М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 1
Словом, понемногу противоречия сглаживались. Надо было только пристальней разглядеть коллегу - и полюбить. На то и министр культуры, чтобы помочь творцам узнать и понять друг друга. Отныне прогрессивный интеллигент знал, что есть некие области жизни, где обществом принято использовать язык новаций, - и есть другие области, где язык используется иной, сообразный значению места. Там, где обитают люди негосударственного значения, можно и квадратики на стенах повесить, но в местах обитания мужей государственных потребен иной стиль: там дела серьезные решают. Собственно говоря, интеллигенту указали границы его обитания: от сих до сих можно рисовать квадратики, бегать нагишом и лаять пуделем; а вот за этой чертой - извините, здесь мы уже нуждаемся в мраморных статуях. И, подумав, прогрессивный интеллигент с этим делением согласился. В самом деле, сказал он себе, я ведь и не собирался ставить мраморные статуи президенту? Так что мне не обидно, что их ставит кто-то другой. Мне ведь не запрещают рисовать квадратики там, в углу? И он успокоился. Сферы, отведенной во владение Якову Шайзенштейну, вполне было достаточно для любых - самых дерзновенных - амбиций. А соседнюю сферу, не столь важную для человека умственного, т.е. сферу государственных интересов, правительственных заказов, политических выкрутасов, - передали в ведение Багратиона, так есть ли причины ссориться? Тем более что щедрый Гога Багратион завел обыкновение подкармливать своих молодых коллег: то заказчик подбросит, а то и просто сотенную сунет. И если возникали у иного свободомыслящего интеллигента материальные вопросы, - не обинуясь, шел он к Гоге Багратиону, и тот, с улыбкой, доставал из кармана купюру: бери, коллега, - все мы служители муз. И не жгло чувство стыда: брал же интеллигент в прежние времена зарплату в кассе своего института? А Гога, чем он не институт? Деньги у него прямо из бюджета, непосредственно из Министерства финансов. Так какая же разница, у кого брать? Подай нам, скорбным интеллигентам, щедрый Гога, ты ж государственный деятель! Подай на свободную мысль!
Если при Советской власти Багратион был богат, то в демократическом государстве он сделался ошеломляюще богат. В духе времени вложил он заработанное в алюминиевые карьеры и нефтяные скважины, сделался членом совета директоров газовой компании, открыл офшорное предприятие, и его танкеры возили с побережья Колумбии в землю басков грузы (а какие - иди спроси). Не брезговал он и мелким бизнесом: держал сеть оптовых рынков и дома терпимости - в Боготе, Тбилиси и Москве. Впрочем, может быть, и наговаривали на скульптора завистники. Допустим, касательно дома терпимости в Боготе проверить факты затруднительно: чего там только, в Боготе, нет; дом терпимости в Тбилиси, по рассказам очевидцев, оказался попросту квартирой, населенной многочисленными родственницами скульптора; но что касается дома терпимости в Москве, то сам скульптор даже и не знал, что в одной из его квартир творится, - и размещался там, конечно же, никакой не дом терпимости, но обыкновенный массажный салон.
II
В комнате такого массажного салона, принадлежащего Багратиону, и происходил диалог между девушкой Анжеликой и Александром Кузнецовым. Из комнаты только что удалился клиент, и теперь Кузнецов (новые знакомые устроили его в салон охранником) и девушка, только что отработавшая смену, сидели на измятой постели и беседовали. Каждый был одет сообразно занимаемой должности: Кузнецов - в камуфляжную форму, девушка - в белые чулки и кружевное белье.
- Думаешь, удастся на квартиру-то набрать? - сказала девушка.
- А ты сколько накопить хочешь?
- Тысяч пятнадцать надо накопить. Мне в центре не надо. Тут у вас в Москве такие цены, одуреть можно. Мне однушечку, на окраине. Я в Выхино хочу. Там сейчас хорошие стройки идут. Мы с подружками ездили, смотрели, - и она так сказала это слово, «подружки», точно она ездила с другими школьницами и смотрели они город, а потом сходили в кино, - мы прикинули с девочками, меньше пятнадцати тысяч - ну, никак не выходит.
- Рублей? - спросил Кузнецов.
- С ума сошел, каких рублей. Что ты сегодня за рубли купишь. Гроб, и тот не купишь.
- Это много.
- А я что говорю. Много, конечно. Так ведь я ж откладываю.
- Много откладываешь?
- Ну, как получается. Иногда триста в месяц откладываю, иногда шестьсот, - гордо сказала Анжелика, - мы же здесь на всем готовом. Тратиться не надо. Вот только на белье трачусь: если клиент порвет - считается, сама виновата. Надо возместить. Белье, знаешь, какое дорогое.
- Разве дорогое? - спросил Кузнецов, покупавший трусы и майки на вещевом рынке.
- Тут белье особое нужно. За трусики сто баксов можно отдать. И больше можно. Лариска за двести купила. А лифчики, знаешь, почем?
