Доминик Смит - Прекрасное разнообразие
— У меня от твоих разговоров аппетит проснулся. Замолчи сейчас же!
А я тем временем думал: ну почему хотя бы один ген — допустим, ген коммуникабельности — не перешел от него к моему отцу? Пока они болтали, я пошел побродить по аптеке. На высоко укрепленной полке стояли старинные фармацевтические штучки: ступа и пестик, мензурка, стеклянные бутылки с ярлычками, на которых значились какие-то древние названия. У аптекаря было мрачное выражение лица, как и у многих людей в этом городке, — это были дети рабочих с медных рудников. Суровый аптекарь, сидевший на высоком стуле на фоне прямоугольного окна, напоминал судью в зале заседаний.
В углу продавались почтовые открытки с заранее написанными поздравлениями и соболезнованиями; они лежали рядом с кремом для обуви и лейкопластырем. Мне скоро надоело все это рассматривать, и тут, на мое счастье, Поуп Нельсон допил кофе. Мы вышли на улицу и забрались в пикап. Поуп опустил стекло со своей стороны и прикурил сигару. Потом он приказал мне застегнуть ремень, хотя сам этого делать не стал. Он вытащил из кулера банку пива и вскрыл ее.
— Ну что, не так уж это и страшно — сходить в церковь? — спросил он меня.
— Все было отлично, — ответил я.
— Пива не хочешь?
— А почему бы и нет? — отозвался я с неожиданной для меня самого смелостью.
Это было для меня непривычно, однако я спокойно взял банку и отпил из нее. Дед похлопал меня по плечу, как бы не сомневаясь в том, что я сумею поверить в Бога. Я вспомнил, как он морщился от боли, становясь на колени, и удивился его теперешнему беззаботному настроению. Может, эти еженедельные покаяния и делали его таким коммуникабельным человеком? Целый час смотреть в глаза распятому Христу, а потом как ни в чем не бывало кокетничать с официанткой, которая на двадцать пять лет тебя моложе, — разве это не удивительно?
«Форд» снова мчался на огромной скорости мимо медных рудников. Поуп тянул пиво, из радиоприемника разносилась песня Хэнка Уильямса «А у меня дырявое ведро».[27] В какой-то момент детали этой поездки стали очень хорошо запоминаться. Все вокруг словно замедлилось. Люди подстригали газоны у своих домов, в воздухе чувствовался запах свежескошенной травы. У дороги стоял перевернутый на седло красный велосипед, колеса его вращались. Немецкая овчарка проводила взглядом наш автомобиль, промчавшийся мимо нее по светлой дороге. Окна в машине были открыты, в ушах свистел ветер, и разносились теплые бодрые звуки песенки Хэнка Уильямса. Это был самый жаркий день лета. Поуп тем временем рассказывал мне о службе во флоте:
— Когда спишь в трюме корабля, это совсем другой сон, чем на суше.
Он отхлебнул пива из банки и вытер рот тыльной стороной ладони. На руках у него росли жесткие седые волосы.
— Когда я вышел в отставку, я никак не мог уснуть в обычной кровати. Тогда твоя бабушка купила пластинку, на которой был записан шум океанских волн, и ставила ее перед сном. А я спал на полу…
Впереди показался грузовик, еще едва заметный, поскольку дорога отсвечивала. Но я разглядел, что у него был прицеп с безбортовой платформой, на которой лежали бревна.
— …и я все время бегал купаться — как ребенок, ей-богу!
«Я видел рыб и видел крабов, танцующих бибоп-бибоп…» — орало радио.
Затем все заглушил скрип тормозов и рев двигателя.
На нас неслась решетка грузовика, украшенная рекламой: «БОРЕЦ ЗА СВОБОДУ».
Я помню, как дед заорал:
— Да что же это, Господи?
Он обращался непосредственно к Богу, обвиняя его в несправедливости.
Следующие несколько секунд оказались столь важными в моей жизни, что я постоянно к ним возвращаюсь, пытаясь прокрутить этот фильм на замедленной скорости. Детали мерцают в моем сознании, а потом прорываются в светлую область. Я слышу разрозненные звуки, аморфные и неясные, похожие на стоны утопающих при кораблекрушении. Удар по радиатору, сильный выброс пара, пикап резко наклоняется. Затем треск и звук тысяч осыпающихся осколков стекла. Поуп Нельсон, вылетающий из кабины через лобовое стекло, как пилот истребителя при катапультировании. Человеческая кровь, пиво, горячая жидкость из радиатора — дождь со всех сторон. Бардачок, держатели для пивных банок, рычаги и указатели с приборной панели — все в одной куче.
