Остин Райт - Тони и Сьюзен
Словно и не было никакого ожидания, приехали машины, сверкая в деревьях фарами средь бела дня, из них выскочили люди и истоптали полянку, замеряя и фотографируя. Они выстроились так, что за их спинами он ничего не видел, верещали, как воробьи, и он запомнил, как подумал: они мои, моя Лора, моя Хелен. Он увидел, как люди неловко управляются с серым брезентом, и, когда ему опять стало все видно, одежды уже не было и их тоже.
Он увидел спеленатый кокон, который на носилках вынесли из сломанных кустов. Потом увидел второй. Бок о бок. Он подумал, где кто. Сначала решил, что знает, потом понял, что нет, и выяснить может, только спросив кого-нибудь, а тот может неверно понять. Еще подумал, что должен узнать, это ведь его Лора и Хелен, эта мысль прошибла что-то в его горле, и по щекам у него потекло, как у ребенка. Молодой полицейский сказал:
— Давайте я отвезу вас назад.
— Куда?
Он поискал Бобби Андеса, другого полицейского, хоть кого-то знакомого.
— Я отвезу вас в мотель.
— Что я там смогу сделать?
Бобби Андес читал из блокнота на диктофон. Он заметил Тони Гастингса. Он сказал:
— Поезжайте с Джорджем. Мы с вами поговорим днем.
Тони Гастингс собрал мир воедино. Он спросил:
— Я смогу забрать машину?
— Завтра. Я сначала хочу ее осмотреть.
— Можно мне мой чемодан?
— Джордж принесет. — Бобби Андес обратился к Джорджу: — Скажи Максу, что ему нужно его имущество.
Тот, кого Бобби Андес назвал Джорджем, отвез его назад, долгий путь по жуткой лесной колее резал ему рассудок, потом — быстро по проселочным дорогам к мотелю против полицейского участка. Позже Тони Гастингс мог припомнить этого Джорджа только в общих чертах — светловолосым старшеклассником-футболистом в форме. Они не разговаривали. Тони Гастингс вперился в дважды повторявшийся в обоих направлениях лес — фон для разлаженной мысли. После он вспомнил, как его мысль распластывалась поверх больших широколистных деревьев, опавших ветвей, камней с полицейскими голосами по радио. Слово «нет». Из того, что ему думалось, он понимал одно — случилось самое страшное и мир кончился. Не понимал он и того, что чувствовал — если он что-нибудь чувствовал. Утомление и апатию. Он подумал о том, что будет делать. Он подумал, что ехать в Мэн не имеет смысла. Конечно не имеет, как ему это вообще пришло в голову? Что ему делать с августом, с остатком лета? Что ему делать с машиной? Что, когда полицейский оставит его в мотеле? Он подумал, требуют ли его переживания, чтобы он пропустил ланч, но, какими бы ни были его переживания, — а он к тому же не понимал, какие они, — он хотел есть. Он подумал, где ему поесть и какой будет еда. Он подумал, чем занять день, и понадеялся на разговор с Бобби Андесом — хоть что-то. Потом надо будет думать про обед. После обеда — про вечер.
Он понимал, что его утрата тяжка, хоть он и не ощущает ее груза, и он должен кому-то о ней сказать. Разумеется, надо сказать — это его привилегия, как понесшего утрату. Утрату. Он подумал о друзьях и погадал — кому сказать, кто те близкие, которые соберутся вокруг тебя в тяжелый час. Никто, кто захотел бы собраться, ему на ум не пришел, тем не менее кому-то сообщить надо. Кому? Может быть, сестре с братом. Разумеется, сестре с братом. Он обрадовался, что вспомнил о сестре. Насчет брата он был не совсем уверен. Но, задумавшись о том, что ей сказать, он не захотел приносить ей дурную весть, не захотел иметь дела с ее потрясением, не захотел все это выслушивать.
Мысли о скорби напомнили ему о спеленатых коконах, где кто, и от этого воспоминания он опять дал волю слезам.
Он спросил:
— Сможет ли кто-нибудь позвонить моей сестре и сказать ей? И дать мой телефон, чтобы она перезвонила.
Лицо Джорджа недоумевало, почему, если Тони хочет, чтобы сестра ему позвонила, он сам ей не позвонит. Но — только лицо, и он сказал:
— Думаю, да, конечно.
Он взял блокнотный листок, на котором Тони написал цифры.
Он стал думать, не ошибся ли он. Вдруг в панике и ожидании худшего он не подошел к опознанию должным образом, поторопился с выводом. Он понял, что посмотрел только один раз. Недостаточно долго, чтобы увидеть не то, что ожидал увидеть. Вероятность ошибки выросла, как струя фонтана. Надо проверить на Джордже.
— Боюсь, я не вполне уверен, что опознал их.