- Не ври.
- Да ты посмотри на мой лифчик! - но Кузнецов смотрел в сторону.
- Ты посмотри!
- Не хочу.
- Я бы дешевые купила, так ведь любить не будут, - сказала она, и Кузнецову стало отчего-то неприятно.
- Если по шестьсот откладываешь, - сказал он, - то, значит, скоро накопишь. Только шестьсот у тебя не выходит.
- А ты откуда знаешь?
- Ты им-то сколько отдаешь? - спросил Кузнецов. - Они у тебя деньги сразу забирают? У вас по неделям расчет? - Расценки он знал: клиенты всегда договаривались с хозяйкой громко, не стесняясь друг друга и охрану. - Хозяину ты сколько должна? А хозяйке?
- За час - девяносто, - сказала Анжелика.
- Значит, десять баксов тебе остается. Это - если повезет, - сказал Кузнецов. Час московской проститутки - если она не особая, элитная проститутка (а те брали и втрое, и вчетверо больше) - стоил сто долларов и ниже. Арифметика была простая, ее знали все. - Сколько ж тебе надо гостей принять, чтобы сто баксов на трусики заработать? Десять мужиков, так? Или пятнадцать?
- Так ведь некоторые мужчины на два часа берут, это выгоднее всего. Клиент уже через час устанет, и работы, почитай, никакой, а деньги идут.
- Девяносто, - это хозяйка берет. А хозяин сколько?
- Откуда ты только взялся, такой глазастый, - кокетливо сказала Анжелика и шевельнула плечом. Кокетство у нее получилось неуклюжее и оттого странное; так, вероятно, выглядел бы боксер-профессионал, реши он сделать ребенку «козу».
- Я здесь сутки подряд сижу - вижу кой-чего.
- Ну и хозяину столько же, - сказала Анжелика, - да он еще и натурой возьмет. Я ему говорю: Валера, ты тогда в кассу давай плати. А он смеется. А я почему должна подставляться? Вот девочка одна из Кишинева ему говорит: по тарифу, Валера. А он ей голову дверью зажал: хочешь, говорит, шею сломаю? А кто ж хочет?
- Его же посадят.
- Ага. Посадят. Девочка без паспорта второй год в Москве живет, про нее и знать никто не знает, что она есть на свете. Ее в лес отвезут, закопают, и не вспомнит никто. Лучше уж я ему дам за так, а девяносто баксов он и сам возьмет.
- Как же ты с сотни - сто восемьдесят отдаешь? - задал Александр Кузнецов вопрос, больной вопрос всей мировой экономики. - Как так получается?
- Так просто же получается, - Анжелика перешла на сухой язык цифр, оттого сказанное ею не выглядело особо непристойным, - сто баксов - это только говорится так. Мы же всегда потом цену набиваем. И понравишься если мужчине, он тебе подарочек сделает - десяточку оставит. Или рублями. Потом шампанское, ага. Если он мне купит шампанское - он, считай, уже хозяину тридцатку дал: шампанское у нас с наценкой. Ну и потом, сто - это ведь только классика. Ну, я имею в виду, обыкновенным способом, сюда, - и она показала пальцем куда. - Если ты анальный секс захочешь, еще пятьдесят добавишь. Или, если шлепать меня будешь, еще пятьдесят. Двести баксов точно выручу, если умно себя поведу. Ага.
- Значит, двадцать с человека откладываешь, - посчитал Кузнецов.
- Это если они отдают все по-честному. Так ведь не отдают.
- Не отдают?
- И за то ты им должна, и за это должна. И доктора они приводят, и милиции отстегивают, и все-то они для меня делают! А я, знай, на них ишачь, и еще должна им остаюсь. Ага, устроились. Иногда думаю - убегу, не могу больше неправду ихнюю терпеть. Мне-то хорошо: я вольная, с паспортом - взяла да и убежала. Уеду к дочке с мамой под Рязань, ищите меня! Лариске вот моей плохо. Они у нее паспорт отобрали, куда ей деться. Чуть что - мы, говорят, тебя в милицию сдадим. А убежишь - тебя без паспорта с любого поезда снимут. Посадят в обезьянник, там через тебя менты роту человек в день пропускать станут. Ага. Забудешь, как звать тебя, маму поминать разучишься
- А ты бы к ним в агентство не ходила, - агентствами и салонами в Москве назывались дома терпимости: агентство красоты, салон отдыха, - принимала бы мужиков у себя на квартире. Сними комнату и объявление в газету дай.
- Да, дала объявление одна такая! Разбежалась! Я, как в Москву приехала, так и сделала - ага! Умная больно была! Думаю, чего мне делиться! Что заработаю - все мое будет, никому не дам. А как приедут к тебе пять чеченцев, как поимеют тебя хором часов восемь подряд, да еще все деньги заберут - ага! Тогда сама в агентство прибежишь!
