Валерий Попов - Плясать до смерти
— Слушай, Настя. Каникулы каникулами, но пора уже приступать к наукам.
— Слушаюсь, дедулька! — отдала честь.
— Я серьезно! — проговорил я.
Поза ее не изменилась.
— Произошло самое худшее…
Этим я ее как-то заинтересовал.
— Ты о чем, отец?
— Я об отметках, Настя! Вернее, о тебе.
Это ей показалось более интересным.
— Дед с огромным трудом дотянул тебя до троек! Это — все?
— В той школе — все! — произнесла она гордо.
…и большего они не заслуживают! — так надо понимать.
— Знаешь, Настя… Мы с тобой — копии!
Глянула заинтересованно: то есть вину я взял на себя?
— Нам с тобой неважно, что о нас говорят.
Подумав, одобрила мысль. Кивнула. Налаживается диалог!
— …Нам важно, что мы сами думаем о себе.
И на это кивнула. Такая трактовка ее устраивала.
— Но главное, мы не можем жить обычно, как все. Не дано почему-то. Однако именно такая, самая обычная, жалкая жизнь с твоими тройками тебя и ждет. От школы до старости. Тебя это устраивает?
Заметил, что в маминой комнате шорох разворачиваемых пакетов резко затих. Изумлена. Слушает. Настя тоже застыла. И «куриные» причитания измученной Нонны (палила курицу — так было принято тогда) тоже затихли. Слушают!
— Нет, — наконец произнесла Настя.
— Нам это не нужно — «как у всех»! Ты это уже, наверно, заметила?
Кивнула. Самолюбие у нее действительно гигантское — «как все» не согласна.
— Поэтому у нас с тобой только две дороги. Или вверх!..
Полная тишина в квартире.
— Или — вниз. Если не получается выше, то мы выглядим, наоборот, хуже всех! Гибель. Чем занимаются люди обычные, чему радуются — нам это, увы, не дано! И не надо! Понимаешь?
Подумав, кивнула.
— И я тоже чуть не погиб, пока не понял… Обычное не принимает нас. Даже если мы притворяемся, мол, мы как все, они мгновенно расчухивают нас и выталкивают из своих рядов! Меня вот в ЛЭТИ из комсомола исключили, — сознался я в давнем. — И не могли даже объяснить в райкоме — за что? Не такой, как все! После восстановили. Поняли — безнадежен. Мы — на краю, понимаешь? И с обрыва — только вверх. Если не взлетим — разобьемся. Понимаешь? Пора. Такие уж мы. Не будь мой отец гениальным селекционером, засмеяли бы его: «Дяревня! Чокнутый!» А я? Тоже последним в классе считался! Били кому не лень. А закончил — первым! Ты думаешь, почему у меня золотая медаль? От наглости? Наоборот, от испуга! Чтобы в обычную жизнь не попасть. И если б не стал я писателем, был бы где-нибудь на побегушках и ненавидели бы все. Ясно?
Кивнула, не поднимая глаз.
— Потому что «отстраненные» мы. Думаем лишь о своем. И чтоб нас не забили, нам надо вверх. Там единственное наше место. И спасение. Панимаешш?
Может, я зря это ей? Ни один, думаю, подросток в ее возрасте этого бы не понял, заверещал бы: «Папуля, папуля! Купи крендель!» Но она поняла. Потому что — знала. Долго молчала. Кивнула.
— Вот так, Настенька! Будем считать, что ничего страшного и все впереди! Иди.
Ушла в свою комнату. И оттуда — ни шороха.
Зато вдруг с шумом выскочила мать, испуганная и даже какая-то растерзанная, давно ее не видел такой — с ухода отца.
— Валерий! Ты что здесь такое говорил?
Главное — не сдаться.
— То, что думаю, мама!
— Что за идеи о какой-то исключительности? Ты же фактически лишил Настю возможности обычной, нормальной жизни!
И Настя слушает, замерев. Но что делать?
— На обычную, мама, увы, нет времени. И сил! Это, увы, не мой удел!
Ей ли не знать: достаточно начудил.
— Это тебе! Но не девочке же! Не надо равнять!.. — перешла на шепот. Умолкла. Тишина! Продолжила: — А если у нее не получится так красиво, как ты говоришь… Понимаешь, на что ты ее обрекаешь? Вне общества!
Да-а. Почти такой же встревоженной она была и так же выскочила из своей комнаты еще на Саперном, когда мы подписи обсуждали в защиту Даниэля и Синявского.
«Остановитесь! — заговорила, выкинув руку вперед, словно упершись во что-то ладонью. — Мне сказал Вася Чупахин, снова будут сажать! Уже хватит нашей семье!»
Но то рассосалось. А вот это будет с нами всегда. Но, слава богу, ничего политического. Или — есть?
— Ничего, мама! Замаскируемся под нормальных! Я же сумел?! — лихо подмигнул.
— Во всяком случае, я очень рассчитываю, что ты понял меня! — Она подняла бровь.