Джордж понял не в ту же секунду. Досадливо:
— Да?
Тони сконфузился.
— Вам все равно еще в морге смотреть, — сказал Джордж.
В мотеле, перед уходом, Джордж спросил:
— Хотите отменить этот звонок вашей сестре?
— Зачем?
— Пока вы не уверены?
Хотя он уже понимал тщетность этой надежды, крохотная вероятность того, что он ошибся, что сестра может получить ложное известие, которое ему потом придется опровергать, парализовала его. Он не знал, что сказать. Полицейский ждал.
— Нет. Да. Нет.
— Так что?
Погоди и уступи.
— Все-таки сообщите ей.
— Вы уверены?
— Да.
Днем он уснул одетым на мотельной кровати. Потом человек из полиции отвел его в морг для повторного опознания тел. Тел. Они были в холодной комнате с белыми кафельными стенами. Каждое на отдельном столе. Человек отвел простыни, открыв головы. Это были или восковые бюсты серо-зеленого цвета, или его любимые. Лора изображена с иронической злой улыбкой, а Хелен — с надутой гримасой, которая могла бы быть шутливой, но не была. Никаких сомнений.
Его отвели в участок, где он поговорил с Бобби Андесом.
— Новости, — сказал тот. — Сводка из Топпинга, ночью на шоссе еще на кого-то напали, как на вас.
— Возможно, те же парни.
— Проверили номер… — Тони Гастингс смотрел на него. — К сожалению, его сняли с машины на свалке.
Тони Гастингс вдруг понял, что Бобби Андес хочет поймать эту троицу. Для полицейского это логично.
Бобби извинился:
— Если не возражаете, нам бы ваши отпечатки тоже.
— Мои?
— Без обид. Мы нашли несколько отпечатков на багажнике вашей машины, он торчал из воды.
Бобби Андес был явно этим доволен. Он попросил Тони повторить его рассказ. Нападение на шоссе, остановка и спущенное колесо, разделение семьи, поездка в лес, выход оттуда, все. Бобби Андес сочувствовал, он качал и качал головой, и по ходу разговора его сочувствие наполнялось злостью.
— Паскудные ублюдки, — сказал он. — Вонючие сукины дети. — Он бросил ручку и откинулся на стуле. — Всю вашу семью, черт возьми. Только представьте себе!
Тони Гастингсу не требовалось этого представлять. Он был благодарен Бобби Андесу за сочувствие, хотя и удивлен им, а что думать о злости — не знал.
— Звери, — сказал Бобби Андес.
Он сказал:
— У меня были жена и ребенок, она от меня ушла. Дела это не меняет. — Он поднял руки и изобразил, как свертывают шею. Его лицо пошло пятнами. — Мы их возьмем, — сказал он. — Положитесь на меня.
И хвать! — резко сжал кулак.
Спасибо за участие, подумал Тони, но какой с этого прок?
Бобби Андес стал деловой.
— Я бы хотел, чтобы вы задержались до завтра, — сказал он. — У нас есть ордер на осмотр трейлера, и мы ищем улики по вашей машине. Вы нам можете понадобиться.
— Ладно.
— Мы пустим обращение к свидетелям по телевизору. Вдруг ваш глухой старик в пикапе объявится.
— Что он может?
— Свидетельствовать. Кто знает, что он видел. Если только не забоится. Как, продержитесь сегодня?
— Наверное.
— Где поесть, знаете?
— В мотеле, наверное.
— Итальянское любите? Загляните в «Джулио».
— Спасибо.
— И вот еще. Хоук спрашивает, как вы распорядитесь. Похороны. Сами знаете.
Сами знаете. Тони Гастингс не знал. Похороны.
— Я сам этим должен заниматься?
— Подумайте, не к спеху.
— Я никого не знаю, кто занимается похоронами.
— Вы можете все здесь сделать, а потом переправить их. Могу вам кого-нибудь посоветовать.
Переправить их.
Он взял такси до «Джулио» и один съел итальянский обед, предварительно выпив. Выпитое напомнило об одиночестве, и обед был хорош, отчего ему стало еще хуже. Он купил журналов, чтобы перемочь вечер, и вернулся в мотель.
Ему позвонила Пола, его сестра. Она плакала.
— Ох, Тони. Какой ужас! — Когда он услышал «какой ужас», то по старой привычке чуть не сказал: «Все не так уж плохо». Осекшись, не сказал ничего. Она пригласила его немедленно приехать и пожить на Кейпе. Он ответил, что сначала должен сделать распоряжения. Распоряжения. Она сказала, что прилетит на похороны. Потом он должен будет вернуться с нею на Кейп. Похороны. Он был ей благодарен. Она спросила, как он собирается возвращаться домой. Он ответил, что поедет, когда ему вернут машину. Похороны.