Я не знаю, что именно ударило меня по голове. Но я помню, как медленно опустил голову на грудь и почувствовал что-то холодное на затылке. Наступила ли уже в тот момент моя короткая смерть? Я как будто погружался в подземную реку. Если я был близок к смерти, то спрессовалось ли для меня время в одну секунду? Пятнадцать лет спустя я сижу здесь, в своей темной квартире, и смотрю, как некое семейство плещется в бассейне расположенного напротив мотеля. Дети визжат и кидаются в воду, а я думаю: неужели все мы носим при себе свою смерть как бы запакованной, с указанием точной даты и причины смерти? Может быть, все эти годы до катастрофы я носил в себе не скрытый дар или свет гениальности, а мерцание собственной смерти? Может быть, именно это и видели мои родители, когда заглядывали мне в глаза и замечали в моем взгляде что-то необычное.
14
После выхода из комы я стал воспринимать произнесенные слова и некоторые звуки в виде парящих в воздухе цветных фигур. Речь начала возвращаться ко мне уже через неделю, но первое время я никому не рассказывал об этом явлении. Сперва я произносил отдельные слова, потом стал проговаривать с запинкой отрывистые фразы и наконец смог говорить целыми предложениями. Отец воспринял это как знак того, что я полностью реабилитировался, и тут же сообщил мне, что Поупа Нельсона с нами больше нет. Надо было ехать домой в Висконсин: там для меня приготовили место в детской больнице для дополнительного обследования. Кома и тяжелая травма головы заставляли невропатологов относиться ко мне с особым вниманием.
Незадолго до отъезда отец в первый раз вывел меня на прогулку. Лето еще не кончилось, но день выдался по-осеннему прохладный. Больницу окружал лес. В воздухе чувствовался запах дыма: несколько человек в рабочих комбинезонах расчищали неподалеку участок, заросший кустарником и ежевикой. Мы прошли мимо мусоросжигательной печи, где аллея переходила в покрытую гравием узкую дорожку. Во мне переливались через край впечатления от внешнего мира: пение жаворонков, острый запах дыма, прохлада приближающегося вечера.
— Мы не способны точно измерять вещи, Натан, — говорил тем временем отец. — В противном случае можно было бы предсказывать будущее, исходя из знания о настоящем. Но мы только рассматриваем возможные варианты, не надеясь узнать результаты. Все как в тумане.
Голос отца оставлял у него за спиной след в виде светло-желтой линии.
— Нет, — сказал я, — не в тумане.
Он взглянул на меня, а потом обвел рукой все, что видел, словно желая охватить все сущее, от хлорофилла до озона, и сказал:
— Все в мире смешивается и затуманивается.
— Ладно, пусть будет так, — ответил я.
Эту фразу я теперь твердил всегда, когда люди хотели от меня какого-нибудь ответа. Она стала просто реакцией на внешние раздражители.
— Поупа с нами больше нет. Во время аварии могли случиться самые разные вещи, а случилось то, что он погиб. Мы похоронили его неподалеку от его дома, у озера. Он сам так хотел. Что делать, все там будем.
Я медленно наклонил голову, и отец продолжал:
— Я должен был тебе это сказать. Он был моим отцом, а твоим дедом. — Тут он пожал плечами как бы в недоумении и добавил: — Твоя мать считает, что я бесчувственный. Ну что ж, женщинам свойственно говорить такие вещи. Но на самом деле это не так. Я его любил — по-своему, конечно, и мне его теперь не хватает.
— Мне тоже, — тихо сказал я.
Не услышав в моем голосе осуждения в свой адрес, отец ободрился и продолжил:
— Дед был очень порядочный человек. Пил он, правда, многовато. Не умел прощать обиды. Я всегда чувствовал, что мы с ним разные во всем. Он совершенно не понимал, чем я занимаюсь. Помню, в детстве он покупал мне модели самолетов — бомбардировщиков времен войны. Такие сборные модели, набор деталей, которые надо самому собрать. Опускаешь палочку с ваткой в клей, промазываешь поверхности и соединяешь. — Отец стал показывать, как это делается. — Я собирал модели, а потом относил их на задний двор и ронял на них кирпичи. Это было гораздо интереснее: смотреть, что с ними получается, когда они ломаются. Мне хотелось понять, почему вещи деформируются под воздействием тяжести так, а не иначе.
Он увидел, что я задыхаюсь от быстрой ходьбы, и замедлил шаг. Мы развернулись и направились обратно к больнице.
— Поуп это увидел и решил, что я неблагодарный и делаю все ему назло. Даже когда я получил докторскую степень по физике, он продолжал считать, что я просто хулиган, хотя и большого ума.