— Хорошо, мама.
Ушла. Жизнь во всех комнатах снова зашуршала. У мамы, я уловил на ухо, шорох переменился. Так и не распаковавшись до конца, стала упаковываться: завтра уезжать. Но даже по шороху чувствовал (всю ее ощущал), что теперь она более-менее довольна: уберегла молодую семью от непродуманных решений!
Ночью девчонки шептались:
— Дг?
— Дг!
И Настя пошла в здешнюю школу.
«Новая школа — новая жизнь!» Такую мысль я внушал Насте. Но начинать, видно, надо со взрослых? Теперь я вставал в семь, как в суровые времена работы в НИИ, и сразу садился работать. Настенька, пробудившись, заставала меня за рабочим столом. Пересекались за завтраком. Махали ей на прощание из двери, пока с гудением поднимался лифт. Уезжала.
Потом мы, конечно, прятались с Нонной по бокам окна, подглядывали, когда выйдет Настя к автобусу. К сожалению, английская школа оказалось не вблизи: три остановки. Нервы уже играли вовсю. Начать с того, что она очень долго не выходила на угол. Где была? Застревала зачем-то в парадной? Переглядывались. При этом Нонна отводила глаза. Я догадывался, что кроме «хороших друзей», Настя приобрела в Елово и плохие привычки. Одну — это точно: курение. И почему она задерживалась на лестнице, я, увы, понимал. Поэтому Нонна и вздыхала, чувствуя себя виноватой.
Кроме упорных занятий по всем предметам, окончательно залютовав, выучил еще ее играть на фортепьяно «Детский альбом» Чайковского (чем владел сам), а также читали с ней неадаптированные книги на английском, начиная с Даррелла — «Моя семья и другие звери».
Первое полугодие, кажется, закончит неплохо! Требовал только пятерки, но не всегда получалось.
Конечно, с одной моей строгостью, без материнской безалаберной доброты Настя бы не выдюжила. Душой она отдыхала с ней. Так уж у нас в семье разделилось: Нонна занимается лишь приятным, тяжелым — я. А ведь я весельчаком считался! Жи-зень. Но мутить ее легкое мировоззрение не буду: оно может пригодиться. Уже пригождается.
Придумали они с Настей массу веселых слов.
— Бутырь будешь? — спросила вдруг меня Настя.
— «Бутырь»? — удивился я.
— Мы с Настей так называем бутерброд! — пояснила Нонна.
Обе сияли. И я свою лепту внес в семейную хронику, сочинил стихотворение: «Ну, Еж! Ты даешь! Осторожней. Пропадешь!» — и часто назидательно читал его Насте.
Однажды, пошептавшись ночью: «Дг?» — «Дг!», утром заявили мне:
— Мы хотим взять песика.
Этого только не хватало! Не так давно передох, к счастью, весь зоопарк (едкий запах еще стоял), а они хотят взять существо еще более хлопотное!
— Ну-у, надо подумать! — волынил я. — Если брать щенка, то породистого. А это стоит дорого. Придется копить!
А копить можно долго… Но хитрость не помогла.
Однажды, всех «воспитав», бодро спускался по лестнице пешком и краем уха услышал внизу, в темноте, ведущей к подвалу, некий «многочисленный» (именно это отметил) тихий писк. Краем сознания ощутил какой-то «сигнал тревоги», но не осознал! Тщательней надо вдумываться, внюхиваться, тогда можно что-то предотвратить, а я прошляпил! Поздним вечером, возвращаясь с дружеской встречи с Кузей, надеялся, что они уже спят. Но все окна горели. Что еще за парад?
Не совсем уверенно вступая на лестницу, вдруг вздрогнул: писка под лестницей нет. Это еще больше встревожило, хотя вникать не хотелось… Пришлось!
Еще надеясь на глубокий освежающий сон (заслужил, мне кажется!), открывал дверь. Ни фига! Обе, сияя, стояли в прихожей. Что они этим хочут сказать? И тут по едкому запашку, который сразу пощекотал ноздри и глаза (точно, этот аромат струился из подвала!), а также по их лукавой переглядке наконец все связал!
— Где он? Пол мужской? Угадал?
Захихикали уже виновато.
— А ты ругаться не будешь? — Нонна смело выставила ответственной себя, защитив дочь.
— Посмотрим! — буркнул я, но и на самом деле хотелось посмотреть. Всегда видно сразу, что будет потом.
В углу Настиной комнатки, в коробке, словно комок черной пряжи — и сквозь него карие виноватые глазки. Из-за чего виноватые? Тоже прояснилось лишь потом. Вонь, конечно, выдающаяся.
— Ну и что? Это и есть ваша самая страстная мечта?
Переглянувшись, кивнули. И, что взбесило меня, не совсем уверенно. А раньше подумать не могли?
— Там взяли? — через плечо указал большим пальцем на лестницу.
Кивнули вместе.
— Под лестницей?
— Да! — смело сказала Настя, брала уже дело на себя.
