклинилась на медведях, вот я и подумал…
— С вами, Макморди, та беда, что вы не думаете. Ну, заклинилась, ну, на медведях. Это же не значит, что медведи на ней заклинились. Если женщина на чем-то заклинивается, при чем тут секс? Секс тут ни при чем.
— Не знаю. Я говорю, знал я одну женщину…
— Ну и знакомые у вас, Макморди. Женились бы лучше на порядочной.
— Я и так женился на порядочной. Я по бабам не бегаю. Не тот завод.
— Так принимайте зерновытяжку и витамин «Е», я же принимаю. Вот где подъемная сила. О чем мы говорили?
— О медведях, — причмокнул Макморди.
— Бэби заклинилась на экологии и стала беспокоиться насчет среды. Начиталась, что, мол, животные не хуже людей и вообще. Один такой Моррис написал книгу…
— Морриса я читал, — вставил Макморди.
— Да это не тот Моррис. Этот Моррис работал в зоопарке, возился там с голой обезьяной, вот про нее и написал. Побрил он ее, что ли, хрен его знает. А Бэби прочла — и здрасьте, накупила медведей и прочей сволочи: пусть, мол, бегают. Медведей кругом развелось что собак нерезаных, соседи стали жаловаться, а я как раз подал в яхт-клуб. Нет, Макморди, эти бабы, я вам скажу, у меня вот где сидят.
Макморди пребывал в замешательстве.
— Ежели этот Моррис повредился на обезьянах, так зачем же миссис Хатчмейер медведи? — спросил он.
— Да не голых же обезьян, честное слово, разводить в Мэне! Какой прок! Передохнут после первого снегопада, а надо, чтобы все было как в природе.
— Не знаю, чего тут природного, когда медведи по двору шляются. Я в природе такого не видел.
— Вот и я Бэби сразу сказал. Если, говорю, хочешь завести голого орангутанга — заводи, пес с тобой, а медведей — это извините. И знаете, что она мне на это? У меня, говорит, и так в доме уже сорок лет живет голый орангутанг, а медведей, говорит, надо оберегать. Оберегать? Каждый весом в триста пятьдесят фунтов — и его оберегай? Нет, уж если кого оберегай, так это меня.
— И что же вы сделали? — спросил Макморди.
